Глиста не слышал его. Помощник улыбался и шмыгал воспаленным носом. В глазах его сияли слезы радости, а с изуродованной кисти часто капала кровь.

— И палец свой забери, сдался он мне! — Пако уселся рядом со слингером и вышвырнул палец во тьму.

Кровавый обрезок метко угодил Тони-Глисте в мешок. Хлопнула дверца, машина тронулась, и несчастный помощник шерифа растаял позади.

— Не скажу, что я такого не видел, — произнес стрелок. — Видал и хуже. Но я, пожалуй, сойду. Останови машину.

Пако развернул к нему оживленное лицо.

— Слингер! — Он щелкнул перстнями. — Ты еще не понял, но у нас в руках билет до конечной. И мы с тобой тут такое увидим, что и черту не снилось. Это корыто повезет нас через люциферов огонь и бушующие реки мьерде, а мы будем веселиться, кричать как девочки, держаться за руки и глотать пивко!

В усах испанца искрился снежный порошок. «Глиста, — отметил слингер, — не досчитается одной доброй понюшки».

— Интересно, что было бы, — протянул Пепел, — узнай шериф Уилсон, что у картеля готов на него нож?

— Тебе-то что? Ты всё равно соучастник. В доле, как говорится, и на медь, и на веревку.

— Соучастник чего?

Пако блеснул зубом.

— Увидишь, слингер. До рассвета обернемся. Знаешь, как еще у нас говорят? Пута соврет!

Испанец кратко перекрестился и харкнул через плечо.

Оставив бетонную трассу за кормой, автомобиль поднялся на рессорах и захрустел по проселочному гравию. Водитель отключил верхние лампы. Буря чуть улеглась, и Пепел снова попробовал закурить.

— Увижу что? — упрямо спросил он.

— Ай-яй-яй, лишние знания, ми компа. Берегись лишних знаний. Всему свое время.

Пако щелкнул огромной зажигалкой. В ноздри Пепла ударил запах сырой нефти, но сигара послушно затрещала, вбирая чадящий огненный язычок.

— Ты что-то говорил про долю, — вспомнил слингер. — И про медь.

— Скажи мне, дорогой друг, — мексиканец прихлопнул огонь крышкой, — доводилось ли тебе играть на деньги?

— Банковал. — Стрелок кивнул, затянувшись и пуская дым. — Бывало.

— Вот как. — Торговец поднял бровь. — Руку дай.

Он спрятал зажигалку в карман, выгреб откуда-то горсть медных жетонов и ссыпал их Пеплу в ладонь.

— Оплата наша будет гибкой, — сообщил Пако. — Фишка дрянь, но в Вегасе пойдет хорошо. Только знай, в какую машину совать. Работу сделаешь — расскажу.

— Посмотрим, — отозвался Пепел, смахнув жетоны в карман.

— Итак. — Мексиканец хлопнул себя по коленям. — С музыкой разобрались. Фонетический диск не узнал — минус. Понимаешь в индейцах — плюс. За третье очко поборешься?

— Валяй. — Слингер откинулся назад, опустив шляпу. — Все ж не третий глаз.

— А-а-а! — одобрительно заревел Пако. Оба бразильца тоже завосхищались Пеплом. Чолито выжал сигнал, а другой сольдадо, по левую сторону, двинул американцу в плечо серебряным кастетом.

ЧОНГ! Впереди зажегся багровый сигнальный фонарь.

— К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, — пролаял из темноты железный голос, — этот проезд временно недоступен. Дорога находится под юрисдикцией корпуса Кавалерии Соединенных Штатов.

— Вы-то нам и нужны, — промычал Пако в усы. Чолито отпустил сцепление, мотор заглох, и лоурайдер остановился.

Вдоль горизонта ломаной цепью тянулись в небо гиперболические зеркала ветроходов под мозаикой из чудесной нулевки.

Как и всё совершенно секретное, армейский ветроуловитель родился из капли мистики. Сложилось так, что неизвестным науке образом пласты нулевого стекла раскаляются на ветру, и котлы, подогреваемые направленным жаром зеркал, кипятят достаточно воды, чтоб вертеть паровую машину. Почему раскаляются и как — мы не знаем, и «неча сурло разевать», — посоветовал бы старина Зебулон. В кровавые семидесятые ветроход можно было повстречать разве что в караванах у Санта-Фе, да еще в неназываемых южных странах, но уже через десять лет эти шагающие и колесные машины стали бессменным другом кавалериста, потеснив подвымершую лошадь.

