Трое сержантов, сидевших неподалеку, окинули его откровенно недоумевающим взглядом и продолжили свой негромкий разговор. Андреа, попыхивая неизменной сигарой и полностью игнорируя настороженно следящих за ним охранников, беспечно прохаживался по лагерю. В морозном ночном воздухе вдалеке отчетливо послышался голос человека, поющего под тихий аккомпанемент гитары. Андреа завершил свой обход, и Миллер, взглянув на него, кивнул в направлении музыки.

— Кто солист?

Андреа пожал плечами.— Радио, наверное.

— Им пора приобрести новое. Мой натренированный слух…

— Послушайте — Рейнольдс прервал Миллера напряженным, настойчивым шепотом. Мы тут поговорили…

Миллер произвел ряд сложных манипуляций с салфеткой и доброжелательно сказал: — Ни к чему. Подумаите о скорбящих матерях и возлюбленных которые останутся без вас.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду задуманный вами побег‚ — ответил Миллер. — Может, отложим на другой раз?

— Почему не сейчас? — Гроувз был настроен воинственно. — Их можно застать врасплох.

— Вы так полагаете? — Миллер вздохнул. — Молодость, молодость. Присмотритесь-ка получше. Вы же не думаете, что Андреа нравится физзарядка, так ведь?

Трое сержантов украдкой огляделись, затем посмотрели на Андреа.

— Пять темных окон, — сказал Андреа. — За ними пять темных фигур. С пятью темными автоматами.

Рейнольдс кивнул и отвел глаза.

— Ну хорошо. — Мэллори отметил про себя, что Нойфельд имел склонность постукивать кончиками поднятых вверх пальцев. Мэллори знавал одного судью с аналогичной привычкой, впоследствии попавшего на виселицу. — История, которую вы нам рассказали, мой дорогой капитан Мэллори, в высшей степени необычная.

— Так оно и есть, — согласился Мэллори. — Ей и положено быть такой, иначе как еще объяснить то странное положение, в котором мы сейчас оказались.

— Конечно, конечно. — Нойфельд принялся медленно и выразительно загибать пальцы. — Вы утверждаете, что в течение ряда месяцев руководили деятельностью банды, занимавшейся сбытом пенициллина и наркотиков на юге Италии. Будучи офицером связи союзников, вы без труда получали партии антибиотиков от американской армии и с баз воздушного флота.

— К концу стало немного труднее‚— признался Мэллори.

— Об этом чуть позже. Эти поставки, как вы утверждаете переправлялись в вермахт.

 — Я попросил бы вас не произносить слово «утверждаете» подобным тоном, — раздраженно произнес Мэллори. — Можете навести справки у началиника военной разведки и Падуе, который находится в подчинении фельдмаршала Кессельринга.

— С удовольствием. — Нойфельд снял телефонную трубку кратко переговорил на немецком и опустил трубку на рычаг. 

Мэллори удивленно спросил: — У вас прямая связь с внешним миром? Из этого места?

— У Меня прямая связь с хижиной, что стоит в пятидесяти ярдах и где находится мощный радиопередатчик. Вот так. Далее, вы утверждаете, что вас схватили, судили судом военного трибунала, и вы ждали утверждения смертного приговора? Правильно?

— Если ваша система шпионажа в Италии соответствует тому, что о ней говорят, узнаете об этом завтра, — сухо сказал Мэллори.

— Вполне, вполне. Затем вы выбрались из камеры, убили охранников и случайно подслушали, как в комнате инструктажа агентов вводили в курс операции‚ в Боснии. —  Он вновь поиграл кончиками пальцев. —  В этом месте вы, возможно, сказали правду. В чем, говорите, заключалось их задание?

— Я не говрил. Не обратил особого внимания. Что-то связанное с поиском пропавших руководителей британских групп и разрушением вашей агентурной сети. Впрочем, не уверен. У нас голова была забита более важными вещами.

— Еще бы,— поморщился Нойфельд.— Например, собственной шкурой. Что стало с вашими погонами,  капитан? А с орденскими лентами? С пуговицами?

 — Похоже, вы ни разу не присутствовали на заседании военного трибунала, гауптман Нойфельд.

— Вы могли сорвать их сами, — сказал осторожно Нойфельд.

   —А затем,  полагаю, слить из топливных баков горючее на три четверти  и угнать самолет?

