Ломакин хмуро слушал председателя ревкома Абрама Матвеева. Тот доложил собранию, что по решению Реввоенсовета ревком преобразован в Комитет военно-революционной обороны южной Мугани, и зачитал список его членов. В него вошли пятеро привольненцев, а из шести работников, присланных Реввоенсоветом, только он, Ломакин.

Этого следовало ожидать. Перед тем как отправиться сюда, Ломакин был на беседе у председателя Реввоенсовета Наумова. Шел откровенный разговор о трудностях, которые ждут ленкоранцев. Наумов предупредил, да это и не было новостью для Ломакина, что привольнепцы заражены болезнью местничества и не захотят выпустить из рук бразды правления. Конечно, на это у них были основания. Они приняли самое активное участие в апрельских событиях. А на съезде Советов никого из привольненцев не избрали в крайисполком — почти все руководящие посты заняли военные и партийные работники, присланные из Баку. В сущности, это было справедливо, так как последние имели больший опыт работы. Но привольненцы, как, впрочем, и многие другие муганцы, затаили неприязнь к "пришлым", которую еще больше разжигало окопавшееся в Пришибе и Привольном кулацкое охвостье, направляемое кулаком Алексеевым и ему подобными, нашептывавшими тут и там: "Видали? Для чужого дяди старались!" Распространяя всякого рода небылицы и ложные слухи, кулачье, как мышь — гору, изо дня в день подтачивало веру привольненцев в Советскую власть, в коммунистов. Кулаки призывали гнать "пришлых коммунистов", через которых, мол, все беды на Мугани, создать "Советы без коммунистов" и, как образец такой власти, сорганизовали свой "ревком" — в противовес привольненскому.

Словом, обстановка в Привольном, наиболее революционном селе Мугани, оставалась сложной, неустойчивой и опасной.

В такой обстановке в роли председателя Комитета обороны привольненцев вполне устраивал Матвеев, человек осторожный и осмотрительный. Неторопливые движения, медлительная речь Матвеева раздражали решительного, скорого на руку Ломакина, рассчитывавшего, что его, как члена Реввоенсовета, к тому же старшего по возрасту, изберут председателем.

Слушая Матвеева, Ломакин присматривался к нему. Что он знал о нем? Говорят, у его отца три десятины посевов и столько же риса, две десятины садово-огородных культур. Но зажиточным Матвеева не назовешь — эта земля кормит семьи трех братьев.

Ломакин перевел взгляд на Горбунова: "А у них ни одной десятины". Он вспомнил рассказ Якова и его матери о мытарствах семьи.

— Не тот хозяин, кто по земле бродит, а кто по ней за сохой ходит, — ответил Матвеев. — Пришибянам не до нас, у самих хлеба созрели. Да и куда им воевать, расколошматили их в Ленкорани. Теперь не скоро очухаются.

— То-то они третьего дня на съезд собрались и мусульман на помощь призвали, — вставил Горбунов.

— Может, пошлем разведать, что они замышляют? — предложил Матвеев.

Его нерешительность вывела Ломакина из терпения.

— Товарищи! Как представитель Реввоенсовета, требую беспрекословно подчиниться приказу. Речь идет о судьбе нашей республики. А мы топчем воду в ступе. Да, я согласен с вами, летний день год кормит. Нам дорого каждое зернышко. Красноармейцы в Ленкорани голодают. Но судьба республики нам еще дороже. Вот тут товарищ Матвеев предлагает послать разведку. Пошлем в любом случае. Думаю, пошлем и ультиматум. Если пришибянам в самом деле осточертело воевать за Алексеева и прочую кулацкую сволочь, пусть сложат оружие. А не сложат — разобьем!..

Утром, когда они шли по селу, напоминающему прифронтовой городок, и видели в садах пирамиды винтовок и дремавших под деревьями солдат, Горбунов говорил Ломакину, что в селе до тысячи бойцов. Кавэскадрон насчитывает около ста пятидесяти всадников. Батарея состоит из четырех орудий и двух пулеметов. Что и говорить, сила большая. Но беда в том, что в частях царит дух партизанщины, нет железной дисциплины. Приказы командиров и даже решения ревкома шумно обсуждаются на митингах, ставятся на голосование. Вот и сейчас, едва Матвеев доложил о плане совместного наступления, принятом Реввоенсоветом, на Военном совете начались дебаты. Мнения разделились. Сторонники решительных действий кричали:

— Правильный приказ! Пора кончать с контрой! Выступать надо!

