Стас опять почесал щеку. Правую.
Кажется, Марго не заметила. Меланхолично и неспешно продолжала:
– Что ж, может быть, я действительно одна из них, и на самом-то деле ничего из себя не представляю…
Марго кинула на Стаса быстрый взгляд.
Ох уж эти женщины, особенно юные… Даже вполне искренно жалуясь на то, что в них видят только человеческих самок, – все равно будут проверять, какое впечатление они производят на мужчину…
– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Стас.
Черт его знает, лукавит она или нет…
В юном возрасте мир кажется полным чудесных людей, один умнее и тоньше другого. Там, где взрослый видит глупость и ограниченность, умная юница подозревает мудрость, недоступную ей – из-за ее малого, как она уверена, возраста и опыта. Все кажется глубже, сложнее… И даже когда кто-то откровенно тупит, она будет уверена, что он просто играет, прикидывается…
Потом это проходит, к счастью. Или к сожалению? Иногда это очень здорово – верить, что за скрывшими небо тучами есть сверкающие звезды. Верить, даже если за тучами никаких звезд нет…
– Я не знаю, – сказала Марго, пристально глядя на Стаса.
На этот раз точно не лукавит.
Или кто-то совсем ничего не понимает в людях…
Марго снова уставилась сквозь лобовое стекло. Снова медленно и неспешно потекли ее слова, как упавшие в ленивую реку золотые листья.
– Тогда я, помню, ужасно разозлилась, но приняла новые правила
игры. Уж если быть такой, какой должна быть нормальная девушка, то есть без претензий на что-либо, то нужно быть лучшей… Как-то я посетовала на это человеку, с которым была давно знакома, на что он удивленно ответил: добилась всеобщей любви, а теперь жалуешься?
Стас на миг оторвался от дороги, стрельнул глазами по Марго. Хм… Интересно, что за человек?
Сколько прошло? Три года?.. Нет, больше… Черт возьми, уже почти четыре года пролетели!
Пожар был осенью. Значит, три с половиной года. Почти четыре…
А четыре года бывают разные. Одно дело со ста до ста четырех, и совсем другое с тринадцати до семнадцати. В этой девушке было что-то от той Риты-Ритки-Маргаритки, Рикки-Тики-Тави. И все-таки это уже совсем другой человек. То была девчонка. Уже в периоде созревания, но все-таки еще совсем девчонка…
Теперь…
У ее отца прекрасный вкус на женщин. Своей матери Марго, наверно, даже не помнит, но вокруг ее отца всегда были женщины – и какие женщины…
Да уж. У Марго было, с кого брать поведенческие паттерны, выражаясь суконным психологическим арго.
– Не знаю, почему говорю все это тебе… – сказала она. – Прости, наверное, я гружу…
Ну и что тут ответишь? Обычно лучше всего работает что-то чуточку фривольное. Мужчины любят глазами, женщины ушами…
Но это – обычно. А Марго жаждет наоборот… Чтобы разглядели личность. Безотносительно к тому, что это личность женщины… Тогда – честно?
– По-моему, ты слишком серьезно все воспринимаешь, – сказал Стас. – Твой отец в курсе, где ты сейчас?
– Нет, конечно!
Стас еще раз глянул в зеркало заднего вида. Кажется, вдали, на совершенно пустой улице, опять мелькнуло что-то белое. Но если там что-то и было, то уже скрылось. А может, просто показалось? Из-за этого жучка на лестнице, который то ли не нашел, то ли его вообще нет… У страха глаза велики.
Но, однако, три раза – это уже слишком для шуток подсознания.
Ладно, ничего. На заднем сиденье есть сканер. Пройтись по Марго и ее сумочке – минута. Если на ней жучок, обнаружить его не проблема.
Только делать это надо в нужный момент. Чтобы те, сзади, не успели сообразить.
– Решила пожить самостоятельно? – спросил Стас.
– Ты хотел сказать, перебеситься? – улыбнулась Марго. – Неужели на самом деле я самая обычная девчонка, и все мои мысли, все мои чувства так предсказуемы и так банальны?
– Начнем с того, что перебеситься требуется далеко не всем. А тем, кому требуется – у всех по-разному… – Стас, помолчав, хмыкнул. – Но только если мы это продолжим, то далеко зайдем.
