Майлз мысленно проклял неизвестного умника, который изобрел фетаин как оружие устрашения, и не за его способности химика, а за его знание барраярской психологии. Фетаин совершенно точно никогда не использовался, и никогда не будет использоваться. Любая группа, которая попыталась бы это сделать, восстала бы против самой себя и разорвалась бы в моральных конвульсиях.

Яски, стоящий в стороне от своих людей, выглядел основательно напуганным. Бонн, выражение его лица было черным и острым, как обсидиан, начал снимать свои перчатки и парку.

«Нет, нет, нет! — закричал Майлз мысленно. — Если ты присоединишься к ним, они никогда не отступят. Они будут знать, что правы!»

Ошибка, большая ошибка… Бонн сбросил остальную одежду в кучу, шагнул вперед, присоединился к строю, развернулся и скрестил взгляд с Метцовым. Глаза Метцова сузились в новом приступе ярости.

— Так, — прошипел он. — Вы сами признали себя виновным. Значит, замерзайте.

Как все стало так плохо, и так быстро? Сейчас хорошо бы вспомнить о какой-нибудь работе в метеолаборатории и убраться отсюда к чертовой матери. Если бы только эти дрожащие ублюдки отступили, Майлзу удалось бы пройти через эту ночь без прокола в своем личном деле. У него здесь нет обязанностей, нет задачи…

Взгляд Метцова упал на Майлза:

— Форкосиган, вы либо берете оружие и приносите пользу, либо можете быть свободны.

Он мог бы уйти. Мог бы? Когда он не пошевелился, подошел сержант и сунул в его руку нейробластер. Майлз взял оружие, все еще пытаясь думать внезапно размякшими мозгами. Он, впрочем, был достаточно вменяем, чтобы убедиться, что предохранитель не снят, прежде чем направить бластер куда-то в сторону замерзающих людей.

«Это будет не мятеж. Это будет бойня».

Один из вооруженных солдат нервно хихикнул. Что им сказали обо всем происходящем? Как они полагают, чем они здесь заняты? Восемнадцати-, девятнадцатилетние парни — могут ли они хотя бы распознать преступный приказ? Или знать, что надлежит делать в таком случае?

А Майлз смог бы?

Ситуация была двусмысленной, вот в чем проблема. Она не укладывалась в известные рамки. Майлз знал о преступных приказах, каждый курсант академии о них знал. Его отец лично приходил и проводил на эту тему однодневный семинар для старшекурсников в середине учебного года. Он сделал этот семинар обязательным требованием к выпускникам, ввел его имперским указом, еще когда был регентом. Что в точности составляло преступный приказ, когда и как не подчиняться ему. С видеосвидетельствами из разных исторических ситуаций и отрицательных примеров, включая с политической точки зрения катастрофическую Солстистскую Бойню, которая имела место под собственным командованием адмирала. Во время этих демонстраций неизменно один или несколько курсантов были вынуждены покинуть помещение, так как их тошнило.

Другие инструкторы ненавидели день Форкосигана. Их занятия были исподволь расстроены на недели. Одной из причин, почему адмирал Форкосиган не ждал до более позднего периода учебного года, заключалась в том, что он почти всегда был вынужден делать еще один приезд несколько недель спустя, чтобы отговорить какого-нибудь выведенного из равновесия курсанта от намерения бросить обучение почти в самом конце. Только курсанты академии получали эту живую лекцию, насколько знал Майлз, хотя его отец высказывал идею записать ее на головидео и внедрить как часть базового обучения во всех вооруженных силах. Некоторые части этого семинара были открытием даже для Майлза.

Но в данном случае… Если бы техники были гражданскими лицами, Метцов точно был бы не прав. Если бы дело происходило во время войны, под угрозой какого-нибудь противника, Метцов мог быть в пределах своего права и даже обязанности. Ситуация же была где-то посередине. Солдаты отказывались повиноваться, но пассивно. Врага в пределах видимости нет. Это даже не было ситуацией, ставящей под угрозу жизни людей на базе (кроме их собственных), хотя, когда ветер переменится, этот аспект может измениться. «Я не готов для этого, еще нет, не так скоро». Что было правильным?

