— Грамоте обучена? Писать-читать умеешь?
— А как же! Меня тятенька выучил.
— Ну, пойдем к "дядечке" начальнику, попросим его.
Нину Николаеву приняли на должность уборщицы.
Старательная и расторопная, она работала охотно, и сотрудники ЧК ласково называли ее иногда "Огонек" Вскоре ее начали привлекать к оперативной работе, давали поручения разведывательного характера, и смышленая девушка хорошо справлялась с ним.
— Не могу больше, не могу! — плакала Нина. — Я так любила Тимофея Ивановича, а про меня вон чего говорят. Лучше посадите меня, расстреляйте. Или я сама удавлюсь?
— Да перестань ты реветь, в конце концов! — рассердился Беккер.
"Что за страшная штука — клевета, — подумал он. — Кто-то со злым умыслом или по недомыслию пустит слушок, а он поползет по городу, разольется черным дегтем, замарает человека, — пойди обелись потом".
— На улицу хоть глаз не кажи. Куда ни пойду, все на меня пальцем тычут: "Вот она, убийца!"
— Да кто это говорит, кто?!
— Все так думают, — с укором посмотрела Нина на Беккера. — Разве я не понимаю?
— Вбила себе в голову черт знает что! — буркнул Беккер и отвел взгляд. "Ну, конечно, если все твердят одно и то же, и ты невольно усомнишься в человеке. Даже если и не усомнишься, просто начнешь расспрашивать, сочувствовать, утешать, и то ранишь его. Оклеветанный все равно что неизлечимо больной: утешения только напоминают о болезни. Ну чем ей помочь? Беда в том, что клевету невозможно схватить, наказать, пресечь. На каждый роток не накинешь платок…"
— Так и не дознались, кто убил Тимофея Ивановича? — спросила вдруг Нина, с надеждой глядя на Беккера.
— Нет пока… — Не мог он сознаться, что следствие зашло в тупик. Беккер задумался, вспоминая перипетии этого следствия.
Все началось с того, что вскоре после похорон Ульянцева Сергей и Салман по дороге в лес случайно увидели на берегу реки, под забором в зарослях лопуха, труп красноармейца. Сперва они подумали, что это один из тех несчастных, что умирали, схваченные приступом малярийной лихорадки. В то лето много трупов лежало на улицах и во дворах — санитары не успевали увозить их. Обычно, заприметив труп красноармейца, Салман и Сергей да и другие ребята осматривали его, нет ли при нем оружия и патронов. Вот и на этот раз ребята с той же целью подошли к трупу, но увидели, что красноармеец лежит в луже крови, в его правой руке зажат браунинг.
— Застрелился… — тихо сказал Сергей.
— Серега, это он, тот самый офицер! — вскрикнул Салман и склонился над трупом. — Ильяшевич разжаловал его в рядовые.
— Погоди, погоди, я тоже видел его, а где, не вспомню, — призадумался Сергей. — Ага, вспомнил, он Ильяшевича стерег в Ханском! Это ж телохранитель дяди Тимоши!
— Да что ты, Сергей! Видишь, и браунинг офицерский. — Салман хотел взять пистолет, по Сергей остановил его:
— Не трогай! Вот что, я покараулю, а ты скачи за Федей.
Салман убежал и через полчаса вернулся вместе с Федором Беккером. Начальник отдела разведки ЧК присел на корточки, всмотрелся в лицо убитого и неторопливо сказал:
— Верно, это телохранитель Ульянцева…
— Но я хорошо помню, это тот самый офицерик, — настаивал Салман.
— Как же его звали? — не слушая Салмана, вспоминал Беккер. — Алексей… Алексей… Вулевич! Хотел бы я знать, за что его кокнули…
— Он сам застрелился, — подсказал Сергей.
— Сам, говоришь? — Беккер недоверчиво покачал головой, осмотрел браунинг, пересчитал патроны — одного не хватало. Перевернул труп лицом вниз. В затылке зияла кровавая рана. — Сам себе в затылок стрелял?..
Судебно-медицинская экспертиза установила: Вулевич убит в упор из нагана, а пуля, извлеченная из тела Ульянцева… выпущена из браунинга Вулевича! Выходит, Ульянцева убил Вулевич? А кто и почему убрал Вулевича? Может быть, убийца Ульянцева, для того чтобы замести следы, отвести от себя подозрение?
