Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.

Город укутан в плащ в пятнах губной помады.

В горло мне вбили кляп горечью сигарет,

Руки стянув кольцом бешеной автострады.

Я уходил сто раз, я возвращался в дождь,

Я продавал себя, чтоб заплатить по счету.

Только растут долги… Знать бы, чего ты ждешь

Флюгером на ветру жизненных поворотов.

Спой им, душа моя. Я не умею петь.

Вечности медяки глухо бренчат в карманах.

Шел я на зиккурат, чтобы увидеть смерть,

А повстречался шут, плачущий — видно, спьяну.

Я бы купил билет в город семи ворот,

Где золотой грифон — времени сторож строгий.

Там до пяти утра флейта твоя поет

И на большом лугу пляшут единороги.

Черное серебро — мелкая пыль дорог,

Где я прошел не раз в поисках нужной цели.

Пять или шесть утра. Город совсем продрог.

Спела, душа моя? Что ж, тогда — полетели?

Сумасшествия нити — я их отчаянно рву,

И они подчиняются мне, налипая на пальцы.

Я взрываюсь, взрываюсь и скоро, наверно, умру,

Как игла у слепой вышивальщицы выпав из пяльцев.

Я бегу, я бегу, я успею, я должен успеть,

Если пляска имен мне не станет прижизненным склепом.

Вдоль стены, по стене… черт тебя побери, не хрипеть!

Ты же просто обязан прорваться, и хватит об этом.

Я держусь, я еще… но безвольно слабеет рука,

И безумие дразнит агатовым шепотом в уши.

Видишь цель? Как безбожно она от тебя далека.

Ну, иди же вперед, и не думай, не чувствуй, не слушай.

Впереди — пепелище, и буря, и выстрел в упор,

Позади — слепота и осколки разбитой надежды.

Но пока меня кто-то недобрый из жизни не стер,

Я, конечно, вернусь, только я не уверен, что прежним…

Какое безумие — быть собой,

Какое безумие — просто быть.

Играть свою роль — и блевать игрой,

Слова написать и забыть.

Приросшую маску — с лица долой,

И с болью, и с кровью, и с кожей — прочь.

Обломаны крылья? Тебе впервой?!

Вставай, и по стеклам — в ночь.

Подмостки не лгут, а зачем им лгать?

Вся ложь притаилась в тени кулис.

Попробуем пьесу переписать,

Пока не пришел сценарист?

Господи, я безнадежно болен.

Господи, я по ночам брежу.

Я потерялся в своей неволе,

Я опротивел себе — прежний.

Стылых страстей и привычек накипь —

Пленка защитная вместо кожи.

Вот бы расплавить и скинуть как-то,

Голым остаться — а вдруг поможет?

Торным дорогам оставлю карты,

Вдоль — не хочу, попытаюсь — между.

Держат серебряные канаты,

Кто-то их сплел из чужой надежды.

Сыто, тепло и не дует в щели,

В рюмке коньяк и лимон на блюдце…

Мне бы проснуться в чужой постели,

И — захотеть вернуться.

Я в бокале с вином утоплю золотую луну.

В эту ночь, я надеюсь, никто не заметит утраты…

Почему я беспомощно в трех измереньях тону,

Рассыпаясь на мелочь: на сноски, ремарки, цитаты?

Я — ничто без чужого ответа, хоть эхом вдали,

Восприятий, поступков, страстей не своих резонатор.

Я — струна, но я мертв и безмолвен без пальцев твоих,

Я аморфней толпы человеческой, где мой диктатор?

Я — бессмысленный отблеск на чьем-то усталом клинке,

Мною кровь не стереть, не убить и любви не добиться.

Я, как солнечный зайчик, бегу, тороплюсь по щеке

Отразиться в глазах и еще на мгновенье продлиться.

Я опять не успел — равнодушно отводишь свой взгляд,

Бесполезно, я знаю, молиться Аллаху и Будде.

От любви задыхаюсь и падаю вниз и назад.

Продолжается жизнь, но меня в этой жизни не будет.