«Моя карьера…» В груди Майлза нарастала клаустрофобная паника, как у человека, головой застрявшего в дренажной трубе. Нейробластер слегка покачивался в его руке. Поверх параболического отражателя от мог видеть молчаливо стоящего Бонна, слишком замерзшего сейчас, даже чтобы просто спорить. Уши у людей побелели, и пальцы, и ступни. Один человек свернулся в дрожащий калачик, но не сделал движения, чтобы сдаться. Не появилась ли еще в жесткой шее Метцова легкая слабость сомнения?

На один лунатический момент Майлз представил, как он отщелкивает предохранитель и стреляет в Метцова. А что потом, стрелять в солдат? Он просто не сможет уложить их всех, прежде чем они уложат его.

«Я, должно быть, единственный здесь солдат младше тридцати, который когда-либо раньше убивал врага, в битве или нет». Солдаты могли выстрелить просто по незнанию или из чистого любопытства. Они знали недостаточно, чтобы не выстрелить. «То, что мы сделаем в следующие полчаса, будет проигрываться в наших головах, пока мы дышим».

Он мог бы попытаться ничего не делать. Только выполнять приказы. В какие неприятности он может угодить, если будет только выполнять приказы? Каждый командир, который у него был, соглашался, что выполнять приказы ему следовало бы получше. «Думаешь, тебе потом понравится служба на корабле, мичман Форкосиган? Тебе и стае замерзших призраков? По крайней мере, ты никогда не будешь одинок…»

Майлз, все еще держа нейробластер, отступил назад, за пределы линии видимости пехотинцев, за пределы угла зрения Метцова. Слезы кусали и туманили его взор. Слезы от холода, без сомнения.

Он сел на землю. Снял перчатки и ботинки. Скинул парку и рубашки. Брюки и теплые подштанники сверху кучи, и нейробластер аккуратно на вершину. Он шагнул вперед. Скобы на ногах кололи как кусочки льда.

«Ненавижу пассивное сопротивление. По-настоящему ненавижу».

— Что это вы, черт возьми, делаете, мичман? — рыкнул Метцов, когда Майлз проковылял мимо него.

— Прекращаю это, сэр, — ровным голосом ответил Майлз. Даже сейчас некоторые из дрожащих техников дернулись прочь от него, как если бы его уродства были заразны. Однако Паттас не отошел. И Бонн.

— Бонн пробовал этот блеф. И сейчас сожалеет об этом. Для вас это тоже не пройдет, Форкосиган, — голос Метцова тоже дрожал, хотя и не от холода.

«Следовало сказать „мичман“». Что в имени тебе моем? Майлз заметил, как на этот раз волна недовольства прошла среди пехотинцев. Нет, для Бонна это не сработало. Майлз здесь был, наверное, единственным, для кого этот тип личного вмешательства мог бы сработать. Это зависело от того, насколько к настоящему моменту спятил Безумный Метцов.

Майлз обратился к Метцову и солдатам:

— Возможно, хотя и вряд ли, что армейская СБ не будет расследовать смерть лейтенанта Бонна и его людей, если вы подделаете запись и заявите, что имел место несчастный случай. Но я гарантирую, что мою смерть будет расследовать Имперская СБ.

Метцов странно улыбнулся:

— Предположим, не выживет ни одного свидетеля, который мог бы пожаловаться?

Сержант Метцова выглядел таким же застывшим, как его хозяин. Майлз подумал об Ане, пьяном Ане, молчаливом Ане. Что Ан видел, однажды много лет назад, когда сумасшедшие вещи происходили на Комарре? Какого рода выжившим свидетелем он был? Может быть, виновным?

— Из-з-звините, сэр, но я вижу по меньшей мере десять свидетелей за этими нейробластерами.

Серебряные параболы — с этого угла они выглядели большими, как обеденные блюда. Смена точки зрения была удивительно проясняющей мозги. Не осталось никаких двусмысленностей.

Майлз продолжал:

— Или вы предлагаете казнить свою расстрельную команду, а потом застрелиться? Имперская СБ допросит с фастпенталом всех вокруг. Вы не сможете заставить меня замолчать. Живой или мертвый, своим собственным языком или вашим — или их — я буду давать показания.