Стали выяснять, кто назначил Вулевича телохранителем. Никто не назначал: ни Реввоенсовет, ни крайсовет, ни штаб войск!
Тем временем, расследуя слух о причастности Нины Николаевой к убийству Ульянцева, Блэк допросил Сухорукина, и тот заявил, что слышал об этом от Рябинина. Послали за Рябининым, но его нигде не нашли. Как в воду канул! Следствие зашло в тупик.
Несомненно, Ульянцева убил Вулевич. Но кто приставил его "телохранителем"? Кто убрал его? Не Рябинин ли? Ведь и слух о Николаевой исходит от него. Исчезновение Рябинина насторожило следствие. Среди убитых его не оказалось. Значит, бежал? Зачем? Что напутало его? Боялся, что и его постигнет участь Вулевича? К кому же ведут нити от Рябинина? Пока на эти вопросы нет ответа, нельзя ставить точку и закрывать дело.
— Злая ирония судьбы: потерять любимого и прослыть его убийцей, — горько усмехнулся Беккер и добавил: — Пока ищем…
— А может, он с Хошевым убежал?
— Возможно. С того дня никто не видел его.
— Товарищ Федя, скажи, чтоб мне дали расчет, уеду я…
Беккер строго вскинул на нее глаза:
— Вот уж тогда все поверят, что ты убила Тимофея, — Беккер заметил растерянность в заплаканных глазах Нины. — Ну что ты нюни распустила? Бороться надо, делом доказать свою правоту, а ты — дезертировать!
— И докажу! — Нина задыхалась от гнева. — Пойду в Пришиб, всю Мугань обойду, а найду этого гада! Я его… я ему… я спрошу эту стерву, кто убил Тимофея Ивановича!
— Ну, это лишнее. Мы сами спросим. Если он жив, никуда от нас не уйдет. Наступит день, спросим за все, строго спросим… А ты выкинь дурь из головы… Слушай, а что, если… — Беккер, пощипывая двумя пальцами верхнюю губу, помолчал, обдумывая, и сказал: — А что, если мы пошлем тебя в Привольное? Туда отправляется группа армейских работников. Предстоят жаркие дела. Можешь сгодиться им.
— А пошлете? — с надеждой спросила Нина и подумала: "Мне бы только попасть в Пришиб!"
* * *
Сухорукин сидел в кабинете командующего. Закинув ногу на ногу и сцепив на коленях длинные пальцы, он смотрел на полковника Орлова, разглядывал его седые бак" я залысины, твердый, выступающий подбородок с треугольной бородкой, старую гимнастерку с "разговорами"[18] и белесыми разводами от пота. Орлов только что вернулся из Реввоенсовета и теперь разбирал свою папку.
— Одну минутку, Терентий Павлович, вот только разложу бумаги…
— Ради бога, Иван Николаевич, я не спешу. Мы так давно не общались… Да, тяжкие, печальные времена переживает Ленкорань. Нужна сильная личность, чтобы удержать власть.
Не вслушиваясь, погрузившись в бумаги, Орлов кивнул.
— А помните, когда мы, эсеры, были у власти, порядка было больше. Как вы прекрасно руководили милицией!
Орлов или не слышал, или пропустил мимо ушей.
— Власть, знаете, упоительная штука, — усмехнулся Сухорукин. — Человек растет в собственных глазах, хочет повелевать, поучать, наставлять. Вот и ваш бывший начальник штаба…
— Так о чем речь? — Орлов отложил папку, подался всем корпусом вперед.
— Я говорю, какого замечательного руководителя мы лишились!
— Да, гибель Тимофея Ивановича — большая трагедия для всех.
— Правда, ко мне он не благоволил. Ну да бог простит, я не помню зла. Кстати, Иван Николаевич, почему Наумова, а не вас избрали председателем Реввоенсовета?
— Хм, не задавался таким вопросом. А чем плох Наумов? Он моложе меня, энергичнее.
— Смею вас заверить, дело не в этом, — покачал головой Сухорукин. — Вы обратили внимание, большевики прибрали к рукам все ключевые позиции, а эсеров оттеснили на второстепенные.
— По-вашему, пост командующего…
— Боже упаси! Я этого не говорю. Однако вы, о вашим опытом и способностями, достойны большего.
— Хм… — Орлов поерзал на стуле. — Вы так думаете?
"Кажется, червячок честолюбия начинает точить", — отметил про себя Сухорукин и продолжал:
