— Сначала говори, — потребовала жрица. — Ты хочешь сделать это опять? Сделать то, что тебе нельзя?

— Да! — выдохнул слингер. Он снова рванулся вверх — и снова рухнул, встреченный ее ладонью.

— Ты возьмешь меня в жены?

— Да. В Вегасе. Да, возьму!

Пепел дернулся еще раз и повалился, едва дыша, не в силах больше сопротивляться.

— Ты поедешь, куда я скажу?

— Да.

— Сделаешь то, что я скажу?

— Я был помолвлен с одной из вас, — пробормотал стрелок и сглотнул. — Я знаю, как это работает.

В один миг Игуана сделалась ласковой. Она помогла ему в несколько умелых движений, и наклонилась, когда Пепел привлек ее к себе, и терпеливо прижималась к его губам, пока он кусал и терзал ее, сотрясаясь в новом оргазме.

Едва стрелок успокоился, Бессмертная Игуана скользнула прочь и улеглась рядом, крепко обвив его ногу своими. Гроза за окном утихла, и полынь начала пахнуть еще сильнее.

— Я буду тебе хорошей женой, — пообещала она. — Как тебя зовут?

— Пепел, — отозвался он.

— Можно мне называть тебя «муж»?

— М-м, — утвердительно промычал Пепел.

— Завтра мы едем в Лас-Вегас, муж.

«Она не знает», — подумал слингер, глядя в потолок. Спираль не горела и вентилятор был выключен, но перед глазами Пепла всё равно кружились тени.

За пределами Невады вегасская бумажка не стоила ни цента. Эти норы-часовни открывались в тоннелях Вегаса только затем, чтобы богобоязненная парочка могла расписаться, снять плюшевую дыру в одном из соседних закоулков, нагрешить в свое удовольствие и уехать поутру, оставив брачное свидетельство в комнатном утилизаторе.

— Я покажу тебе Лос-Анджелес, — продолжала Игуана. — Братья устроят в твою честь гонки в сухих каналах. Ты был в Лос-Анджелесе раньше?

Слингер помотал головой.

— Мне говорили, что вашим народом правит Голливуд. Это так?

— Так же, как вашим — радио.

— Я отведу тебя на церемонию награждения…

Пепел осторожно приподнялся, выскользнув из ее объятий.

— Куда ты идешь? — спросила жрица.

— За сигарами.

— Останься. — Она поднялась и замерла, дав ему полюбоваться собой. — Мой муж не будет сам ходить за сигарами.

Слингер кивнул, подобрал футболку и бросил ей. Жрица поймала ее, взвесила на ладони и швырнула обратно.

— Мне не нужна одежда, — сказала Бессмертная Игуана. — Я скоро вернусь к тебе, муж.

Она вышла наружу и небрежно захлопнула за собой дверь.

Корни фикусов едва заметно покачивались. В приемнике тихо гудели нагретые лампы. Этот ящик праздничного вида, украшенный радугой в облаках, не принадлежал мотелю — он был таким же гостем из восьмидесятых, как и сама Игуана, с ее греховными забавами и не совсем ацтекским орнаментом на футболке. Трикси, дитя девяностых, была не такой — Трикс наряжалась втрое старомодней, но не пропускала ни одной дискотеки. Триксепо-Как-Ее-Там изо всех сил хотела сама казаться ведьмой, и жрицей, и психопаткой, но не умела стать ею надолго. У Игуаны было всё, о чем Трикс мечталось. И это делало жрицу еще опаснее.

Сев на краю матраса, стрелок размял шею и протер глаза. У него была тысяча поводов сбежать отсюда — сбежать прямо сейчас. Ему не нужен был фиктивный брак. И ребенок от Игуаны. И армия девственниц. И гонки, и церемонии награждения. Скитаться Пепел предпочитал в одиночку. Да и помолвок с индианками он впредь решил избегать.

Но едва жрица вышла, стрелок понял, что не собирается уходить прямо сейчас, без явной на то причины.

И, тем более, без перекура.

Она вернулась в комнату с уличным ветром, окруженная запахом сладкой акации и горелых листьев, наряженная в его плащ и его шляпу, с незажженной сигарой во рту и револьвером в руке. Она включила лампу — клак! — хотя небо за окном уже посветлело, и в этом почти не было надобности.

— Смотри на меня, — сказала Игуана низким голосом. — Я страшный ковбой Пепел, муж верховной жрицы, сын великого рейнджера!

