— Монастырь? Что это такое? — спросил Тоно.
Ингеборг как могла объяснила и в заключение добавила:
— В монастыре Маргрете предоставят кров, монахини будут ее учить. Когда достигнет надлежащего возраста, она даст обет и станет монахиней. И будет жить безгрешной чистой жизнью, и люди будут ее глубоко чтить. А потом она умрет как святая и будет источать благоухание. Или ты думаешь, что плоть непорочной святой после смерти будет так же гнить и вонять, как твое или мое тело?
Тоно был ошеломлен.
— Но ведь это ужасно! — воскликнул он.
— Да? А многие люди считают такой удел завидным.
Тоно обернулся и испытующе поглядел ей в глаза:
— И ты? Ты тоже?..
— Я-то? Нет.
— Сидеть взаперти, в четырех стенах всю жизнь до самой смерти, остричь волосы, носить длинную тяжелую рясу, питаться какой-то дрянью и целый день бормотать под нос молитвы Богу, пока не иссохнет лоно, которое сам Бог и дал женщине, никогда не узнать любви, не родить детей, чтобы продолжить свой род… И не иметь права даже просто выйти погулять весной под цветущими яблонями…
— Это путь к вечному блаженству, Тоно.
— О, я предпочитаю блаженство сейчас, в этой жизни. А потом пусть настанет тьма. Да ведь и ты тоже так думаешь, ведь правда, если начистоту? Но что бы ты ни говорила, ты надеешься получить на смертном одре отпущение грехов. Нет, по-моему, не стоят ваши христианские небеса того, чтобы стремиться жить на них вечно.
— Но, может быть, Маргрета считает по-другому.
— Маргре… Ах, Ирия.
Тоно глубоко задумался, опершись подбородком на руку, крепко сжав губы. Слышно было, как тяжело он дышит в душном и дымном воздухе.
— Ладно, — сказал он после долгого молчания.
— Если она действительно сама выбрала такую жизнь, пусть все будет по ее воле. Но как нам узнать, правда ли, что Ирия искренне желает такой жизни? И разве сама она отдает себе в этом отчет? Они ведь могут сделать так, что она поверит, будто там, в этих, как их, монастырях и в самом деле все есть истина и добро. Ингеборг, я не потерплю, чтобы моя сестренка оказалась жестоко обманутой.
— Да вы же сами привели ее на берег, потому что не хотели, чтобы она погибла и была съедена морскими угрями. Какая разница?
— По-твоему, никакой?
Отчаяние Тоно, обычно сильного и мужественного, для Ингеборг было точно острый нож в сердце. Она крепче обняла его.
— Милый мой, любимый…
Но Ингеборг не расплакалась — в ней вдруг проснулось упорство, недаром она была дочерью рыбака.
— У нас, людей, есть средство, которое открывает все двери, кроме разве что райских врат, — сказала она. — И средство это вполне законное. Это деньги.
У Тоно вырвалось какое-то слово, которого Ингеборг не поняла, должно быть, то был его родной язык.
— Говори, — попросил он, снова переходя на датский язык, и до боли сжал ее руку.
— Возьмем простое — золото. — Ингеборг принялась объяснять свою мысль, даже не пытаясь освободить руку. — Золото или то, что можно получить в обмен на золото. Хотя само по себе золото ценится намного дороже. Понимаешь, если у твоей сестры будет золото, она сможет жить там, где пожелает. Если бы у нее было очень много золота, она могла бы жить и при дворе самого короля или за пределами Дании, в какой-нибудь богатой стране. Она повелевала бы слугами, воинами и стражей, имела бы поместья, покупала бы все что угодно. Среди ухажеров и женихов она выбрала бы того, кто ей по сердцу. А если бы предпочла иную жизнь и захотела вернуться в монастырь, то никто ни помешал бы ей это сделать.
— У моего народа много золота! Мы можем поднять золото со дна моря, оно там, под развалинами Лири.
— Много? Сколько?
Разговор длился долго. Никому в народе лири никогда и в голову не приходило, что золото нужно взвешивать или пересчитывать. Для подданных Ванимена золото было обыкновенным металлом, нержавеющим, желтого цвета, но слишком мягким и непрочным, так что для изготовления оружия или ремесленных орудий оно не годилось. В конце концов Ингеборг с сомнением покачала головой.
— Боюсь, этого будет мало. Конечно, по обычным меркам золота у вас огромное количество. Но дело-то непростое. Речь идет о том, чтобы монастырь расстался с живым чудом, с доказательством всемогущества Бога. Маргрета для них просто находка. Чтобы поглядеть на нее, в монастырь поедут паломники из разных стран, богатые люди. Церковь как законный опекун девочки не захочет упустить такую лакомую приманку. Священники не отдадут вам сестру за какой-то десяток золотых блюд и кубков.
