Характерное пожимание плечами Анрати могло означать как согласие, так и отрицание.

— Тебе их жаль, Талос?

Жаль ли мне? На мгновение, на долю вздоха, он задумался. Мальчик, которым он был задолго до того, как встал облаченным в полночь рядом с братьями… тот ребенок, возможно, уставился бы на увиденное с благоговейным ужасом. Пока эмпатия, как и сочувствия, еще не выветрилась из его души.

Он обнаружил, что улыбается от этой мысли.

— Ты же знаешь, что нет, — сказал Талос.

— Тогда почему я слышу в твоем голосе неодобрение?

— У моего отвращения философская природа. Если мы уничтожаем из злобы, не ради цели или необходимости, то подкрепляем утверждения других Легионов о том, кем мы являемся. Стоит вырезать достаточное количество людей без реальной причины, и мы станем теми самыми монстрами, которыми нас считают наши кузены. Пророчество, исполняющееся само по себе.

Анрати положил руку в перчатке на наплечник молодого воина. Пристегнутые к оплечью Талоса черепа затрещали о керамит, словно перешептываясь на каком-то приглушенном костяном языке.

— Талос, я никак не могу понять — то ли ты наивен, как демонстрируешь, то ли заблуждаешься, как кажется, то ли просто смеешься над всеми нами про себя.

Апотекарий опять посмотрел на экран оккулуса, глядя, как таинственные машины в сердце «Завета» терзают реальность. Перед ними раскрылась рана в космосе, изливающая из себя полосы пылающих молний яростной антиматерии и готовая поглотить корабль целиком.

— Возможно, истина где-то между всеми тремя вариантами, — наконец, произнес он. Давление в висках вспыхнуло настоящей мигренью, которая просачивалась сквозь череп, словно жгучая жидкость, и казалась омерзительным предостережением.

— Ты в порядке? — с настороженным удивлением поинтересовался Анрати.

Он знает, — подумал Талос. Он это чувствует. Что-то в лице апотекария выдало его неожиданную боль.

— Я никогда не убивал другого легионера, — сказал Талос. — Только и всего. Не могу не задаваться вопросом, на что это похоже.

— Брат, но я видел, как ты убивал многих. Наблюдал за этим собственными глазами.

Апотекарий наклонил голову, уступая.

— И да, и нет. Пытать и казнить — не совсем то же самое, что убивать.

Десантно-штурмовой корабль «Черненый» был вороной грязно-синего и бронзового цветов. C корпусом, при помощи наполовину расплавившихся адамантиевых цепей, были слиты тела чужих и отступников. При входе в атмосферу трупы сгорали, и от них оставались лишь обугленные костяки. Их замена между заданиями являлась самым священным из всех действий, которые воины Первого Когтя когда-либо совершали вместе. Если не оказывалось врагов, Повелители Ночи из отделения Малхариона не брезговали в качестве замены распинать членов собственного смертного экипажа.

Талос и его братья стояли во мраке, а десантный корабль раскачивался вокруг них. Все они отказались от обращенных к корме фиксирующих обвязок, ради быстрого развертывания предпочтя стоять в передней секции и держаться за поручни над головой. Лишь наиболее острожные примагнитили подошвы к трясущейся палубе.

— Пять минут, — произнес капитан Малхарион. — Надеть шлемы.

Талос надел шлем, окрасив свои чувства красным светом тактического дисплея. Замерцали курсоры целеуказания, вспыхнули счетчики боекомплекта. По глазным линзам побежали нострамские руны — поступали жизненные показатели и потоки данных от отделения. Системы доспеха приветствовали его погружение впрысками адреналинового химического огня в имплантаты на торсе и вдоль позвоночника.

— Первый Коготь, перекличка, — скомандовал Малхарион. Суровый голос капитана скрежетал от сбоев вокса.

— Талос есть, — тут же откликнулся апотекарий.

— Вандред есть, — через мгновение произнес сержант Анрати.

— Рувен есть.

— Ксарл есть.

— Сайрион есть.

— Сар Зелл есть.

— Принято, — передал Малхарион по нагруженной вокс-сети. — Второй Коготь, перекличка.

