Литмир - Электронная Библиотека

Чтобы свалить отжившую свой век, ослабевшую крышу, больших трудов не потребовалось. Мы справились с ней почти что в течение часа. Потом установили новые стропила, и Петька поприбивал их нижние концы огромными гвоздями к венцам — верхним бревнам, венчавшим стены сеней. Затем он прибил к стропилам несколько досок, положенных вдоль, так что стало легко влезать, и работа пошла совсем весело. Она значительно облегчалась тем, что фронтона не надо было делать, так как крыша сеней примыкала с одной стороны к крыше избы, а с другой — к крыше сарая, из которых обе были вполне добротными.

Петька хорошо орудовал молотком, цепко лазал по доскам, и смотреть на него было приятно, как на большую, вроде бы неуклюжую обезьяну, у которой, однако, все выходит очень ловко, когда она попадает в родную стихию.

Мне тоже хотелось приобщиться к плотницкой работе. Но он меня почему-то упрямо старался не допускать. Так что я, в конце концов, вынужден был смириться с участью второстепенного работника.

Через ровные промежутки времени мы спускались вниз покурить. Причем в каждый перекур он показывал полы и рукава своей длинной фуфайки и говорил:

— Смотри, как отделал. Придется выбросить ее к черту.

И еще он всякий раз жаловался, какой сегодня резкий ветер, какой собачий холод — даже руки сводит.

Я не находил, что фуфайку его придется выбросить — высохнет и будет фуфайка как фуфайка. И не находил, что такой уж сильный холод — к обеду весеннее солнце взяло свое, бишкунак сильно сдал, стало даже припекать. Тем не менее я всячески выказывал понимание и выражал сочувствие, как будто сам я работал под другим солнцем и при другой погоде.

Крыша была готова к концу следующего дня.

Тетя Лиза была довольна и очень хвалила крышу. Петька ее похвалы развивал до преувеличений, но как-то не от души, а слишком нарочито, с какой-то придуманностью и мелочностью, за которыми я впервые заподозрил потаенный, невнятный для меня умысел.

Мы умылись в сенях, привели себя в порядок и прошли в избу. В ней вкусно пахло борщом и картошкой, тушенной с мясом. Стол был накрыт чистой скатертью. На ней поблескивала белоголовая, вокруг которой аккуратно расположились рюмки, тарелки, ложки и вилки. В общем, все тетя Лиза устроила, как полагается в таких случаях.

Разлили по рюмкам, подняли, и Петька сказал почему-то без улыбки:

— Значит, за то, чтобы крыша не рассохлась.

В продолжение последующего часа больше все ели. Ну и пили, пока не докончили бутылку. Я да он, конечно, пили, а тетя Лиза только чуть притронулась. Разговор шел так — о том, о сем, а больше ни о чем. Он, кажется, принадлежал к числу людей, которых не слишком-то разговоришь. Даже за бутылкой.

Через час нас с ним разморило. Потом он начал поговаривать, что пора и уходить.

— А расчет-то какой будет? — спросила тетя Лиза. — За работу-то сколько тебе?

— А расчет у нас будет простой, — он улыбнулся большим зубастым ртом, и в этой малопривлекательной улыбке мне тоже почудилось что-то потаенное. — Простой будет расчет.

— Ну, а все же?

— Баш на баш, тетя Лиза, — пояснил он. — Я тебе крышу, ты нам — паутинку.

«Ого!» — изумился я, еще не зная, чему именно. Я понял: что-то совсем не то он говорит. Не то, что при первоначальном разговоре об оплате.

Я взглянул на тетю Лизу и увидел, что она куда больше моего поняла и поначалу даже растерялась. Но вскоре же овладела собой и повела разговор в духе рассудительной дипломатии:

— Дак ведь этот баш на тот баш не выходит, Тут крыша-то — всего два ската, ты их два с половиной дня делал, даже того меньше. А мне на такую добротну паутинку, какую твоя Ирина заказала, только пух перебирать да обрабатывать на неделю-полторы хватит. Да еще прясть с особой равниной, да вязать богатым узором. Да потом мыть и вытягивать. Это больше, чем на месяц всей работы. Месяц с лишним — не два с половиной дня. Какой уж тут баш.

— Ну, не знаю, мы же с вами так договорились.

— Да уговор-то какой был?