— Я не ковбой, — отозвался Пепел. — Дай сюда Кочергу.

Стрелок протянул руку и отобрал у нее оружие. Жрица опустилась перед ним на колени и вытянула шею, передав ему сигару изо рта в рот.

— Прошу, мой хозяин, — сказала она.

— «Наниматель», — поправил Пепел и ухмыльнулся.

Стрелок взял у Игуаны шляпу и надел ее. Жрица поднялась, сбросила плащ и вернула его вместе с сигарой. Пепел пошарил в карманах, достал спички и закурил.

— Мы должны обсудить твою речь, — сказала Игуана. — Все люди должны тебя услышать и подчиниться.

— Какие люди? — Слингер затянулся. — О ком ты?

— Те, что на церемонии награждения.

Он поднял брови.

— В Голливуде, — объяснила жрица. — Ты выйдешь на сцену и передашь им послание от моего народа.

Стрелок хмыкнул.

— Я не Марлон Брандо, — сказал он. — Я плохо гожусь для Голливуда и сцены.

— Я красная, — ответила Игуана. — Я гожусь еще хуже.

Пепел не нашелся, что ответить. Он спросил:

— И что за послание?

— Ты скажешь им, что мой народ нужно вернуть обратно. За Стену.

— Народ — в смысле, ацтеков? Всё племя? Целиком?

— Чем больше нас, тем лучше.

«Какая же ты сумасшедшая», — подумал он, любуясь ею.

— Ты выйдешь и скажешь, что змеиный бог требует наших детей вернуться. Потом выйду я и скажу, что я верховная жрица и подтверждаю волю Великого Змея.

Пепел поднялся на ноги.

— Ну-ка, посмотри на меня, солнце. — Он взял Игуану за подбородок и повернул ее лицо к себе. — Этот Великий Змей… ты всерьез веришь, что он существует? Как и весь этот бред, про Иисуса Христа…

Жрица вырвалась и отвернулась.

— Я не знаю, — сказала она, глядя в сторону. — Вчера не верила. Потом ты принес этот ужасный диск. Теперь я не знаю.

Стрелок помолчал.

— Ну допустим, — сказал он наконец. — Я попаду на эту церемонию. Выйду на сцену. Скажу что-то. И кто меня послушает?

— Ты скажешь им, кто был твой отец, и скажешь, что его дух говорит из твоего рта.

— И они поверят? — Слингер криво ухмыльнулся.

— Если дух отца силен в тебе, он подчинит их. Даже если нет, то он разгневается и убьет их. Скажи, что он идет за тобой и убивает всех, кто тебя не любит.

Стрелок подобрал футболку и бросил ее Игуане.

— Оденься, красавица, — попросил он.

— Почему ты не называешь меня «жена»?

Бессмертная Игуана без особой радости натянула футболку, зажав в пальцах ее рваный ворот.

— Чтобы мы с тобой друг друга понимали. — Слингер потушил окурок и убрал его в карман. — Я расскажу тебе о Джонни, знаменитом аризонском рейнджере. А ты решишь, вызывать его дух или нет. История короткая, без начала и конца, так что я расскажу ее только один раз.

Жрица смотрела на него молча. Он продолжал:

— По детству Джонни часто таскал меня на ярмарки. Там были аттракционы… не такие, как это ваше колесо, а простые, сельские. Такие, знаешь, деревянные быки, механические лошади. Я всё детство провел на этих лошадях и быках. Вот только они не двигались. Когда кто-то другой катался, двигались, а подо мной — нет.

Он затянулся и потер небритую щеку.

— Так вот, один раз я сидел на этой лошади. Я уже знал, что она как-то включается, только не знал, как. Тут ко мне подходит мужик, весь в белом. Джонни называл таких «слизняк-итальяшка». Сам он рассказывал, как полжизни гонялся за одним таким по пустыне, грохнул его где-то около Вегаса, а потом как-то подрастерял интерес. Джонни любил хвастаться подвигами.

— Это был… это был… — Игуана пыталась припомнить слово.

— Мужик в белом, — сказал Пепел. — Он подошел и бросил в машинку десять центов. Лошадь стала брыкаться, и я впервые покатался на самом деле.

Он помолчал.

— Тут явился Джонни, пьяный в дым, и устроил свое представление. Он орал на мужика, топал ногами. А тот смотрел молча. Потом спросил — «у тебя всё?». Потом наклонился к нему и сказал пару слов. И Джонни сразу поменялся в лице. Взялся скулить, извиняться — всё на одном дыхании.