Дело двинулось дальше, отчитывались остальные когти, находившиеся на борту других челноков. Талос наблюдал, как на его ретинальном дисплее на мгновение со звоном возникают именные руны каждого из воинов Десятой роты по мере того, как их жизненные показатели передаваются на перчатку нартециума.

— Девяносто два человека, — передал по воксу Талос, когда подсчет завершился. Он повернулся к капитану, стоявшему перед ротой. Малхарион напоследок проверял свой двуствольный болтер.

— Десятая рота готова, — сказал ему Талос.

— Viris colratha dath sethicara tesh dasovallian, — прошептал Малхарион на змеином нострамском языке. — Solruthis veh za jasz.

Сыны нашего Отца, встаньте облаченными в полночь. Мы несем ночь.

Не было никаких ликующих криков, мрачных клятв или рева пропитанной адреналином готовности, столь частых в других Легионах. После произнесения традиционных слов Повелители Ночи ждали, глядя в темноту через включенные целеуказатели. Некоторые улыбались, у некоторых были мертвые глаза, некоторые беззвучно скалили зубы от людоедских эмоций, которые не смог бы понять ни один смертный — все по ту сторону лицевых щитков с нарисованными черепами.

Десантно-штурмовой корабль рванулся, практически падая с неба. Прежде, чем генетически внесенные изменения внутренних ушей успели компенсировать это, Талос на долю секунды ощутил тошноту. Она дала толчок давлению внутри черепа, которое до этого момента рассеивалось.

— Атмосфера преодолена, — произнес Малхарион. — Три минуты.

Обратной дороги нет, — подумал Талос. Впрочем, на самом деле они миновали точку невозврата месяцами раньше. Возможно, даже годами — когда по приказу Ночного Призрака сожгли Нострамо, чтобы уничтожить тот яд, который просачивался в Легион с его же собственными наборами рекрутов.

Рядом с апотекарием, держась за противоположный поручень, стоял Ксарл. У него за спиной был пристегнут двуручный цепной клинок, и Талос увидел, что на шлеме сородича горделиво высится гребень.

— Зачем ты его надел? — передал Талос брату по внутреннему каналу вокса отделения. — Там внизу будет не парадный плац.

Ксарл повернул к Талосу свой шлем с крыльями нетопыря. Красные линзы сверкали во мраке отсека транспорта.

— Гордость Легиона, — раздался в ответ его хриплый низкий голос. — Это кажется правильным, если учесть, что мы вот-вот сделаем.

Стоявший позади Ксарла Сайрион пристегнул к своему болтеру цепной штык и проверял его, запуская с гудящим воем.

— Гребень почти такой же высоты, как у Севатара, — заметил он. — Враг примет тебя за героя.

Ксарл издал ворчание. Отрицание или отвращение — итог был один и тот же. Он снова развернулся лицом вперед.

В наступившей неуютной обстановке трясущегося корпуса и гремящего железа Сайрион оглянулся через плечо на Рувена, который рассеянно наблюдал, как по обнаженному клинку его силового меча пробегает рябь молний. Она отбрасывала во внутреннее пространство десантного корабля бледный свет, текучий и неприятный — его яркости как раз хватило бы, чтобы причинить боль чувствительным нострамским глазам воинов, будь кто-либо из них без шлема.

— Брат, ты будешь там внизу соблюдать предписания Никейского Эдикта?

Рувен, прикрепленный к Десятой роте библиарий, неприятно и насмешливо улыбнулся. Он убрал меч в ножны, снова погрузив их в настоящую темноту, и ничего не ответил.

Лишившись излюбленных объектов своих насмешек, Сайрион посмотрел через весь отсек на Талоса. По лицевому щитку воина спускались молнии, стихию изобразили в виде слез. Они сияли алым в свете глазных линз.

— Ну, — произнес Сайрион. — Как дела?

В полном соответствии с натурой Повелителей Ночи, схватка вышла какой угодно, но только не честной. Они предоставили основную часть боя в Ургалльской низине передним подразделениям сил Магистра Войны Гора. У Малхариона были иные планы, которые Первый капитан Севатар благословил с особым удовольствием.