— Вот тебе и присказка! — сердито бросил бородатый и крикнул вслед своим, бежавшим на окраину села: — Занимай посты, ребята!

Ахундов и Морсин понимающе переглянулись: ясное дело, ото молла Керим известил Мамедхана о "большевиках-смутьянах", и банда устремилась по их следам.

— Ширали, ты уходи, мы задержим их! — приказал Морсин и побежал за бородатым.

— Никуда я не уйду! — не отставал от него Ахундов.

— Ты вот что, беги в Нель, подымай тамошних на подмогу!..

Алексеевцы, засевшие в укрытии на окраине села, открыли дружный огонь по всадникам, галопом скакавшим по платановой аллее. Передние всадники попадали, задние бросились врассыпную, но, подгоняемые Мамедханом, снова ринулись вперед, открыли огонь, стали теснить сельчан. Те, отстреливаясь, отступили к центру села, заперлись в деревянной церквушке, заняли круговую оборону. Морсин поднялся на колокольню и бил оттуда из нагана по бандитам, залегшим на площади. Когда кончились патроны, он схватил веревку колокола и начал звонить. Жидкий медный звон набатом разнесся по селу, оглашаемому перестрелкой и воплями женщин и детей. Бандиты сосредоточили огонь на колокольне. Через какое-то время звон прекратился.

Ахундов, быстро собрав вооруженных селян Веля, спешил на выручку. Он слышал тревожный набат колокола, который почему-то внезапно прекратился. Когда отряд самообороны Веля ворвался в Алексеевку, Мамедхан приказал своим людям уходить: в его расчеты не входило ввязываться в затяжной бой. Но прежде чем оставить село, бандиты обложили церквушку соломой и подожгли. Сухое дерево мгновенно занялось, и вскоре церквушка превратилась в высокий ревущий костер, из которого начали выскакивать объятые пламенем люди. Женщины и дети, прибежавшие на площадь с баграми и ведрами, обливали их водой, пытались погасить пожарище.

Ахундов, помогая спасать людей, спрашивал каждого:

— Морсина не видели? Матроса… Где Морсин?

Церквушка сгорела дотла. На горячем перелище нашли несколько обуглившихся трупов. Ни в одном из них Ахундов не смог опознать Морсина…

— Значит, даже могилы его не будет? — спросил Сергей, выслушав печальный рассказ.

— Не будет, — подтвердил Беккер. — Но когда мы разобьем наших врагов, мы поставим в центре Ленкорани большой памятник, твоему отцу и всем героям, кто пал и еще падет за революцию!..

Сергей тихо плакал.

— Перестань, Сергей. Будь мужчиной… Возьми себя в руки. Ну же! Успокойся, и пойдем в Реввоенсовет. Доложишь о Привольном.

А за десять дней до этого, 12 июля 1919 года, в Астрахани поздно вечером С. М. Киров и новый командующий Астраханско-Каспийской флотилией Ф. Ф. Раскольников пришли на стрелку реки Кутум, в которой стоял готовый к отплытию парусно-моторный катер "Встреча". На причале их ждали пассажиры катера — Коломийцев, секретарь его миссии Руманов-Асхабадский и англичанин Отто Герман. Киров вручил Коломийцеву шкатулку с деньгами и драгоценностями, которые предназначались для оплаты расходов подпольных Кавказского краевого и Бакинского комитетов партии, а Раскольников подарил ему красный корабельный флаг.

— Пусть он всегда будет при вас как символ Советской России, — сказал он.

Крепкие мужские рукопожатия, скупые напутствия, и катер медленно отвалил он причала, вышел из Кутума в Волгу, взял курс на юг. Остались позади астраханские огни, проплыли мимо волжские берега. Вскоре "Встреча" вышла в открытое море.

Летняя ночь усеяла черное небо россыпью крупных, мерцающих звезд. Из мрака водного простора повеяло прохладой. Ветер крепчал, волнение Каспия усиливалось.

Катер приближался к двенадцатифутовому рейду, за которым, блокируя Астрахань с моря крейсировали вражеские суда.

Коломийцев вошел в рубку. Комов стоял у штурвала, напряженно всматривался в темноту.

— Акулы ждут? — спросил Коломийцев, указав на темные силуэты кораблей.

