— Камнями! Ты, Серега, не ври. Струсил, и все.

Я умолк и зашмыгал носом, потому что Женька все-таки был прав.

— Ну, смотри, — пригрозил Женька. — Если снова побежишь, я с тобой больше разговаривать не буду.

— Что? Опять пойдем? — вырвалось у меня.

— Снова трусишь?

— Нет, Жень, что ты! — стараясь, чтобы голос звучал как можно храбрее, заверил его я. — Нет, я не боюсь… А может, все-таки через переулок пройдем? Там проходной двор есть. Я знаю. Через него можно позади дома шестнадцать выйти. А потом задами к двадцатому.

— Нет, — упрямо помотал головой Женька. — Пойдем по Овражной. И если Васька опять кидаться станет или драться полезет, мы ему скажем такое!.. Мы ему скажем, что он хулиган, потому что мы дело делаем, а он нам мешает. Понял?

— Понял, — невесело согласился я. — А если он все равно нам надает?

— Тогда драться будем, — решительно сказал Женька.

Мы опять зашагали по тротуару. Признаюсь, я чувствовал себя не очень-то хорошо. Драться с Васькой и вообще с кем-нибудь из его ребят мне не улыбалось. Все они и сам Васька Русаков были старше нас с Женькой, здоровее и ростом повыше. Но, конечно, их главарь представлялся мне самым страшным из всех. Правда, видеть его мне приходилось издали. Может быть, потому вообразил я раз и навсегда, что глаза у него должны обязательно быть зеленые, как у кошки, очень злые и с такими же, как у кошек, узкими щелочками-зрачками. Даже издали можно было разглядеть, что лицо у Васьки хмурое, словно он сердит на весь белый свет. Даже не надо было подходить близко, чтобы заметить, что кулаки у него громадные и красные, будто обмороженные. Слышал я, что Васька учится в шестом классе, хотя ему давно пора было бы перейти в восьмой. А уж о драках, которые учинял он на улице, о силе Васькиных кулаков и говорить не приходится: о них знали все на Овражной.

Впрочем, толком я его не знал, даже никогда с ним не разговаривал. Одно только было мне ясно: попадись мы в лапы к Васькиным приятелям — полетят от нас одни клочья. Поэтому-то шагал я вслед за Женькой с такой опаской. И хотя я восхищался и даже гордился Женькиной смелостью, меня все-таки то и дело тянуло оглянуться: не крадутся ли за нами Васька и его приятель Колька Поскакалов.

Длинным, очень длинным показался мне на этот раз наш путь. Но Васьки нигде не было видно. На углу с криками носились мальчишки-малыши с деревянными пиками и черными игрушечными наганами. Неторопливо шли люди. Проехала грузовая машина с кирпичами. К тротуару жалась подвода, запряженная рыжей понурой лошадью.

— Ну и вид у тебя! — сказал Женька, разглядывая мою вспухшую и, наверно, очень испуганную физиономию. Он вдруг засмеялся. — А улепетывал ты! Ну, прямо как заяц!.. Голову прижал, ноги разъезжаются!..

— Ну тебя! — недовольно поежился я. — Пошли лучше скорее.

— А галстук все-таки поправь, — строго сказал Женька, перестав смеяться. — Он у тебя еще больше набок съехал… Ну вот, теперь пошли.

Мы поднялись на небольшое крылечко, и Женька осторожно постучал в дверь. Сердце у меня забилось. Я мгновенно позабыл про Ваську, и даже боль как будто прошла. Вот сейчас откроется дверь, и мы увидим старую седую женщину — ту неизвестную учительницу, ради которой мы обошли столько домов, ради которой я падал носом в сугроб и заработал сегодня синяк под глазом.

Дверь отворилась внезапно. Мы даже не слышали шагов. На пороге стояла стройная молодая женщина со смуглым лицом и темными вьющимися волосами. Черные живые глаза ее оглядывали нас с внимательным любопытством.

— Вы ко мне, ребята? — спросила она.

— Нет, — помотал головою Женька. — Нам учительницу надо… Ольгу Александровну…

— Пономареву, — подсказал я.

— Ага, Пономареву, — закивал Женька. — Она дома?

— Дома, — улыбнулась женщина. — Проходите. Ольга Александровна Пономарева — это я.

