А закончилась воя история самым неожиданным для меня образом. Связавши паутинку, тетя Лиза не понесла ее Петькиной жене, а отвезла одной учительнице, продала ей, на вырученную сумму купила большой пятикруговой платок на базаре и уж его-то вручила Петькиной жене за такие же деньги. Поначалу мне были непонятны все эти купли-продажи, от которых выгоды — ни на грош, а хлопот и траты времени — уйма. Все выяснилось из позднейших разговоров с соседками.

Оказывается, та учительница когда-то купила у тети Лизы паутинку для дочери и тут же стала упрашивать связать еще одну — для сестры. И адрес свой вручила чуть ли не насильно. И вот теперь, когда для Петькиной жены паутинка не заладилась, тетя Лиза решила ее переадресовать. И тут…

«…как только я для учительницы-то загадала, так дело у меня и пошло. Люди-то они, видать, хороши».

Обо всей этой истории, которая началась с крыши и закончилась злоключениями с паутинкой, обо всех ее перипетиях потом было много разговоров в тети Лизиной избе и около, много рассуждений, бесчисленных возвращений к одному и тому же. Эти разговоры чаще всего заканчивались так: «Вот тебе и баш на баш. Петькин-то баш вышел на самом деле никакой не баш, а целая морока».

И за Петькой Сычевым теперь уж накрепко закрепилось мнение: что бы он кому ни делал — все со скандалами. А за всей Петькиной семьей — что люди они нехорошие. Настолько нехорошие, что даже паутинка для них не вяжется. Это мнение широко разошлось по всем ближайшим кварталам и прочно вошло в обиход у соседей. Теперь уж все — и через двадцать, и через тридцать, и через пятьдесят лет будут говорить, показывая на Петькин дом, что здесь, дескать, живет Петька Сычев с семьей и что все они люди нехорошие, настолько нехорошие, что… и так далее. И достанется эта слава и детям, и внукам — всему Петькиному роду. И даже если никого из его потомства не останется и сам дом сгорит, все равно будут показывать на то место, где он стоял, и говорить, что здесь когда-то жили какие-то нехорошие, настолько нехорошие, что… И пойдет речь о паутинке, которую им вязал кто-то, живущий вон там, и о том, что эта паутинка не вязалась, и как именно она не вязалась, при каких обстоятельствах, какие при этом происходили чудеса, какие невероятные события при вмешательстве каких неведомых сил — все будет расцвечено самыми диковинными красками и разрастется до фантастических, нереальных размеров.

Так рождаются сказания, притчи, легенды и поверья.

Все эти дела и хлопоты сначала затеяли мои новые хозяева, точнее хозяйка, а уж потом в них вовлеклась и тетя Лиза со своей паутинкой. И вот когда она вовлеклась, произошли любопытные события в жизни людей, у которых я теперь проживал.

Поселился я у них с конца прошлого лета. В то время, перед возвращением из деревни постоянных тети Лизиных квартиранток, мне предстояло перебираться в центр города; вместо центра я переселился в этот дом. Он был добротный, сложен из кирпича и находился в том же частном секторе, не так уж и далеко от тети Лизы. Что мне особенно пришлось по душе, так это отдельная комната, обособленная от хозяйских большим теплым коридором и даже имеющая отдельный вход. Да к тому же с мебелью.

Чтобы было вполне понятным все дальнейшее, необходимо сказать несколько слов о моих новых хозяевах. Напросился я к ним, кроме всего прочего, еще из-за того, что с первого же знакомства почувствовал здесь хорошую атмосферу полного согласия и взаимной доброжелательности. Такое в семье в наше время более всего следует ставить в заслугу мужу, тому, как он относится к жене. Так вот Валерий Иванович относился к своей жене бережно, предупредительно, во всем уступая ей.

Семейное согласие укреплялось и материальным достатком. А достаток обеспечивался тем, что были они оба педагогами-трудягами, не жалевшими времени для работы. Он читал лекции, вел занятия в институте, она работала в системе профтехобразования. Нагрузка у нее была немалая, учитывая еще заботы по дому. Но она, помимо всего, время от времени увлекалась еще и каким-нибудь ею самою затеянным делом, которое поначалу часто выглядело чисто женским и пустячным, а то окончании нередко оказывалось значительным предприятием. Одним из таких увлечений стало добывание сувенира для семьи брата Валерия Ивановича, живущего в Москве.