— Ждут…

— Вели ребятам готовить гранаты. И пулемет расчехлить. Прикажут подойти — откроем огонь, закидаем гранатами и уйдем. Шторм начинается, не отважутся погнаться за нами.

— А если снарядом накроют? — покосился на него Комов, потом высунулся из рубки, крикнул: — Ребята, ставь паруса! Максим, стоп машина!

Стук мотора оборвался. На мгновение воцарилась оглушительная тишина, потом ее заполнил гул расходившегося моря.

— Примут за рыбаков — не обратят внимания. Ну, а если что…

Затрещали под ветром паруса, катер понесло, зашвыряло с гребня на гребень.

Вскоре темные громады кораблей остались позади.

Шторм разыгрался вовсю. Скрипели мачты — вот-вот обломятся. Перегруженный, глубоко сидевший в воде катер заливало водой, ее не успевали выкачивать.

На всякий случай Комов держал катер ближе к восточному берегу.

На рассвете из туманной мглы выплыли очертания еще одного сторожевого судна. Катер несло прямо на него. Комов дал команду срочно переставить паруса и направить катер в открытое море. На судне заметили маневр, ударили из орудия. Коломийцев ликовал как ребенок, когда снаряды ложились за кормой и подымали столбы вспененной воды…

Шторм утих на третьи сутки под вечер.

Среди ночи Коломийцев проснулся, поднялся на палубу. Комов уже был в рубке.

— Чего не спите, Иван Осипович?

— Так. Не спится…

Подошел машинист Тутин:

— Командир, смазка кончается. На час ходу едва хватит.

Комов молча кивнул. Тутин постоял и, не дождавшись ответа, ушел.

— Почему не запаслись в Астрахани? — удивился Коломийцев.

— В Астрахани ни грамма минерального масла. Мазут и то чуть ли не мензуркой отпускают. А он расходуется быстро, — ответил Комов. — Машина просто жрет его. Заменили мыльной эмульсией, и та на исходе…

— Стало быть, ляжем в дрейф, пока англичане не возьмут на буксир? — сыронизировал Коломийцев.

— Пойдем под парусами с попутным, — спокойно ответил Комов.

— А если заштилит? Наляжем на весла, как галерные рабы?

— Весел нет… — невозмутимо ответил Комов, глядя в бинокль.

Коломийцев присмотрелся и различил в предрассветных сумерках черную полосу земли.

— Берег? — спросил он.

— Остров Жилой.

— Это недалеко от Баку?

— Часа три ходу.

Коломийцев взял бинокль из рук Комова и увидел на острове несколько продолговатых строений.

— Рыбачий остров?

— База Каспфлота, — тем же бесстрастным тоном ответил Комов.

— Военная? — насторожился Коломийцев.

— Топливная…

— Что же ты сразу не скажешь? — Коломийцев весь преобразился, глаза его озорно заблестели, он принялся часто приглаживать волосы. — Вот где мы разживемся смазкой!

— А как же! — ухмыльнулся Комов. — Только нас они и ждут.

— Вот что, прикажи замазать бортовое название катера, — живо заговорил Коломийцев. — Держи курс на остров!

— Зачем лезть на рожон, Иван Осипович? Дойдем как-нибудь.

— Не медли, Федя, делай, что тебе говорят! — Он выскочил из рубки: — Ребята, готовь канистры!

Коломийцев вбежал в каюту, растолкал спавшего Германа:

— Отто, вставай, надевай френч, пойдем на берег за топливом! — и убежал.

Герман со сна не понял, что происходит, куда они пойдут в открытом море, но быстро оделся и поднялся на палубу.

Монотонный стук мотора оборвался, катер остановился, загремела якорная цепь, качка усилилась.

— Почему стали?

Услышав голос Коломийцева, Комов оглянулся и невольно вздрогнул: перед ним стояли деникинский и английский офицеры.

— Ближе не подойдешь, мелководье, — объяснил Комов.

— Тогда спускай лодку! — приказал Коломийцев.

— Так нет ее, лодки-то…

— Ну что ты будешь делать! — досадливо всплеснул руками Коломийцев. Потом измерил взглядом расстояние до берега, где смутно вырисовывались деревянные бараки и небольшие домишки с темными окнами. Он решительно сбросил китель, принялся стаскивать сапог.

— Ты что надумал, Иван Осипович? — встревожился секретарь миссии Руманов-Асхабадский, разбуженный шумом на палубе.