— Прежде батьки в пекло не лезь! Сказано: совместно, значит, все вместе. Пусть выступят из Ленкорани и Пушкино, тогда и мы начнем, — предостерегали другие.

— Я скажу вам одну русскую пословицу: хлеб на стол — и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска. — Матвеев медленно обвел взглядом людей. — Давайте сперва уберем хлеб, а потом пожалуйста, почему бы и не воевать?

— Да пока вы будете собирать хлеб, хошевцы сожрут Привольное вместе с вашим хлебом! — вскипел Ломакин.

— Авось не сожрут.

— Авось да небось — плохая подмога. Пока мы не разобьем му ганскую контру, мы не хозяева на своей земле.

Пока в доме шло заседание, во дворе, под тенистым деревом, Сергей рассказывал Нине и Яше о том, как он на рыбачьей лодке ходил в Астрахань, встречался с Кировым и Наримановым, как дружил с дядей Тимошей, который запросто приходил к ним домой, потому что служил с его отцом на Балтике. И о том, как он со своим лучшим другом Салманом и его двоюродной сестрой Багдагюль работал в белогвардейской управе и добывал важные сведения.

Яша слушал ого с раскрытым ртом. Он даже в Ленкорани не бывал, но то что в Баку или Астрахани. А Нина временами недоверчиво усмехалась, понимая, что Сергей бахвалится и немного привирает. Когда же Сергей стал рассказывать о коменданте управы Рябинине, который, как выяснилось, был причастен к убийству Ульянцева, и, вытащив из нагрудного кармана патрон, сказал: "Эту пулю я для него припас", Нина переменилась в лице, глаза ее загорелись гневом.

— Нет уж, Рябинин — мой! — возразила она. — Я сама должна рассчитаться с ним!

Из окна высунулся Пономарев:

— Яшка, ступай сюда!

Яша сорвался с места, скрылся в доме. Через некоторое время он вышел довольный и важный, протянул буденовку Сергею:

— Потом дашь поносить еще?

— А ты куда? — спросил Сергей.

— А никуда, никуда…

— Тебе что, задание дали? — догадалась Нина.

— Да ты что, ты что? Кто тебе сказал?

— Но глазам вижу! А ну говори, куда посылают?

— Не могу, не могу. Военная тайна, — заважничал Яша.

— В Пришиб, да? Признавайся! — наступала на него Нина.

— Откуда ты знаешь? — растерялся Яша. — Только смотрите, никому ни гугу!

— А ну, постой здесь! — Нина бросилась в дом, Сергей — следом.

Они заглядывали из комнаты в комнату. Всюду было людно и шумно. В одной из комнат Горбунов диктовал машинистке:

— "С получением сего предлагаю немедля же выехать…"

Сергей захлопнул дверь. В крайней комнате, выходившей окнами на огороды, они застали Матвеева, Пономарева и Ломакина.

— Товарищ комиссар, это что ж такое получается? — напустилась Нина на Ломакина. — Мы для чего сюда приехали?

— Тише, тише, Огонек, — осадил ее Ломакин. — В чем дело?

— Почему нас не посылают в разведку?

— Что, Яшка лучше нас? — Самолюбие Сергея было задето.

Комиссары заулыбались.

— Яшка наш не первый день ходит в разведку, он тут каждую тропиночку знает, — пояснил Пономарев.

— А я Хошева и всех контриков в лицо знаю. Я в краевой управе служил…

— Ладно, ты иди с Яшей. — Матвеев обратился к Нине: — А ты повремени, будет и тебе задание. Поважнее…

Ребята вырядились нищими оборванцами, каких много скиталось в ту голодную пору по стране, не вызывая подозрения.

Провожая ребят, Нина чуть ли не умоляла выследить Рябинина, если он встретится им.

Яша действительно знал окрестные места как свои пять пальцев. Он провел Сергея не проселочной дорогой, а в противоположную сторону, к реке, и уж оттуда они пошли вдоль берега Гей-Тепе, укрываясь от палящего солнца в садах, потом обошли Пришиб, вошли в него с северной стороны.