Каникулы подходили к концу. В магазине канцелярских принадлежностей, на Ленинской, у прилавка, где торговали тетрадками, с утра выстраивалась очередь. Мать два раза уже ходила на какие-то родительские собрания в школу. Дома почему-то все чаще стали попадаться под руку учебники — то задачник по алгебре, то «Физика», то «Грамматика». Громадная елка, которая накануне Нового года засверкала в витрине универмага, почти совсем осыпалась. Сияющие разноцветные шары, пестрые флажки, золотые шишки и орехи — все это как будто потускнело и потеряло свой заманчивый блеск.

Да, каникулы подходили к концу. Но нашим поискам все еще не было видно конца. Ольга Александровна Пономарева, конечно, оказалась не той Ольгой, которую мы искали. Зато она очень здорово нам помогла. Она помнила наизусть всех жильцов во всех домах на Овражной. Ведь Пономарева была депутатом горсовета, и ей часто приходилось бывать в квартирах у избирателей.

— Запишите фамилии пенсионеров — коренных жителей нашей улицы, — посоветовала она. — Вам будет гораздо легче искать. Точно будете знать, к кому идете, и не в каждый дом заходить придется.

Ольга Александровна сама помогла нам составить список. Фамилий набралось штук тридцать. Я очень обрадовался, не найдя среди них никого из Русаковых. Значит, Васькин дом можно будет обойти сторонкой. Однако радость свою я скрыл и Женьке ничего не сказал.

За три дня до воскресенья мы решили обойти первых жителей Овражной улицы по списку Ольги Александровны, а в воскресенье поехать к Виталию Ильичу Купрейкину. В пятницу, встретившись с Женькой на улице возле газетного киоска, мы опять пошли на Овражную. На перекрестке нас кто-то окликнул. Мы оба разом обернулись и увидели Ивана Николаевича.

— Ну, искатели, как успехи? — поздоровавшись, спросил он.

— Ищем, — вздохнув, сказал Женька.

— А что же так грустно? Надоело, что ли?

— Ну что вы, Иван Николаевич! Мы все равно всю улицу пройдем. Верно, Серега? Вот нам учительница одна с Овражной список даже составила. Коренных пенсионеров… Мы уже двадцать домов обошли. Без списка. А теперь по списку пойдем.

— А доклад как? Готовите?

Мы разинули рты и сконфуженно переглянулись. С нашими поисками мы совсем забыли о главном задании — подготовить доклад.

— Ай-яй-яй! — осуждающе покачал головой Иван Николаевич, сразу угадав по нашим физиономиям, что мы только сейчас вспомнили о докладе. — Ведь договорились как будто…

— Мы все подготовим, Иван Николаевич, — принялся уверять Женька. — И альбом еще сделаем…

— Какой альбом?

— О революционном прошлом. Мы хотели сперва вам не говорить, а просто принести, когда будет готов…

— А ведь это хорошая мысль, Вострецов! — воскликнул Иван Николаевич. — Прекрасная мысль! Обязательно составьте альбом. Но прежде давайте встретимся и потолкуем, как за него взяться, где достать и как разместить материалы. Это вы очень хорошо придумали. — Он взглянул на часы. — Между прочим, во вторник соберется кружок. У нас теперь новое расписание занятий. Обязательно приходите. Ну, да вы еще открытки получите. Напоминание. Что ж, желаю удачи.

Он приветливо помахал нам рукой и зашагал к автобусной остановке, а мы пошли дальше.

Первым в нашем списке значился какой-то Леонид Александрович Вольский. Против его фамилии стояла цифра 23. Свернув на Овражную, мы пошли направо, поглядывая на номера домов. Вот и дом № 23, старинный особняк с узкими высокими окнами, над которыми сверху вместо карнизов, разинув пасти, смотрят пустыми глазами гривастые и плоские львиные морды.

Быстро отыскав дверь с медной дощечкой «Л. А. Вольский», мы позвонили.

— Сейчас, сей-час, — нараспев раздалось за дверью. — Иду, и-ду…

Щелкнул замок, дверь распахнулась.

— Нам к Леониду Александровичу, — смело сказал Женька.

— Милости прошу, — отступив чуть в сторону, пригласил нас войти старый, но, видно, еще крепкий хозяин квартиры.