— Такой и был. Я сказал: паутинка нам нужна. А вы сказали: сделаю паутинку. Вот и весь уговор.

Слова он произносил вроде с обидой, а глазами вилял — глядел то по углам, то в пол.

«А ведь не такой был уговор», — подумалось мне.

— Да ведь не такой был уговор, — изумилась тетя Лиза. — Я же сказала, что потом паутинку свяжу. Пусть возьму с вас меньше, чем на базаре, но потом. А сейчас за крышу ты получишь деньгами. Я тебя потому и спрашивала, сколько деньгами возьмешь. Ведь спрашивала?

Да, она спрашивала, причем не однажды. А он так и не сказал.

И тут я стал прозревать. Ведь если бы Петька с самого начала ясно и внятно сказал: дескать, баш на баш, то есть паутинка за крышу, то его отсюда сразу бы выпроводили. Если бы он с самого начала назвал денежную цену, равную заказанной паутинке, то есть полтораста рублей за два дня работы, — его опять же выпроводили бы. Потому-то он и темнил, когда у него добивались, сколько за работу возьмет, и так и не сказал, сколько. А теперь втянул тетю Лизу в мелочный и малоприятный торг.

— Ну что ж, что моя работа — за два с половиной дня, а ваша — месяц, — сварливо доказывал он, обнаружив вдруг невесть откуда взявшееся у него красноречие. — А вы забыли, что я на холоде работал, бишкунак ведь.

— Да я же не просила на холоду работать, — вполне резонно заметила тетя Лиза. — Я же говорила, чтобы ты подождал, пока потеплеет.

— Ну, мало ли что говорила, а работал-то я на холоде.

И тут мне пришло в голову, что он, наверное, специально не стал откладывать работу, а поторопился сделать ее именно в бишкунак — чтобы потом набить цену. Выходит, ему нужен, выгоден был бишкунак! В какой-то момент у меня даже мелькнула несуразная мысль: а не подстроил ли он этот бишкунак? И уж совсем понятными стали теперь назойливые жалобы Петьки на холод и на лютый ветер.

Тетя Лиза смотрела на него и затруднялась что-либо сказать. Он же между тем продолжал:

— А как фуфайку я отделал, вы видели? Придется ее выбросить к черту, а ведь она деньги стоит.

Так вон почему он талдычил мне про фуфайку!

— Вот он видел, — Петька кивнул в мою сторону, — может подтвердить.

Я не подтвердил, а сказал, что думал: высохнет, мол, и будет фуфайка как фуфайка.

— А, так вы сговорились, — и он осклабился большим зубастым ртом.

Он уже и нас мерил на свой аршин скрытно расчетливых людей! Да, это был в некотором роде любопытный человеческий экземпляр.

Спор продолжался все в том же духе, и я немало удивлялся тети Лизиному терпению, с каким она доказывала, чего и доказывать не надо, и объясняла вполне очевидные вещи.

— Ты говоришь так, будто вся крыша за тобой, — говорила она Петьке, — а ведь вот человек тебе помогал, стало быть, и за ним доля есть.

— Какая за ним доля может быть! — всполошился Петька. — Он же только подавал да еще там… — и стал дотошно перечислять, сколько чего сделал я, и доказывать, как это мало по сравнению с тем, что сделал он, Петька.

Так-то. Теперь отпала последняя неясность.

Я сидел напротив него и с изумлением его разглядывал. Теперь я уже не видел в нем ловкого, доброго плотника. А видел перед собой сквалыжника, который по крохам собирал всяческие мелочи, чтобы выторговать свое, дотянуть цену своей обычной, в общем-то примитивной плотницкой работы до стоимости месячного ювелирного труда тети Лизы.

Во всем этом Петькином торге вызывало неприязнь не одно лишь явное несоответствие двух работ. А и то, что налицо был обман, причем заранее подстроенный и рассчитанный до мелочей. И вот устроителю этого обмана тетя Лиза должна была сделать один из лучших своих платков, в который требовалось вкладывать душу. А ее душа этому, видать, всячески противилась, и я все это прекрасно видел, понимал.

Спор еще долго продолжался, но уже ничего никому не давал — шло топтание на месте. В конце концов он ушел, недовольно буркнув напоследок:

— Посоветуюсь еще с Иркой.

19
{"b":"279347","o":1}