— Толкните меня, — скомандовала Линда.

— Ты не можешь раскачаться сама?

— Мне больше нравится, когда меня толкают.

— Для начала я дам тебе пять сильных толчков.

Линда раскачивалась, вытягивая промокшие носки ботинок все выше и выше, а Харриет осматривала сад. Здесь были большие цветочные клумбы с геометрически точными краями, голая земля была хорошо вскопана, а тонкие ветки кустарника ровно подстрижены. Здесь, вероятно, был садовник, для которого эти клумбы были предметом гордости и радости.

Линда описывала все более широкие дуги.

— Посмотрите на меня! Я уже выше перекладины?

— Будь осторожна. — Харриет попыталась представить себе Робина, качающегося, как маленький мальчик, грязный и дерзкий, но не смогла этого сделать.

— Ты играла здесь раньше, Линда?

— Пару раз. Их бассейн больше нашего.

Харриет прошла в разрыв живой изгороди и обнаружила плавательный бассейн, как будто ограниченный ее обрезанными стенами. При бассейне был домик, построенный в стиле маленького классического замка. Трамплин был снят, а его кронштейны сложены. Харриет всматривалась в пустой голубой ромб и вдруг почувствовала, что ее угнетает пустота сада. Она вернулась к Линде. Увидев ее, девочка выставила ногу, чтобы затормозить раскачивание, и соскочила на землю.

— А что теперь мы будем делать?

— Я думаю, что нам лучше вернуться к твоей маме.

Девочка уставилась на нее с пренебрежением.

— Моей маме? Моя мама в Факете. Она не любит Рождества. Или Англии.

— Тогда к твоему папе, — Харриет не знала, где расположен этот Факет.

Выражение, последовавшее в ответ, было мрачным:

— Хорошо. Но он не волнуется.

Они пошли назад, Линда била носками ботинок по земле лужайки, как будто хотела вскопать ее. Харриет мучило любопытство, и ей очень хотелось задать несколько вопросов о усадьбе Лендуитов, об их отношениях с ее папой, но ей показалось, что будет не слишком красиво извлекать из ребенка полезную информацию.

Она удовлетворилась вопросом:

— Ты живешь недалеко отсюда?

Линда без особого восторга кивнула головой.

— Вон там.

Один из больших домов, спрятанных за стенами, богатые убежища. Харриет решила больше ничего не спрашивать. Они почти дошли до дома, когда Линда нарушила молчание.

— Мне действительно нравится ваша одежда, — сказала она.

— Нравится? Большое тебе спасибо.

— Да. Она красивая. Я ненавижу свою.

— Ты выглядишь прекрасно.

Она выглядела, правда, несколько старомодно, как ребенок с иллюстрированных книжек пятидесятых годов. Она тоже вполне сознательно имела намерение одеться излишне скромно на элегантную вечеринку Лендуитов.

— Моему папе нравится, когда я ношу такую одежду. Он считает, что это лучше всего, как из его детства. Моя мама любит причудливые вещи. У меня есть два таких гардероба, и я оба ненавижу.

— Что бы тебе хотелось носить?

— Джинсы, свитеры и все такое. Брюки, как у вас.

Они прошли мимо львов и вошли в коридор.

— Скоро ты будешь достаточно взрослой, чтобы самой выбирать себе одежду.

— Да, — вздохнула Линда так, как будто Харриет сказала ей, что она скоро будет достаточно взрослой, чтобы совершить экскурсию на луну. Из своего детства Харриет помнила заманчивые и недостижимые перспективы взрослой свободы.

— Тебе сейчас не верится, но это будет.

Они снова оказались в гостиной. После прохлады на улице здесь было, как в оранжерее, и, к тому же, необыкновенно ароматно. Прибыли еще гости, и большая группа раскололась на маленькие, стало значительно более шумно.

Линда нахмурилась.

— Спасибо, — пробормотала она, не глядя на Харриет, — еще увидимся.

Смотря прямо перед собой, она пересекла комнату и вновь уселась в свое кресло. Она снова вытянула ноги, и на этот раз ее грязные ботинки с вызовом касались покрывала Аннунзиаты. Харриет отвернулась, подавляя улыбку. Она ясно почувствовала, что ее ноги промокли и щеки горят от свежего воздуха.