Разговор о сувенире Лидия Михайловна завела сразу же, как только они заговорили об отпуске, на время которого наметали дальнюю поездку. Ну, а что это должен быть за сувенир, ясно было с самого начала — конечно же, оренбургский платок и, конечно же, ажурный.

Валерий Иванович сперва очень возражал, уверяя, что затея Лидии Михайловны зряшная, что в Москве никто не оценит ее сувенира, поскольку платки сейчас не в моде, а времени на добывание этого сувенира придется потратить немало и денег тоже.

Она тут же стала доказывать, что такую вещь всегда и всюду оценят, особенно сейчас, когда везде гоняются за натуральным, что брату-москвичу, всей его семье они очень обязаны за внимание, не грех и потратиться; что же касается добывания, то им сам бог послал… Тут она обращала взгляд в мою сторону.

Я к тому времени уж немало порассказал ей о тете Лизе, о ее вязальном деле, о выходах на базар и, конечно же, о том, что она выделывает отменные платки и числится на оренбургском базаре в ряду непревзойденных мастериц. И вот моя хозяйка решила обратиться к тете Лизе со своей просьбой через мое посредничество.

В ее затее с платком-сувениром и той настойчивости, с которой она добивалась заполучить его из самых первых рук, было, конечно, желание сделать приятное семье брата-москвича. Было и чисто женское тщеславие, стремление показать себя, — дескать, и мы можем кое-чем удивить, хоть и не ездим по заграницам. Но было и еще что-то позначительнее и поважнее, что-то на уровне, так сказать, более высоком, чем просто покупка вещи.

Я всего этого сразу хоть вполне и не понял, но почувствовать почувствовал, когда рассказывал хозяйке о тете Лизе, и отвечал на ее вопросы, которыми она так и засыпала. Вот это последнее обстоятельство больше всего и настроило на то, что я взялся выполнить просьбу Лидии Михайловны с большой охотой.

У тети Лизы все вышло как нельзя лучше. Как только я пришел, она стала расспрашивать о моей жизни и особенно о моих новых хозяевах. И я ей отвечал, кто они, из каких мест родом, где и кем работают. Подробно поведал о том, как они интеллигентны, культурны, трудолюбивы. Особенно я нажимал на трудолюбие. Я с самого начала собирался рассказывать в таком вот духе, только опасался, не получились бы мои похвалы навязчивыми. А тут само собой вышло, что я их выложил, отвечая на ее вопросы. А закончил тем, что они приглашают тетю Лизу в гости. И хотя это было неожиданным и она, думаю, догадалась о конечной цели этого приглашения, оно ей, как я понял, очень польстило. Она, правда, долго отказывалась, ссылаясь на «потом» и «как-нибудь», но я настойчиво уговаривал на сейчас, и она, наконец, согласилась.

Приняла ее Лидия Михайловна как хорошую знакомую и с некоторым нетерпеливым интересом. И Валерий Михайлович оказывал знаки внимания, преодолев сдержанность к затее жены, и даже принял какое-то участие в разговоре.

Этот разговор начался за чаем. Тетя Лиза похвалила чайный набор и спросила, чьей он работы. Хозяйка дома с удовольствием и обстоятельно все объяснила. Потом пошла речь об их доме. Тетя Лиза и его похвалила и поинтересовалась куплен или достался по наследству. Услышав в ответ, что куплен, она высказала мнение, что в таком доме детей хорошо растить, не то, что в больших казенных домах, — дескать, здесь приволье, здоровей будут. И поинтересовалась о детях. Лидия Михайловна ответила, что пока нет. «Будут», — уверенно заявила тетя Лиза. И тут же рассказала, что у ее младшей золовки первые пять лет, аж до самой до войны тоже не было детей, а как с войны муж вернулся, так и пошли друг за другом.