Слушали все ребята. И Васька тоже сидел тихо и даже, кажется, боялся шевельнуться. А я глядел на него и думал о далеких сражениях, о смелых людях, которые боролись за свободу, и о самом Ваське, который, если бы не мы с Женькой, может быть, так и не узнал бы никогда об Ольге Русаковой.
«Эх, Васька, Васька! — думал я. — Не знал, Васька, чей ты внук. Учился плохо, дрался и хулиганил. В школе с тобой никто из ребят дружить не хотел. И связался ты, Васька, с жуликами вроде Кольки Поскакалова. А ведь Ольга Русакова, наверно, мечтала, что ее внук тоже станет настоящим человеком, не каким-нибудь там драчуном и двоечником, а справедливым и честным… Эх, Васька! Да будь я внуком такой героини, я бы и сам героем стал!»
И вдруг я вспомнил о моем отце, который воевал на фронте, был ранен под Варшавой и занимал Берлин. Я вспомнил, что Женькин отец, Федор Алексеевич, пробивался во время Отечественной войны со своим батальоном из окружения, попал в плен, бежал и пробрался в партизанский отряд под Брестом. Слыхал я также от самого Женьки, что его дедушка бился с белогвардейцами генерала Деникина еще в гражданскую войну, осенью 1919 года, возле города Тулы. А дядя Лешки Веревкина! Лешка ведь говорил, что его дядя партизанил на Дальнем Востоке, бил врагов у станции Волочаевка и у города Хабаровска. Конечно, нечего говорить, на баррикадах в девятьсот пятом году никто из них не сражался. Но если Ольга Русакова была героиня, то и мой отец, и Женькин, и Лешкин дядя тоже смелые люди. И боролись они так же, как она, за нашу Родину, за свободу и счастье… И над их головами развевалось красное знамя и свистели вражеские пули. И, наверно, если порасспросить, то окажется, что у каждого в нашем классе найдутся родные, которыми можно гордиться. Даже у ленивого Гешки Гаврилова! И никому из нас нельзя забывать о них! И тем более нельзя позорить их славных имен!
…После доклада все стали рассматривать наш альбом. Хвалили и меня и Женьку, так что из Дома пионеров мы возвращались веселые и возбужденные. Все-таки что ни говори, а приятно, когда тебя хвалят. Васька пошел проводить нас до угла. Он тоже был весел, и только иногда где-то в уголках его черных глаз мелькала тревога. Я понимал, как тяжело ему из сияющего огнями, шумного Дома пионеров возвращаться к себе домой, где пьяная тетка снова будет на него орать и грозиться отколотить шваброй. Наверно, потому-то, когда я остановился на углу, чтобы с ним попрощаться, Васька сказал:
— Идемте, я вас еще немножко провожу.
Так и проводил он нас до самого Женькиного дома.
— Ты заходи ко мне, — сказал Женька. — Я вот тут живу, в десятой квартире. Вместе уроки будем делать. А что тебе непонятно, всегда объясню.
— А когда можно зайти? Завтра можно?
— И завтра заходи. Прямо после школы.
— Женька! — вспомнил вдруг я. — Как же после школы? У нас в четыре матч с шестым «Б».
— Ну и что же? Выучим вместе уроки и пойдем все втроем на твой матч. Пойдем, Васька? Поглядим, как Серега будет мимо ворот бить.
— Это почему же мимо? — обиделся я. — Зря ты говоришь. Я не хуже Борьки Кобылина играю.
— Да ладно, не дуйся. Это я пошутил. Чтобы не сглазить. Ну, Васька, придешь?
— Приду.
Он махнул нам рукой и зашагал назад, к Овражной.
Хоккейной встречи с шестым «Б» я ждал с особенным нетерпением. Ведь первый матч прошел без меня: я тогда болел.
К встрече с шестым «Б» у меня давно все было заранее приготовлено: коньки наточены, клюшка проверена, мама выстирала и выгладила фуфайку, гетры заштопала — я их порвал как-то во время тренировки.
Народу в день встречи возле катка собралась куча — не протолкнуться. Даже старшеклассники пришли. Они стояли позади всех зрителей, снисходительно переговариваясь и перешучиваясь. Впереди, подложив под себя кто кирпич, кто портфель, расположились малыши.
