Запыхавшуюся и замотанную Нину Юрьевну Петр Степанович вел вечером в театр или ресторан, изредка к ним присоединялись Иван Степанович с Сашей.
Петр Степанович, целуя руки вконец ошалевшей от счастья Нине Юрьевне, увещевал женщину:
— Голубушка, если вы не жалеете себя, пожалейте племянника, он же вечером с ног валится.
На третий день пребывания в Париже тетушка ошарашила маленький коллектив новостью:
— У нас здесь проживает двоюродный дед, хорошо бы его навестить.
— Где здесь? — осторожно поинтересовались мужчины.
— В Ницце, улица Республики, дом номер сто сорок пять. Не знаю, жив ли он. Переписки почти не было, получили с оказией два письма, но давненько.
— Уважаемая Нина Юрьевна, дед эмигрировал в Гражданскую войну?
— Нет, Петр Степанович, раньше, в 1917 году, в июне. Оказался самым прозорливым, забрал жену с ребенком и прощай немытая Россия.
— Немного подробней можно? — попросил Иван Степанович.
Тетушка пожала плечами — за ради Бога.
— Наш родной дед, Пожарский Александр Михайлович, полковник гвардии, кстати, Сашку назвали в его честь, погиб под Ростовом в 1919 году. Он воевал в армии Деникина — она вызывающе глянула на мужчин.
— Нина Юрьевна, уважаемая, не смотрите так грозно. Нам политические взгляды ваших родственников безразличны, — заметил Иван Степанович. Учитель согласно кивнул головой. — Продолжайте.
Нина Юрьевна задумчиво рассматривала свой маникюр, потом подняла голову и сказала:
— Двоюродный дед, Георгий Михайлович, генерал, начальник Петербургского юнкерского училища. Знаю, у него в то время подрастал маленький сын Михаил. У нашего деда Александра Михайловича было двое детей — Юрий и Аня. Аня умерла от тифа в 1920 году, бабушка с Юрой на руках бежала в Сибирь из голодного Петрограда. Отец работал на заводе, учился на рабфаке, заочно закончил политехнический. Прошел всю Великую Отечественную, закончил ее в чине майора артиллерии. У меня самой был муж военный, капитан-ракетчик, погиб на полигоне во время испытания нового оружия. Как видите, военных у нас полно.
— Выпейте, Нина Юрьевна, успокойтесь — Мастер подвинул ей бокал с минералкой.
Учитель заходил по гостиничному номеру.
— Нина, надеюсь, мы заслужили вашу откровенность. Клянемся, наша беседа останется в тайне. У меня к вам один вопрос — ваши дедушки имели отношение к древней княжеской фамилии Пожарских?
Женщина побледнела, беспомощно посмотрела на них, потом на спящего Сашу.
— Не бойтесь, Нина Юрьевна, времена сталинских репрессий давно прошли. В России скоро дворянским званием гордиться будут, увидите, жулики и проходимцы за титулы станут вываливать огромные деньги.
Нина Юрьевна ненадолго задумалась, потом решительно тряхнула головой.
— Да, дедушки наши князья Пожарские. Но какое это имеет значение?
Иван Степанович вскочил.
— Тогда получается, вы − княжна, а Саша − княжич.
Они с братом переглянулись.
— Видимо, так и есть, — тетушка вздохнула.
— Да это же прекрасно, все в цвет, — как говорят в определенных кругах. — Петр, доставай шампанское.
Выпили за удачу.
В Ниццу выбрались через неделю, договорившись, что с группой встретятся в Мадриде. Курортный сезон был в самом разгаре — за неимением номеров в отелях пришлось снять коттедж на берегу моря.
После перелета поужинали и разошлись по комнатам отдыхать. Утром, позавтракав в ближайшем кафе и взяв такси, отправились к здешним Пожарским.
Нина Юрьевна заметно нервничала — мужчины успокаивали.
— Не переживайте, все будет хорошо. Лучше видами города полюбуйтесь.
Посмотреть, действительно, было на что — белые здания, чистые мостовые, рестораны, варьете, магазины на каждом шагу и толпы туристов со всего света — в основном из старушки Европы.
Такси довольно быстро доставило на место. Район оказался сплошь застроен частными коттеджами с маленькими садиками — земля в Ницце стоила безумно дорого. Глухих заборов, как в России, нет, — так огорожены жиденькой рабицей, заросшей плющом или декоративными кустами, но ворота присутствуют, у каждого коттеджа разные по дизайну, от фантазии хозяина.