– Не любишь философствовать?
Стас сморщился, глядя на пустую дорогу.
Любишь, не любишь… Не в этом дело. Это и объяснить-то толком трудно. Просто любые философствования через пару веков оказываются чушью, от которой пальцы в ботинках поджимаются. От смешных до оторопи аристотелевых движений и кантовых абсолютов, и до тоскливых словоблудий всех этих французских трескунчиков, со всеми промежуточными остановками… А, ладно. Не сейчас.
– Знаешь, что такое взрослеть?
– Хм… – Марго улыбнулась. – Ну и что же?
– Это значит, свыкаться с компромиссами. С тем, что когда ты вырастешь, ты не изменишь мир, не сделаешь его совершенным. Что не облагодетельствуешь людей своей мудростью. Что войны не остановятся. Что родная страна вечно будет жить в дерьме, а в родном городе всегда будут ужасные дороги. Все больше и больше компромиссов, во все стороны, все шире и шире, все существенней и непоправимей… Пока не упрешься в то, что и сам-то ты далеко не идеален, и с этим ничего не поделать… Ну что, и кто из нас грузит?
– Я знала, что найду в тебе достойного собеседника, – сказала Марго с улыбкой.
– Да?..
Главное, не забывать постепенно забирать к Садовому кольцу. По чуть-чуть, чтобы это было незаметно тем, в белой машине. А потом выкинуть жучка из сумочки Марго и нырнуть к кольцу напрямик. А за кольцо они черта с два сунутся. Кишка тонка.
– Как ты меня нашла, кстати?
– Пусть это будет моей маленькой тайной.
– Хм?.. – Стас задрал бровь. – Вы очень любезны, как однажды сказала мне одна милая сударыня.
– Не называй меня милой, мне это не нравится.
– Ладно. Пусть это будет твоей маленькой тайной. Тайна красит женщин…
Марго все-таки фыркнула.
Стас кинул взгляд в зеркало – что там сзади?
– А зачем я тебе?
– Я тебе уже надоела? Со мной так неинтересно?
– Я этого не говорил.
Марго пожала плечами. Ее взгляд расфокусировался, опять улетел куда-то далеко вперед…
– Мне захотелось вырваться из привычной колеи… Вот я и приехала из нашего имения в Москву. То есть в пригород, как это у вас тут называется… Но оказалось, что здесь все то же…
Ее голос был медленным и неспешным, бархатистым, как теплая волна, лениво набегающая на прогретый солнцем песок. Он успокаивал. Расслаблял. Напряжение, все проблемы, все эти чертовы рубаковы, живодеры, секвенсоры уходили куда-то, уносились прочь, как лоскутки пепла с бушующего костра.
– Лишь чуть больше ресторанов и дискотек. Только знакомых нет. С этим надо начинать заново. А так – все то же… Мне стало скучно. Я вспомнила о тебе. Вот так.
– А почему именно обо мне?
– Не знаю… – Марго пожала плечами. – Наверно, потому, что ты единственный, кого я могу поставить в один ряд с отцом.
– Это комплимент?
– Это правда. Я же помню, как вы с ним сцепились, когда он захотел определить и ту маленькую гориллу для своего клуба гладиаторов. Помнишь, ты его еще звал Арни? Милый такой, почти как человеческий малыш, даже говорить мог… Я не видела больше никого, кто бы осмелился ему возражать. Да еще так… Иногда мне даже интересно, чем бы все закончилось, если бы не случилось того пожара… Да?
Стас потер рукой щеку. Левую. Какие уж тут улыбки… Пожар случился, видите ли… Да будет вам известно, милая леди, что кирпичи просто так никому и никогда на голову не падают… Стоп!
Стоп. К вопросу о секвенсорах.
Только тон надо поленивее, будто из вежливого интереса.
– А что, отец все тем же занимается?
– Нет, тот пожар нанес слишком большой урон. Ему пришлось искать какую-то сложную машину. Ты, наверно, знаешь, – какой-то прибор, чтобы работать с геномом. Но с этим вышли проблемы, весьма серьезные. Отец только полгода назад смог найти все нужное. За это время все люди из проекта разбежались, теперь все начинает по новой. А что? – Марго оторвалась от пустынной дороги. – Хочешь поработать на него?
– А ты не советуешь?
