— Не может быть, — прохрипел Чубукеев. — Он лжет.

— Фальшивка, — кричала его жена, сухопарая женщина с лошадиной физиономией. — Определенная фальшивка.

О, как ожидал Ягуар этой минуты! Широким жестом положил он руки на крышку чемодана.

— Вам нужны факты?— вскричал он...

Человек в сером пальто, сидевший в ложе, поднес к губам маленький свисток.

— Вот факты, — патетически закончил Ягуар.

Крышка чемодана крякнула и на стол, жалобно гремя, вывалилась старая керосинка с разбитым резервуаром, и следом за ней грузно ухнула тяжелая двадцатипятифунтовая гиря.

— Ха-ха-ха-ха, — содрогался зал.

— Ха-х-ах-аха, — гремел Чубукеев и его сторонники.

Ягуар Сидорович беспомощно озирался по сторонам. Ему казалось, что пол колеблется под его ногами. Внезапная мысль осенила его мозг.

— Это подвох, — закричал он. — Это происки врага моего Чубукеева, он, он, вместе с Петькой украли мою находку. — И он бросился на Чубукеева. Следом за ним кинулись на противников Федор Кузьмич и слесарь и решительным шагом, все еще держась за кобуру, проследовал Гусь. Нина Петровна рыдая била известного краеведа Чубукеева портфелем.

Началась форменная потасовка. Тщетно звонил председатель. В зале стоял невообразимый шум. Дежурный милиционер дал тревожный свисток...

Васька Клещ быстро взмахнул ножом...

...И в ту же минуту всюду погас свет.

Публика, крича и толкаясь, бросилась к выходу.

Человек в пальто опрометью выскочил за дверь, все было ясно — квартирант парикмахера похитил модель.

Было десять минут девятого. Взяв извозчика, человек в пальто помчался на вокзал. — Скажите, — спросил он начальника станции, — не уехал ли со скорым один юноша лет так семнадцати?

— А это парикмахерский квартирант? Как же, как же — уехал. Я ему и билет брал.

Незнакомец позеленел, поднял воротник и нервно зашагал по перрону. Почтовый отходил через сорок минут.

Скорый поезд уносил Петю в Москву. Город остался далеко позади.

Обыватели в домах, обросших палисадничками, скамеечками, ставнями, обсуждали скандальное собрание, кое-где играли по маленькой в преферанс. Известный краевед Чубукеев, потирая ушибленное колено и пряча порванный локоть, весело пировал в кругу друзей. Ягуар Сидорович лежал и слегка постанывал, голова его была обвязана мокрым полотенцем. Подсчитывала дневной барыш тетя Паша. Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода, сидя в камере угрозыска, терзался, снедаемый смертельным ужасом. Бредил миллионами, Парижем и женщинами сумасшедший Бобриков.

Плыла ночь. Обыватели широко зевали, и вот уже гаснут огни за прикрытыми ставнями. Сон ползет над городом.

И только поэт Павел Трепещущий (псевдоним), выпив шестую рюмку, бормочет, уставясь глазами в сырую неопрятную стену:

— Скучно на этом свете. Скучно.

На болоте квакают лягушки. Но с окраин наступают бодро гудящие лесопилки и вытягивает каменный хобот элеватор. Додремывает свой век глухая провинция, идет год 1927-й.

Скорый поезд уносит Петю в Москву. Петя лежит на верхней полке. Он не может уснуть. Руки его обнимают драгоценный чемодан, а в нем, тускло поблескивая никелем и медью деталей, лежит модель инженера Драницина.

— Таня, вам открытка, — проговорила соседка, подавая только что пришедшей девушке помятый кусочек картона. Таня небрежно взяла его и прошла в комнату. Прочитав, она беспомощно опустилась на кровать. Руки и ноги отказывались служить. В голове у нее шумело.

Но где он, как узнать?

«Штемпель», — вспомнила она и, быстро подбежав к столику, взяла открытку. Над маркой отчетливо виднелось «станция Ключанская».

«Что же делать?» — думала Таня. Темнело. В окнах то и дело вспыхивали голубые зарницы трамвайных искр. Город шумел разноголосым вечерним гулом.

«Пойду в ГПУ», — решила Таня и стала надевать берет.

— Татьяна Андреевна, там вас спрашивают.

