Благодаря скоростным автомагистралям она успевала все. Через час после того, как она покинула вершину, она катилась по Родео-драйв, разглядывая драгоценности и маленькие бежевые шелковые костюмы в витринах мастерских модельеров. Контрасты были настолько резкими, что от них порою захватывало дух, но, как это ни странно, она все же ощущала себя здесь, как дома. Эта энергия, казалось, соответствовала ее темпераменту.

Напевая про себя, она возвращалась к Каспару, который, смеясь и гладя рукой ее волосы, уводил ее в дом, чтобы заниматься любовью за закрытыми ставнями до тех пор, пока не придет время ехать на следующую вечеринку или прием.

На третий день Харриет взяла Линду на пляж. Она хотела увидеть ее на второй день после того, как выспалась, компенсировала разницу во времени и избавилась от связанного с «закатами» похмелья. Однако любые ее предложения требовали, как оказалось, удивительно продолжительных переговоров с секретарем Клэр Меллен. Наконец договорились, что Харриет должна взять Линду в доме ее матери в половине третьего и вернуть ее назад точно в шесть.

Когда подошло время, Харриет подъехала к традиционным чистым воротам в зеленой глубине Бел-Эйр и сообщила о себе в решетку переговорного устройства. Это заставило ее вновь подумать о Литтл-Шелли. После продолжительного ожидания ворота раскрылись. Харриет припарковала свою унылую машину возле роскошного мерседеса и автомобиля поменьше с открывающимся верхом. Секретарь вышла из дома скорее для того, чтобы проконтролировать ее, чем приветствовать, как предположила Харриет. Она выглядела даже менее доступной, чем Ронни Пейдж.

Харриет послушно ожидала в коридоре. Дом, казалось, был, в основном, отделан белым и бежевым мрамором, обставлен так экстравагантно украшенной оборками и рюшами мягкой мебелью, как Харриет еще никогда не видела. По сравнению с ним дом Аннунзиаты Лендуит выглядел таким же голым, как зал ожидания в автовокзале.

Через несколько секунд Клэр Меллен и Линда появились на верхних ступеньках бежевой мраморной лестницы, напоминающей по форме изгиб раковины, Клэр была на два-три года старше Харриет, однако лицо и фигура Клэр все еще были безупречны. Она была одета в розовое платье, которое плотно облегало ее бедра и заканчивалось выше колен, демонстрируя ее ноги балерины. Ногти на ее руках и ногах были покрыты лаком розового цвета такого же оттенка. На шаг за нею находилась Линда, превратившаяся в того же сердитого ребенка, которого Харриет впервые увидела в гостиной Аннунзиаты.

Она была одета в платье из такого же розового материала, что и у матери, но с длинной юбкой и украшенного лентами. Ее ногти, конечно, не были покрыты лаком, но Клэр удалось найти кожаные туфельки точно такого же розового цвета. «Или, скорее всего, они были специально изготовлены», — подумала Харриет. Бедная Линда выглядела так, как будто она отправлялась на скучнейший детский утренник или, возможно, выступать в роли подружки невесты на не слишком хорошо подготовленной свадьбе.

Харриет почувствовала себя растрепанной и неуклюжей под внимательным осмотром Клэр. Со своей стороны, она хорошо понимала длительное страстное увлечение Каспара. Клэр была очень красива, и ей не хватало только намека на живость.

Харриет протянула руку, и Клэр прикоснулась к ней кончиками пальцев.

— Это очень мило с вашей стороны, — произнесла Клэр в соответствии с правилами хорошего тона.

Секретарь уже четко указала, что, фактически, это Клэр проявляла доброту, даря Линду на послеобеденное время.

— Поздоровайся как следует, Линда.

Линда что-то пробормотала. Она выглядела несчастной, но стояла близко к Клэр. Впервые Харриет заметила, что ее лицо было меньшей и не такой красивой копией лица матери, более тяжелой из-за выразительных черт Каспара.

Она расстроилась из-за своего очевидного замешательства и начала сожалеть, что вообще пришла. Клэр была ее матерью, даже если они сейчас и не представляли собой счастливой картинки матери и дочери.

«Если бы она была моей, — подумала Харриет, — были бы мы похожи на Джейн и Имоджин?»

— Линда так хотела увидеть вас, — добавила Клэр.

— Мы хорошие друзья, не так ли, я думаю? — сказала Харриет непосредственно Линде.