Позади армейской стоянки вертелся суставчатый флюгер, а справа гудела радиокаланча. В ветре угадывались запахи горелого мяса, крепкого вина и кострового дыма.

На насыпь, чертыхаясь, выбрался небритый детина при сержантских лычках, сабле и мундире на голое тело. На спине медведя-сержанта болтался здоровенный армейский рупор.

— Сим уведомляю, господа, — произнес он, жуя слова как табачную жвачку, — что в случае нарушения местных либо федеральных законов на территории расположения армии задержанный будет помещен под стражу и передан в распоряжение властей, а имущество, у него изъятое, конфисковано в пользу Кавалерийского корпуса, если прямое командование сочтет таковое пригодным к укреплению боевой мощи.

Покончив с официальной частью, сержант обмяк лицом.

— Сколько можно, барыги хреновы, — пробурчал он, обходя машину и бороздя гравий ножнами кавалерийской сабли. — Пацаны с вечера гостинцев ждут. У них построение через час.

— Всё здесь, мистер командир, всё здесь. — Пако выбрался из лоурайдера и сделал знак двоим бразильцам.

— Я тебе не мистер, балда. — Сержант пьяно качнулся. — К старшему инструктору обращаться «сэр».

Медведеподобный вояка оглядел автомобиль как поле боя. Завидев кислую гримасу Пепла, он нахмурился.

— Недоволен чем-то, сынок?

— Твоим знанием устава.

— Что?! — Военный сплюнул под дверцу.

Покинув машину, слингер шагнул сержанту навстречу. Тот лениво ждал. Стрелок открыл было рот, но тяжелая лапа торговца остановила его плечо.

— Никаких проблем. — Пако дружелюбно сверкнул зубом и прибавил: — Сэр.

— Как м-можно… — Вояка покосился на него, а затем скрутил под носом у слингера грушевидный кулак. — Р-работать на этих… которые отравляют. Отравой… твою родину.

— Отраву беру не я, — Пепел затянулся и выдохнул дым, — а твои люди.

— «Мои люди», — передразнил сержант, переставляя хмельные ноги. — А какие у меня люди? Сельские молокососы, вчера быкам хвосты крутили. На рассвете уйдут к Стенке. Знаешь, сколько оттуда вернется живьем?

Два бразильца, нагрузившись связками мешков, побрели в расположение части. Пако и Пепел остались с командиром наедине.

Армейский лагерь не спал. Тут и там, в темноте среди островков хохота и ругани тренькало банджо, мяукала губная гармошка, хлопали бутылочные пробки и поднимался костровый дым.

— Двое. — Сержант нагнулся к дверце и дохнул на Пепла винным перегаром. — Двое на пятьдесят.

Он выпрямился, сунув мексиканцу под нос три пальца, и едва не уселся в кювет суконной задницей, перехватив тяжелый рупор за портупею.

— А остальные в медных гробах вакуумных. И половина еще скребется внутри. Родители лицо открыть хотят, а нельзя, запрещено, заварено намертво, — произнес сержант, опершись на саблю для равновесия. Он постучал кулаком себе в грудь. — И я как командир, я — делаю всё, чтоб пацаны нагулялись, те, что так вернутся. Я ж не могу знать, кто как вернется, верно? Кому гулять, а кому нет?

Не дождавшись ответа, медведь-военный размашисто отдал честь.

— К вашим услугам, господа!

Он выполнил армейский разворот и удалился, с ревом и бранью продираясь сквозь придорожные кусты.

— Первый сержант мотокавалерии Макмиллан. — Пако ухмыльнулся ему вслед. — Хороший человек. А теперь ступай сюда и помоги, слингер.

Вместе они подняли тяжелую заднюю крышку. Пако зажег багажный фонарь и приподнял мешковину.

— Глянь-ка. — Он тряхнул головой. — А? Красавица? Что скажешь?

Среди автомобильного скарба и ветоши в багажнике покоилась телескопическая винтовка армейского образца. Пепел осторожно взял оружие. С ним воевали совсем недавно: камуфляжная бахрома местами обуглилась, а дорогой прицел из нулевого стекла оказался расколот.

— Армия не станет чинить паленое. — Американец покачал головой. — За это расстрел.

— А мы здесь и не для того, — оскалился Пако в свете багажного фонаря. Он обернулся, тренированным взглядом окинув темные заросли. — Эй! Эй, мальчик! Ты, иди сюда.