— Сколько надо?
— Много, очень много. Тысячи марок. Понимаешь, придется давать взятки, подкупать людей. Тех же, кого подкупить не удастся, нужно будет склонить на нашу сторону по-другому — сделать щедрые, невиданно крупные пожертвования на богоугодные дела. А кроме того, надо ведь и Маргрете оставить немалую сумму, чтобы обеспечить ей безбедную жизнь… Тысячи марок.
Вдруг Тоно радостно воскликнул что-то на своем языке.
— Сколько же нужно золота? Какой должен быть вес? — спросил он.
— Откуда мне знать? Я дочь простого рыбака, одиночка. Я и одной-то марки в глаза не видела. Трудно сказать, сколько нужно. Полная лодка золота? Да, наверное, этого хватит. Полная лодка золотых слитков.
— Полная лодка золота… А у нас и пустой-то лодки нет… — Тоно откинулся и прислонился к стене.
Ингеборг печально усмехнулась и погладила его по плечу.
— В жизни не всегда все идет так, как нам хочется, — вздохнула она. — Ты сделал все, что мог. Пусть твоя сестра проживет лет шестьдесят в монастыре, умерщвляя плоть, зато потом ее душа будет жить вечно и не узнает адских мучений. Она будет помнить нас даже тогда, когда ты обратишься в прах, а я буду гореть на вечном огне…
Тоно нахмурился и упрямо тряхнул головой.
— Нет. В ее жилах течет та же кровь, что и в моих… Но не только в этом дело. Она нежная, робкая, но она рождена, чтобы быть свободной и жить в морских просторах всей Земли… Что, если однажды она вдруг увидит, что благочестие, или, как его там, святость, выеденного яйца не стоит? Что ждет ее тогда после смерти?
— Не знаю…
— У нее должен быть свободный выбор. Нужен подкуп. Полная лодка золота. Ничтожная цена за счастливую жизнь.
— Лодка… Ах, да нет же, я ведь думала… Нет, конечно, меньше. Несколько сот фунтов, этого вполне хватит. — Ингеборг охватило нетерпение. — Как ты думаешь, сможете вы раздобыть несколько сот фунтов?
— Погоди, дай подумать. Дай вспомнить… Есть! Вспомнил! — воскликнул Тоно и резко выпрямился.
— Что? Где?
С быстротой и легкостью, свойственной лишь тем, кто живет в Волшебном мире, Тоно принялся строить планы, одновременно рассказывая:
— Когда-то в глубокой древности на одном острове посреди океана стоял город, который назывался Аверорн…
Тоно говорил негромко, голос его дрожал от волнения, взгляд был неподвижно устремлен на черные тени, нависшие над бревенчатой стеной.
— Город был большой, многолюдный, во всем мире он славился своими невиданными богатствами. Жители Аверорна поклонялись морскому Кракену — это огромный черный кальмар с длинными щупальцами — и приносили в жертву божеству сокровища и драгоценности, которые бросали в море. Золото и драгоценные камни Кракену были не нужны, но вместе с ними он принимал другие жертвоприношения: в море бросали детей, жертвенных животных и приговоренных к смертной казни преступников. Кракен их пожирал. Жертвоприношения были столь обильными, что ему почти не приходилось утруждать себя охотой. Когда же Кракен охотился, его добычей становились киты и кашалоты. Случалось, он топил корабли и пожирал матросов. За долгие годы, вернее, столетия Кракен и его жрецы научились по некоторым признакам безошибочно узнавать, что к Аверорну приближается какой-нибудь корабль… Со временем Кракен стал ленивым и вялым, перестал подниматься на поверхность моря. Шли годы, поколения людей сменяли друг друга, никто из жителей Аверорна уже не помнил, каков Кракен с виду. Ему незачем было подниматься из глубин, потому что ни один корабль уже не осмеливался приблизиться к острову. Постепенно островитяне уверовали в то, что Кракен существует лишь в легендах и преданиях старины. Спустя несколько столетий на остров прибыли люди из далекой страны. С ними явились и торговцы, которые привезли в Аверорн не товары, а новых богов. Этим богам не нужно было Приносить жертвы. Народ Аверорна потянулся к новой вере. Храм, воздвигнутый для вознесения молитв Кракену, опустел, светильники в нем погасли, старые жрецы один за другим умерли, новые не пришли к ним на смену. И наконец правитель города повелел покончить с жертвоприношениями Кракену. Чудовище осталось без пищи. Прошел год. Разъяренный от голода, Кракен поднялся со дна. Он потопил все корабли, что стояли в аверорнской гавани, и сокрушил город своими гигантскими щупальцами. Все жители погибли. Вероятно, Кракен имел власть над землетрясениями и извержениями вулканов, потому что остров вместе с разрушенным городом опустился на дно моря. Вскоре он был забыт людьми.
