Главное в том постановлении – о создании опытного предприятия (завод и лаборатории) и о кооперации: сотни заводов, НИИ, вузов привлекались к участию в грандиозных проектах. «Весь Военно-морской флот будет подвешен под наши ракеты» – заявил В.Н. на партхозактиве строящегося предприятия. Ошибся мало: сегодня челомеевские системы составляют примерно 80 процентов вооружения ВМФ РФ. Но тогда это казалось несбыточной мечтой: на площадке Реутовского мехзавода – метровый слой проржавевших за много лет железных обрезков, двухэтажный дом полуразрушен, оборудование годится только на металлолом. Здесь создавать авиационную технику?! Безумие.

Всего через месяц – 8 марта – здесь, в отремонтированном доме, чествовали наших милых, в большинстве юных сотрудниц. Торжество еще не начиналось, а мелодии Шопена, Огинского, Верди в мастерском исполнении доносились из роскошного по тем временам конструкторского зала на достроенном только что третьем этаже.

– Откуда, – удивился я, – здесь такой пианист?

– Ты что, – возразил кто-то из «старослужащих», – это шеф.

Не случайно много лет спустя в последний путь наглухо засекреченного конструктора провожали не только военные, ученые, производственники, но и знаменитые художники, звезды театра и кино.

Парадокс: при определенных условиях (при совпадении собственной и возбуждающей частоты) положение маятника вверх так же устойчиво, как и положение вниз

Год 1957. В лучезарный весенний день с ясного неба грянул гром. На испытаниях опытного образца нашей крылатки случилось ЧП. Погиб драгоценный макет автопилота, уникальный прибор!

Шеф бушевал. Потом слегка остыл и спросил:

– Почему нет расчета?

– Это расчету не поддается, – глупо-нахально ответил я.

– Серьезно? – притворно удивился шеф. – А если поступить так…

Он без раздумий, запинок, помарок написал на классной доске алгоритм расчета так подробно, что оставалось только подставить цифры и аккуратно подсчитать. Ответ я знал! Как хотелось провалиться под землю… Следовало списать с доски, но коварный экзаменатор будто бы машинально вытер ее. Ему было интересно, умею ли я рассчитывать то, что «не поддается расчету».

Я умел, но не знал, что Челомей конструктор совсем иного сорта, чем все, встречавшиеся мне раньше: крупный специалист в самых сложных областях современной механики – теории нелинейных колебаний, устойчивости движения, регулирования и процессов управления. Он не просто знал теорию, а глубоко ее понимал, потому свободно ею владел. Он ясно мыслил, потому ясно излагал сложнейшие проблемы отличным русским языком потомственного интеллигента. Говорят, на его лекции в МВТУ ходили все студенты, аспиранты, преподаватели.

«Главным коньком» Челомея было, конечно, практическое применение теории, но и в самые отвлеченные теоретические проблемы вторгаться не упускал случая.

Тогда еще совеем молодой ктн из уравнений движения усмотрел: могут существовать условия, при которых положение маятника вертикально вверх так же устойчиво, как и вертикально вниз. Иными словами, если маятник в таком положении чуть отклонить и освободить, он не свалится вниз, а вернется в положение вертикально вверх. Кандидат опубликовал решение, доложил его на ряде научных собраний, выслушал похвалы за ясность и изящество решения. И единодушную оценку: практически бесполезно. Вскоре все об этом достижении забыли, в том числе – автор. Вспомнил при драматических обстоятельствах много лет спустя: ракета в полете быстро и опасно раскачивалась. Теоретически «лечение» просто – надо изменить регулировку автопилота. Как это сделать практически, оказалось неясно: применяемый обычно метод «тыка» – наугад – слишком долго (в разгар госиспытаний) не давал результата.

Шеф подошел к проблеме с другого – теоретического – конца: указал на сходство уравнений, описывающих движение маятника и системы «ракета-автопилот». Логика простая: если похожи уравнения, должны существовать условия, при которых колебания этой системы затухают. Исходя из этой на первый взгляд дикой аналогии, такие условия нашли довольно быстро. Но никто из специалистов в это не поверил: невозможно представить себе торчащий вверх маятник! В.Н. спорить не стал – приказал срочно изготовить демонстрационный прибор: маятник установить на вибростол. Из решения задачи известно: если основание вибрирует с частотой, равной собственной – резонансной – маятника, то положение вверх устойчиво. Чтобы маятник «свалить», его надо отклонить на большой угол заметным усилием.

«Чудо» демонстрировалось на совещании ведущих специалистов ЦАГИ, институтов АН СССР и др. Они не скрывали изумления. Одно дело знать теоретически, иное – увидеть то, что из житейского опыта не может быть. Прибор тиражировали для МВТУ, МФТИ, потом для других вузов.

А автопилот быстро перенастроили парадоксальным, как казалось, методом. Действительно, подавить колебания, вводя искусственно колебания в автопилот?! Ракеты «юмор не поняли» – раскачиваться перестали. Воистину, нет ничего практичнее хорошей теории.

Двигаясь по траектории 3, искривленной случайными воздействиями, ракета уйдет далеко от цели. Так же, как в случае маятника, согласование динамических характеристик автопилота и ракеты выводит ее на нормальную траекторию 4

Не успели утихнуть «страсти по автопилоту», новый скандал: ракета вылетела из пускового контейнера кувырком и, изуродованная ударами о его стенки, упала поблизости. Разгонная ступень, что выталкивает ракету из пускового контейнера, это две пороховые ракеты, соединенные траверсой наподобие буквы «П», в середине которой – упор для ракеты, а по бокам – опоры, скользящие по рельсам, проложенным внутри пускового контейнера. В просторечьи это сооружение именуется «стартовик», официально – «стартовый агрегат». Этот агрегат рядом с изуродованным контейнером лежал… целенький!

Старт крылатой ракеты в наземном варианте

– Ясно, – сказал шеф, – рассчитывать надо не на прочность, а на жесткость.

В пожарном порядке сделали чертежи, также – расчет на прочность и – особенно тщательно – на жесткость. В горячке я не заметил «маленькую» подробность: на общем виде, вопреки закону, обязывающему утверждать только согласованные со всеми службами документы, красовалось: «Утверждаю В. Челомей». Выявился целый ряд слабых мест. Я выдал рекомендации по усилению. Не говоря ни слова, конструкторы принялись корректировать чертежи. Они заметили, что мои замечания направлены не только на усиление, но и на упрощение конструкции (чем она проще, тем проше и, следовательно, точнее расчет).

Потянулись длинные, особенно обидные сверхурочные – Москва принимала гостей Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Маленькая форточка в железном занавесе. Заглянуть в нее не удалось как следует. Через несколько дней, когда я мысленно уже был где-то на стадионе или в театре, меня позвали к шефу.

– Рвет и мечет, – предупредила секретарь, – выступай поосторожнее!

– Слушайте, – не скрывая гнева, выкрикнул шеф, – я утверждаю чертежи, а вы приказываете их кардинально переработать! Я так работать не мо 17!

Я остолбенел: приказывать я никому ничего права не имел, сказать шефу, что он не прав, – тоже. Казалось. я уже вылетел за ворота.

– Что тут разбираться, – в один голос попытались меня спасти замы шефа Лифшиц и Пузрин, – объявить ему выговор и дело с концом. Ничего ведь не сломалось, слава богу.

– Нет, – успокаиваясь, возразил В.Н., – замечания серьезные и, кажется, в основном правильные. Сколько стартовиков заказано в производстве?

– Пять.