Нашим туристам не пришлось терзать кнопку уличного звонка, по садику шастал пожилой сухощавый господин, опрыскивающий цветы. Они покричали, привлекая внимание, старик оставил свое занятие и открыл ворота. Он вопросительно на них уставился.
Нина Юрьевна затараторила:
— Простите, месье, мы ищем Георгия Михайловича Пожарского. Он здесь проживает? — Саша, переведи.
— Не стоит, мадемуазель, — на чисто русском языке без малейшего акцента ответил старик. − К сожалению, отец умер в 1941 году.
— Так вы Михаил Георгиевич? — всплеснула руками Нина Юрьевна.
— Совершенно верно — Михаил Георгиевич Пожарский. Простите, с кем имею честь?
— Нина Юрьевна Пожарская, мой племянник Александр и наши друзья Иван Степанович и Петр Степанович. Дело в том, что наш дед, Александр Михайлович, доводился вашему отцу родным братом.
Михаил Георгиевич, хлопавший до этого глазами, спохватился:
— Да что же я вас на пороге держу, прошу в дом, дорогие гости. Вы из России? Ах ты, Боже мой, что я спрашиваю, — бормотал хозяин, семеня по дорожке.
Тем не менее, усадив их на веранде, вежливо, но твердо, попросил документы.
Михаил Георгиевич представлял собой яркий пример русской интеллигенции ранешнего времени. Недаром сказано, интеллигент — это состояние души. И внешне он напоминал чеховского уездного врача — седоватые усы, бородка клинышком, тонкие музыкальные пальцы.
Михаил Георгиевич всю жизнь проработал в Парижском университете, заведовал кафедрой славистики, вел курсы русского языка и литературы, профессор.
— Отец умер в 1941 году после инфаркта — очень переживал нападение Германии на Россию. Маменька пережила его на пять лет, в то время у меня уже была семья, росли две дочурки. А после выхода на пенсию я перебрался сюда, в Ниццу, погреть старые косточки. Дочери давно замужем. Одна — в Лондоне, вторая — в Канаде, в Виннипеге. Вижу их и внуков редко, отделываются короткими письмами и открытками на Рождество. Недаром на Руси говорится: дочь — это отрезанный ломоть. Слава Богу, род Пожарских не прервется — сей славный мальчик — наша надежда.
— Простите, господа, заговорил я вас. Нина, помогите мне, пожалуйста, приготовить кофе, у горничной сегодня выходной, — произнес он извиняющимся голосом.
Через полчаса гости пили кофе со сливками и свежими булочками. Отведав угощение, Иван Степанович спросил:
— Так вы что же, один здесь проживаете? Не скучно?
Хозяин пожал плечами.
— Собственно скучать некогда, пишу монографию, статьи в различные научные журналы. Слава Богу, я востребован обществом. Прошу, господа, за мной в дом.
В коттедже оказалось несколько просторных комнат с большим уютным холлом и рабочим кабинетом, стены которого от пола до потолка заставлены стеллажами с книгами.
— Располагайтесь, господа, — указал Михаил Георгиевич на кресла вокруг круглого столика. — Извините, я не курю, поэтому не могу вам предложить сигары и прочее.
— Не беспокойтесь, мы не курим, — бросил Петр Степанович.
— Позвольте объяснить причину, по которой я вас пригласил в кабинет. — Дело в том, что мой отец, Георгий Михайлович Пожарский, земля ему пухом, перед смертью завещал передать семейные реликвии продолжателю рода Пожарских. У меня, к сожалению, сыновей нет, дочери не в счет, а внуки уже не Пожарские. Еще раз благодарю Господа, что он услышал мои молитвы.
После этих слов Михаил Георгиевич, отодвинув крайний стеллаж, открыл замаскированный сейф и извлек из него узкий продолговатый пенал, обтянутый черной кожей с золотым тиснением, на одном конце которого виднелся герб Пожарских.
— Саша, тебе — последнему князю Пожарскому — вручаю родовые реликвии, береги их как зеницу ока.
Князь Пожарский торжественно вручил несколько опешившему мальчику футляр. Саша, изобразив эдакий полупоклон, положил его на стол, а затем, после секундной заминки, открыл.