Робин материализовался возле ее локтя.

— А вот и ты. Подойди и поздоровайся с Томом Сейчсом. Он управляет фирмой «Ти-Кей-Эс» и может быть полезен тебе.

Харриет позволила подвести себя к одному из серебряноголовых мужчин. Том Сейчс пожал ей руку, пожелал счастливого нового года, и они начали разговор о «Пикокс», о влиянии средств массовой информации на объем продаж, особо отмечая компанию Тома Сейчса. Харриет приняла следующий бокал шампанского от дворецкого и канапе с подноса, предложенное женщиной с бесстрастным лицом, которая, наверное, была домоправительницей. Она съела крошечный кусочек целиком и слушала Тома Сейчса с таким вниманием, какое она только могла продемонстрировать.

— Ваша телевизионная передача, конечно, должна иметь прямое отношение к существующему рыночному сознанию.

Харриет почувствовала, что какой-то новый гость вошел в гостиную за ее спиной.

Глаза Тома метнулись к двери, а затем вернулись к Харриет. В общей беседе наступило минутное затишье, но затем она немедленно возобновилась, еще громче, чем до этого, как будто для того, чтобы подтвердить отсутствие всякого перерыва.

Харриет сопротивлялась желанию повернуться и посмотреть.

Минутой позже Мартин Лендуит появился в поле ее зрения. Он был такой же красивый и обходительный, как всегда, но на фоне своего спутника он казался меньше и тусклее.

Первой мыслью Харриет было то, что она была знакома с этим мужчиной, который шел вместе с Мартином, в течение многих лет. Она даже сделала движение, чтобы поприветствовать его. Потом она со стыдом поняла, что, конечно, никогда не встречала его. Она никогда не встречала никого, кто держался бы и двигался так, как будто он неизбежно является центром внимания и находится в фокусе всех остальных глаз.

Это было известное лицо, знакомое по кино и телевизионным экранам.

Аннунзиата поспешила ему навстречу, вся ее холодность, которую чувствовала Харриет, полностью испарилась.

— Каспар, вы не выпили. Мартин, ты не заботишься о нем.

Она почти щелкнула своими пальцами, подзывая дворецкого. Тотчас же возле локтя мужчины появилось шампанское. Как показалось Харриет, он сделал уже, по-видимому, многое из того, что хотел сделать, но значительно больше он еще не сделал. Это был Каспар Дженсен.

Харриет вспомнила его последний фильм, который она видела. Это была «Грозовая туча» — не очень хороший фильм, и Каспар Дженсен играл только эпизодическую роль, хотя его лицо присутствовало на всех рекламных плакатах. Он давал огромное количество интервью, в большинстве глянцевых и цветных рекламных материалов присутствовали черты лица Дженсена.

Харриет почувствовала, вероятно, вместе с большинством людей в комнате, что она знает историю его жизни, начиная со скромных истоков в Дареме через Оксфорд, сцену, две неудачные женитьбы, положение звезды в серии фильмов, имевших большой успех, и кончая менее удачными фильмами. Харриет не могла вспомнить, когда она в последний раз слышала о том, что он появился на сцене, хотя это был такой классический актер, который сам создал себе имя. Ходили слухи и о других проблемах, косвенным образом отрицаемых в жизнерадостных интервью.

— Ничего подобного, Аннунзиата. Я выпил достаточно много, — услышала она его провозглашающий голос, как будто он произносил первые строки «Двенадцатой ночи». Его голос был также знаком, как и его лицо. Он выходил из его груди и звучал так, как будто проходил через мед и дым.

Каспар Дженсен нес свой бокал шампанского к креслу, на котором сидела Линда. Он пригладил свои волосы, а потом сделал шаг назад, как будто следовал режиссерской расстановке актеров.

— Как дела, детка? Все хорошо?

Харриет поняла. Она гуляла в саду с Линдой Дженсен. Линда была младшим ребенком Каспара и его единственной дочерью. Она была задумана Клэр Меллен, актрисой, блистающей красотой, но с ограниченным, по общему мнению, интеллектом, с которой Каспар играл главную роль сразу после того, как распался после двадцати лет его первый брак. Каспар и Клэр затем поженились, и, что удивительно, этот брак просуществовал девять лет. Он закончился в последние двенадцать месяцев.