Таня недовольно поморщилась и зажгла свет.

— Войдите.

Дверь распахнулась, на пороге стоял Петя.

Тане была неприятна встреча с Петей. После его письма о Драницине остался нехороший осадок.

Петя поставил чемодан, подошел к Тане и сказал:

— Прости, я дурак, и большой дурак.

Таня усмехнулась:

— Что это, самокритика?

— Не шути, не надо, — с какой-то болью произнес Петя. — Слушай... — И он рассказал все, что произошло в последние месяцы.

Таня слушала внимательно, чуть наклонив голову набок, и когда он кончил, без слов протянула ему открытку.

— Ого, — сказал Петя, прочитав письмо. — Надо действовать.

— Я собралась в ГПУ.

— Идем.

Они вышли на улицу.

Человек в мягкой шляпе и с бледным, словно из фарфора лицом ехал с вокзала в гостиницу. Такси пересекало Лубянскую площадь. Человек сидел нахмурившись и пожевывал мундштук потухшей папиросы. Вдруг в ярком свете прожекторов он отчетливо увидел знакомую фигуру Пети.

Он шел с какой-то девушкой, смешно размахивая одной рукой и крепко сжимая в другой ручку небольшого чемодана.

— Это он, — крикнул человек. — Остановитесь!

Шофер оглянулся и остановил машину.

Человек выскочил из машины и, рискуя быть задавленным, бежал наискось, ловко лавируя между несущимися автомобилями. Уже заливался трескучий свисток милиционера и рука в белой перчатке доставала квитанционную книжку. Человек не слышал свистка. Юноша и девушка подходили к зданию ГПУ.

«Не успеть», — пробормотал человек, и в ту же минуту тяжелые двери ГПУ закрылись за вошедшими.

— С вас штраф, гражданин, — промолвил милиционер, протягивая квитанцию.

— Получите, — человек машинально протянул рублевку.

— Обратно на вокзал, — сказал он шоферу, влезая в машину.

«Сумасшедший должно быть», — подумал шофер, берясь за руль.

В Ключанск человек прибыл поздно ночью.

— Ну как дела, — спросил он крепкого коротыша.

— Благополучно, — ответил тот, вынимая изо рта толстую папиросу.

— Телеграммы были?

— Нет.

— Странно.

Не раздеваясь он прошел к инженеру. Драницин лежал.

— Послушайте, Сергей Васильевич, — начал человек, — я обращаюсь к вам в последний раз. Буду откровенен. Модель мы потеряли. Теперь вся надежда на вас. Соглашайтесь.

Инженер молчал.

— Я вам искренне советую не упорствовать. В случае отказа я вынужден буду прибегнуть к крайним мерам.

— Что вы под этим разумеете? — спросил инженер, привстав на койке.

Человек закурил и присел на край постели.

— Поймите, вести вас за границу мы не можем. Оставлять вас здесь нельзя.

Он замолк и задумчиво пустил струю дыма.

— Значит? — полуспросил инженер.

— Значит, — спокойно продолжал человек, — придется вас устранить.

— Ну что ж, устраняйте, — как-то безразлично промолвил Драницин, опускаясь на койку.

— Зря вы, серьезно, зря. Подумайте. Завтра утром я уезжаю совсем, ликвидирую квартиру и...

— Понимаю, — также безразлично протянул инженер, — можете не продолжать.

— Дайте формулы и чертеж, ведь вы же их помните. И соглашайтесь ехать за границу.

Инженер круто повернулся и натянул одеяло на голову.

— Подумайте до завтра, — промолвил человек, прикрывая дверь. Щелкнул ключ.

«Последняя ночь», — мелькнуло в сознании инженера. И он стиснул зубы.

Коротыш не спал. Он укладывал вещи и жег какие-то бумаги. В это время раздался звонок.

— Кто там?— спросил он.

— Телеграмма.

— Сейчас, — коротыш стал открывать запор.

«То-то Семен Семенович обрадуется, — думал он, — заждался телеграммы».

Приоткрыл дверь, оставив ее на цепочке. Взял телеграмму, пошел расписываться.

В это время что-то сухо щелкнуло, он оглянулся. На двери, перекушенная надвое, болталась цепочка. И пятеро военных с наганами в руках стояли около.