Каток у нас при школе небольшой — в длину метров двадцать и в ширину почти столько же, так что для игр боковые линии приходится расчерчивать краской. Но зато ворота настоящие, хоккейные, — 183 сантиметра в ширину и 122 в высоту. И шайба тоже такая, как полагается — резиновая, диаметром 6 сантиметров. Конечно, в настоящей, взрослой команде иногда играют пятнадцать участников, а у нас в команде было всего по шесть — вратарь, два защитника и три нападающих.
Мы переоделись в раздевалке и вышли на лед вместе с командой шестого «Б».
Наш класс сидел на скамейках у самого поля. В одном из первых рядов я увидел Женьку, а рядом с ним — Ваську. Все ребята были в сборе. Только Лешки Веревкина что-то не видать. Неужели совсем не придет? А ведь обещал поснимать во время матча!..
Мы прокричали, как и полагается, «физкульт-привет», и игра началась. Нападающие шестого «Б» — центральный Леня Спицын и левый Андрейка Скворцов — сразу прорвались к нашим воротам. Они ловко и точно передавали друг другу шайбу, и она, словно живая, скользила от одного к другому мимо наших защитников. Гешка Гаврилов, вратарь, приседал, словно танцуя перед воротами. Я погнался за Скворцовым, переходя из нападения в защиту, потому что положение было угрожающим. Андрейка уже нацелился, чтобы бросить шайбу. Но ему не хватило какой-нибудь секунды. Опередив меня, наш центр Борька Кобылин с силой бросил шайбу в сторону ворот шестого «Б».
Началась наша атака. Но защита у шестого «Б» была крепкая. Мы даже не успели дойти до зоны нападения, как Скворцов и Спицын опять повели шайбу к нашим воротам, передавая ее друг другу. Но теперь-то Олежка Островков, правый защитник, был настороже. Вообще в хоккее нельзя действовать все время одинаково. А Леня и Андрейка шли точно так же, как первый раз. Им удалось переброситься только трижды, а потом шайба была уже на моей клюшке. Я довольно точно отдал ее Кобылину, а сам помчался к линии зоны нападения, стараясь не выходить за нее, пока Борис не передал мне шайбу обратно. Если оба мои конька окажутся за линией и Борис в это время передаст мне ее из средней зоны, значит положение «вне игры». Но Кобылин, кажется, не собирался пасовать мне. Наверно, во что бы то ни стало решил сделать бросок самостоятельно. Он вошел в зону защиты шестого «Б», обошел защитника, другого и вдруг неожиданно послал шайбу в мою сторону. Я даже не прицелился, а просто бросил ее вперед.
Я не видел, попала она в ворота или нет. Только услыхал, как завопили болельщики — ребята из нашего класса, — и понял, что не промахнулся. Женька махал мне рукой. Мишка Маслов подбрасывал вверх шапку. Я заметил, как сквозь толпу к Женьке и Ваське пробирается Лешка Веревкин. Наверно, он очень торопился, потому что лицо у него было красное. Я удивился, что Лешка не принес свой фотоаппарат. Может быть, он опять у Лешки сломался? Последнее, что я увидел, это как Веревкин присел рядом с Женькой и протянул ему какую-то бумажку. Женька развернул ее и стал читать. Васька тоже наклонился, заглядывая через его плечо.
А между тем шайба уже снова была в игре. Олежка Островков быстро отнял ее у Лени Спицына и передал мне. Я — Борьке. Я хотел повторить тот же маневр и побежал в среднюю зону. Однако шайба ко мне не попала. Ее перехватил Андрейка и, обойдя Островкова, мигом очутился у наших ворот. Гешка заметался, кинулся вправо, влево, поскользнулся и плюхнулся на лед. А шайба пролетела мимо него прямо в сетку.
Теперь уже орали и подбрасывали вверх шапки болельщики шестого «Б». Но сквозь этот гам я все-таки расслышал голос Женьки Вострецова:
— Серега! Серега!..
Женька стоял и звал меня, размахивая листком бумаги. Неужели он не понимает, что мне сейчас не до бумажек?
— Серега, сюда! — кричал Женька.
Я в недоумении смотрел на него, забыв, что игра уже началась, и не замечая, что Борис Кобылин послал мне шайбу. Неожиданно я увидел перед собой Андрейку Скворцова, а шайбу возле своих ног. Еще миг — и Андрейкина клюшка коснется ее!.. И тут, растерявшись, я так толкнул нападающего шестого «Б», что он отлетел метра на три в сторону и упал на лед. Раздался свисток. Судья, девятиклассник Дима Федоров, подъехал ко мне и резко сказал:
