Прекрасно, значит этнограф – человек, живущий в современном обществе и потому подчиненный его законам, он не может молчать. А слова – это нарушение покоя. Вот чем занимается этнография. Она точно также, как какой- то человек, что-то описывает в силу своих возможностей. С ней можно спорить, обвинять в романтизме, например, и в то же время этнографический (или антропологический) текст, посвящен ли он маленькому сибирскому народу или процветающему обществу Запада, все равно будет беспокоить совесть человеческую, и это будет нарушением покоя.

А почему? Потому что слово – это вопрошение о смысле человеческого существования. А оно может возникнуть там, где есть рефлексия и отложенные проблемы и какие-то идеалы, и мы обращаемся к самим себе – кто мы и зачем мы? Чем заданы и чем оправданы? Поэтому этнография и антропология процветают том, где люди задают вопрос своей собственной культуре. Только в таком нравственном климате можно спрашивать об абсолютных началах человеческого существования.

– И нормальное общество не может обойтись без этнографов-антропологов, потому что в идеях демократии есть мощное антропологическое основание. Если посмотреть на историю тоталитарных обществ, то развитых антропологий они не дали. Антропологические знания появлялись всегда лишь в демократических обществах. Скажем, в Древней Греции. Ведь Геродота, названного Цицероном отцом истории, с тем же основанием можно называть отцом антропологии. Не только из-за того, что он объездил пятьдесят стран и сообщил многое о живущих там народах. Сама установка Геродота гуманистична, открыта, чего стоит его признание египтян более развитым и культурным народом, чем греки! И это делает сам грек Геродот, вот что такое демократическое общество. А Миклухо-Маклай? Типичный отщепенец, бегун, искатель, странник, если говорить федотовскими терминами. Типичный интеллигент, выразитель потребностей российского, европейского климата той поры. Но вот слова Льва Толстого о нем в письме к Миклухо-Маклаю: «Вы доказали, что человек повсюду человек». Это относилось к изысканиям Маклая на Новой Гвинее и в соседних регионах Юго-Восточной Азии.

Но сколь разнообразны эти люди, сколь разны их представления, быт, привычки, и как обогащает нас зноние о них, кок окрошивает мир, превращоя его в многоцветье! И все это благодаря бесценному опыту этнографа-онтрополога, благодаря его слову.

– Живу я в Балкарии, а для них сено – все. Есть даже анекдот: выиграл балкарец автомобиль и спрашивает: «А нельзя ли это сеном получить?». Понятно, скотоводческий народ. Я это ссно принимаю с аспирантом и укладываю в большой стог на зиму. Помогаем, как можем; закончили работу, и, естественно, они накрывают стог полиэтиленовой пленкой, чтобы дождь не намочил его. И вдруг, чтобы сберечь пленку, они расстилают сверху огромный войлочный ковер прошлого века! Ковер – сумасшедшей красоты! Он до сих пор у меня перед глазами: на бледно-липовом фоне красный орнамент. И этим ковром на зиму закрывают пленку…

Такого ковра никогда уже больше не будут делать – пятиметровый, шутка ли! Как же я жалею, что не попросил его и не прислал сотни метров этой дурацкой пленки! Но я никогда активно не влезаю в жизнь людей.

Какие сочные краски проступают в рассказох Яна Чеснова! Вспоминаю еще один его анекдотический рассказ. Идут два ингуша, а впереди них – русский лингвист и этнограф Николай Феофанович Яковлев. В какой-то момент он вынимает платок сморкается и убирает платок в карман. Ингуши переглядываются: «Смотри, кокой жадный, доже сопли бережет».

– Абхазы приветствуют друг друга сорока разными приветствиями. В зависимости от времени, числа людей, стоят ли они просто или работают, все надо учитывать, здороваясь. Я эту науку знал. И вот собравшимся мужчинам в числе пятнадцати человек я пожелал доброго утра, сказав правильно суффиксную форму. Они были удивлены и обо мне стали говорить: «Это тот, кто нам мшибзиа-куа сказал», такая молва. Молва эта дошла до хранителя жреческих тайн, эти культы исповедуются уже около трехсот лет, и наконец-то он меня зовет, потому что я к нему не рвусь, рядом хожу. И лишь мечтаю, жду. Ждал я почти десять лет. Терпение – еще одна составляющая нашей работы.

Человек в пути, что бы он ни расскозыеал, все равно путешествует. Дороги ведут его к людям, народам, к попыткам понять их и их культуру, и это опять путешествие в иной мир жизни и представлений.