— В ваших баках, было топлива только на четверть? — Мэллори кивнул. — И ваш самолет разбился, но не загорелся?

— Мы не собирались разбиваться, устало-терпеливым голосом сказал Мэллори. — Мы собирались садиться. Но мы остались без горючего и, как теперь ясно, ошиблись курсом.

Нойфельд рассеянно заметил: — Всякий раз, когда партизаны разводят посадочные костры, мы делаем то же самое — и мы знали, что или вы или кто-нибудь другой прибудет. Не было горючего, э? — Нойфельд снова переговорил по телефону, после чего обратился к Мэллори — Все это прекрасно — если это правда. Остается лишь объяснить гибель бойца капитана Дрошни

— Сожалею. Ужасное недоразумение. Но вы-то понимаете. Меньше всего нам хотелось приземлиться у вас, выйти напрямую. Нам приходилось, слышать, что бывает с британскими парашютистами, попадающими на немецкую территорию. 

Нойфельд снова свел кончики пальцев.— Идет война. Продолжайте.

— Мы намеревались высадиться на территории партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошни взял нас на мушку, мы подумали, что попали к партизанам, что им сообщили о захвате самолета. А это означало бы для нас только одно.

— Подождите снаружи. Капитан Дрошни и я выйдем к вам через секунду.

Мэллори вышел. Андреа, Миллер и три сержанта с терпеливым видом сидели на рюкзаках. Вдалеке продолжала звучать мелодия; Мэллори повернул голову и на мгновение прислушался, затем направился к сидящим. Миллер изящным движением‚ промакнул губы салфеткой и поднял глаза на Мэллори.

— Побеседовали по душам?

— Я выдал ему байку. Ту, о которой мы договорились в самолете. — Он посмотрел на троих сержантов. — Из вас кто-нибудь говорит по-немецки?

Все трое покачали головами.

— Прекрасно. И забудьте, что говорите по-английски. Если вас начнут допрашивать, вы ничего не знаеете.

— Если меня и будут допрашивать, — с горечью сказал Рейнольдс, — то я все равно ничего не знаю.

— Тем лучше, — успокоил его Мэллори. — Тогда вы ничего не сможете рассказать, верно?

Он замолчал и повернулся на звук открывшейся двери. На пороге появились Нойфельд и Дрошни. Приблизившись, Нойфельд сказал: — Пока мы дожидаемся кое-каких подтверждений, может, выпьете стаканчик вина и перекусите. — Как и Мэллори, он повернул голову и прислушался к песне — Но прежде всего вы должны познакомиться с нашим юным менестрелем.

— Ограничимся закуской и вином — сказал Андреа.

— Ваши приоритеты не верны. Сами увидите. Пошли? 

Столовая находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь, и перед ними открылась наскоро сработанная хижина-времянка с двумя шаткими столами на козлах и четырьмя скамейками на земляном полу. В дальнем конце комнаты в неизменном камине горели неизменные сосновые поленья. Неподалеку от огня, на углу стола примостились трое — судя по поднятым воротникам шинелей и отставленным винтовкам — часовые, которых сменили на посту. Они пили кофе и вслушивались в тихое пение человека, сидевшего на земле переда камином.

Певец был одет в рваную куртку, немыслимо рваные брюки и сапоги, расползавшиеся по швам. Лицо его скрывала масса темных волос, ниспадавших со лба, и очки в темной оправе.

Рядом сидела девушка, опустившая в полудреме голову ему на плечо. Поджатые ноги девушки были укутаны полами длинной обветшалой шинели английского образца. Нечесаные, рассыпавшиеся по плечам волосы с золотистым отливом сделали бы честь любой скандинавке, однако широкие скулы, темные брови и темные длинные ресницы, бросающие тень на бледные щеки, безошибочно указывали на славянское происхождение.

Нойфельд пересек помещение и подошел к камину. Он наклонился к певцу и сказал: — Петар, я хочу познакомить тебя с новыми друзьями.

Петар отложил гитару, поднял лицо, повернулся к девушке и тронул ее за плечо. Девушка моментально очнулась, и ее глаза, огромные, черные, как уголь, широко распахнулись. В них мелькнуло затравленное выражение. Она пугливо огляделась, затем вскочила на ноги, моментально став меньше ростом из-за шинели, которая доходила ей до щиколоток, и наклониласъ к гитаристу‚ чтобы помочь ему подняться.