Ей не нравилась такая манера разговора, когда беседа шла через голову ребенка. Однако Линда только кивнула, и все трое направились через акр мрамора по направлению к двери. Казалось немыслимым, чтобы кто-нибудь упомянул имя Каспара, однако Клэр весело сказала:

— Линде так свойственно воодушевляться. В этом она копия своего отца.

Харриет восхитилась точностью этого замечания, снижающего ее собственное значение в жизнях их обоих, Каспара и Линды, до мимолетной причуды.

— Это очень привлекательное качество, — улыбнулась она в ответ.

В дверях Клэр спросила:

— Куда, девочки, направляетесь?

Харриет мудро не упомянула о пляже. Не было необходимости испрашивать разрешения для доступа к песку и морю. Клэр, без сомнения, считала это как грязным и опасным, так и вульгарным.

— Да просто покататься. Может быть, зайдем в магазины и попьем чая в каком-нибудь тихом месте.

Спокойная программа была оценена, как подходящее послеобеденное развлечение для Линды. Клэр кивнула и открыла парадную дверь. Она наклонилась поцеловать Линду в щеку, когда та проходила мимо.

— До свидания, дорогая. Желаю приятных развлечений. Жду в шесть часов. — Последние слова, сказанные другим тоном, означали срок увольнения Линды.

В машине даже тогда, когда ворота за ними закрылись, Линда сидела, отвернувшись в сторону. Она смотрела в окно на волны зеленой растительности, как будто никогда не видела их раньше. Харриет ждала. В конце концов Линда повернулась к ней и сказала:

— Я действительно люблю ее, вы же знаете.

Харриет испугалась. Она не хотела, чтобы Линда защищала свою мать перед ней. Ей было стыдно, что она столь явно продемонстрировала свою собственную оценку Клэр. Она только ответила, высказав удивление:

— Конечно, ты любишь. Ты должна любить.

Через несколько секунд Линда дернула за юбку своего собственного платья.

— Глупо, да? Я скажу вам, что я думаю. Вы скорее наряжаетесь, чем просто носите что-нибудь.

Атмосфера моментально разрядилась. Харриет рассмеялась и направила машину в сторону Санта-Моники.

Линда была в восторге от предложения поехать на пляж.

Стоял теплый ясный день, однако огромное пространство, покрытое светлым песком, было почти безлюдным. Спасатель сидел в своем домике на сваях, наблюдая за десятком негритянских и мексиканских семей, разложивших свою одежду и полотенца вокруг пирамид из металлических банок с напитками. С океана дул легкий ветерок, и в ритме прибоя тонуло все, кроме буги-буги, раздающегося из их больших черных транзисторных приемников.

Линда сбежала по твердому поблескивающему песку к краю волн. Харриет прошла выше по склону, держа в руках ее розовые туфли и наблюдая за ее стремительными движениями от затухающих волн и снова к ним.

— Смотри, чтобы соль не попала тебе на юбку.

Лицо Линды сияло.

— Здесь внизу так чисто.

— Не говори мне, что никогда не была здесь раньше!

— Я много раз была в Малибу, там, где у знакомых есть пляжные домики. И еще я с Каспаром ездила по воскресеньям на венецианский пляж, потому что ему хочется, чтобы я смотрела на уродов, жуликов и всякую ерунду. Мне кажется, что я никогда не была здесь возле волнолома.

— А я в Лос-Анджелесе всего три дня и уже была здесь.

— Вам нравится здесь? — Линда казалась почти застенчивой.

— В Лос-Анджелесе? Я люблю его.

Линда засияла:

— Я же говорила. Но вы знаете, в этом есть что-то таинственное. Когда я здесь, непонятно почему, я начинаю скучать по Англии. По зелено-серой и мягкой Англии. Здесь все твердое и по-настоящему яркое. Вы понимаете, о чем я говорю? Или я сумасшедшая?

— Я совершенно точно знаю, о чем ты говоришь.

Харриет повернулась спиной к морю и посмотрела вдоль пляжа. Нелепо торчащие волноломы уходили в море, как впрочем и в любом другом месте. Если она полузакроет глаза, то сможет представить себя в Гастингсе. Или в Брайтоне. Брайтон навел ее на мысль о Каспаре, который проспал ланч в тени солнечного зонта с «Воспоминаниями пехотного офицера», лежащими на теплом камне рядом с ним.