– Я много работаю на Кавказе в разных местах, в горной местности. В этих районах часто видишь альпинистов, на каждом – десятки килограммов поклажи, вижу их мучительные восхождения, ради чего? Ради того, чтобы где-то в высоте, в пустыне поставить палатку, хлипкое человеческое жилье, среди колоссальных горных исполинов. Там ледники, пропасти, а ночью – звезды, как они близки в горах! Кажется, можно достать рукой. В холоде и тиши дыхание твое и твоего товарища – не просто функция организма. Оно наполняется духом гор, духовностью. Может быть, горы – это космические кристаллы?

Без этого я не могу представить себе антропологию людей, живущих среди гор. В Саянах или на Кавказе. В Балкарии я работал в одном ущелье с одним стариком. В 1992 ему было за сто. Он уже не мог пешком подниматься в горы. Но каждый день выгонял туда баранов, сидя на ишаке. Кто-то сажал его на это животное, и он отправлялся в путь. И мы с аспирантом Бузжигитом Кучмезовым шли вместе с ним. Рядом текло стадо баранов, и целый день я проводил с этим стариком далеко в Приэльбрусье, высоко в горах, около пещеры Лыгыт Дорбун. Орлы парили иногда ниже нас, иногда выше. Кто-то разжигал костер, ветер играл дымом, внизу шумели горные речки. И однажды старик показал на все это рукой и сказал: «Эти места самые лучшие в мире». А что он видел? Есть ли у него опыт? Он ведь не выезжал никуда из своего аула. Ни в Альпах, ни на Адриатике, ни в скандинавских фиордах он не был. Он видел только свою Балкарию да еще Киргизию, куда их выслали в 1944 году. И все-таки он прав. Почему? Этот человек находился там в огромном духовном пространстве свободы, на своем пути. И с ним были люди, его спутники. Так рождалась мысль о красоте мира.

Американский нейробиолог Джозеф Миллер из Медицинской школы Кек при Университете Южной Калифорнии провел повторный анализ данных, которые были получены благодаря аппаратам «Викинг-1» и «Викинг-2», и пришел к выводу, что в 1976 году в анализируемой марсианской почве было нечто, метаболизирующее питательные вещества, причем делающее это с определенным биологическим ритмом, который может обеспечить только живая клетка. Космические аппараты «Викинги» были запущены в августе и сентябре 1975-го, через год они совершили посадку на поверхности Марса и провели там серию экспериментов. Один из опытов заключался в том, что автоматическая рука забирала образцы грунта и помещала их в чашку Петри, где уже содержался питательный раствор, помеченный радиоактивным углеродом. По идее, как ее излагает Миллер, если в почве были какие бы то ни было живые организмы, они должны были поглотить углеродсодержащие питательные вещества и переработать их с выбросом меченого же углекислого газа. Чашка Петри, в которой проводился эксперимент, хотя и была закрыта, имела отводную трубку, присоединенную к счетчику радиоактивности. И такой газ действительно был обнаружен проводившими исследование Патрисией Страат и Гилбертом Левиным, но другие ученые объяснили наблюдаемый процесс химическими реакциями с такими высокоактивными соединениями, как супероксиды и перекиси. На том и успокоились – до 1999 года.

Миллер, работавший в НАСА в начале восьмидесятых годов, когда ему пришлось изучать влияние невесомости на обезьян, в 1999 году приступил к разработке биологической части будущих марсианских экспедиций, и тогда-то ему на глаза попались данные «Викингов» о периодическом выбросе газа. Наука о биологических ритмах, или часах в то время, когда эти числа были получены, еще только начинала развиваться. Спустя четверть века Миллер распознал в этих сведениях объекты своей специализации – так называемые циркадные ритмы, или временные обозначения естественных ритмов смены дня и ночи, которые характерны для всех земных жизненных форм, включая бактерии, настолько регулярными были колебания в поступлении углекислого газа на счетчик. Как говорит Миллер, «это были не просто циркадные ритмы, но именно 24,66 часа, что в точности соответствует марсианским суткам», и он «на 90 процентов уверен в том, что зти результаты указывают на существование жизни». Однако другой ученый, геолог Брюс Якоски из Университета Колорадо в Баулдере, считает, что цикличность может быть и у химической реакции в результате, например, регулярных колебаний температуры космического аппарата или атмосферного давления на Марсе. Как бы то ни было, Джозеф Миллер уже представил свои выводы на прошедшей в Сан-Диего 46-й ежегодной конференции Международного общества оптической инженерии.