— Да. Упадешь уже мертвым.

— У тебя есть с собой такое питье, Орхидея?

— Есть. Разведчики носят его с собой. Но ты должны быть осторожен с ним, Феликс.

— Я употреблю это "средство", лишь когда передо мной тоже встанет выбор между ним и "почетным самоубийством".

— Я дам тебе настойку. Но береги себя. Я потеряла любимого и не хочу потерять еще и друга.

— Однажды ты сама сказала: "Лучше ни на что не надеяться, ведь мы "рейд обреченных"… Но я признателен тебе, — голос Феликса смягчился и потеплел.

В это время часовщик занялся какой-то таинственной работой. Он больше не исследовал прожектор, а возился с мелкими деталями, поднося их к самому монокуляру. Вор приставал:

— Что это будет?

Седоус отгонял его, точно муху:

— Не лезь под руку!

Тим так и не добился ничего путного.

Друзья бросили жребий, распределяя ночную стражу. Феликсу выпало караулить после всех. В его дежурство произошло событие, удручавшее Феликса более чем собственная болезнь.

Мглистый свет, вырывавшийся из лавовых впадин, накладывал багряную печать на бесплодную потрескавшуюся землю, одежду дремлющих путников и их лица. Исидор лежал навзничь, подстелив плащ.

Вдруг ученый начал дышать неровно, потом заметался и застонал. Феликс потянулся, чтобы его разбудить, но помедлил. В прошлый раз Исидору снился кошмар перед тем, как он завел своих товарищей в подземный цех. Тогда в бреду Исидор пробормотал несколько фраз, но, очнувшись, ученый забыл свой сон, который, как показали события, был пророческим. Теперь Феликс решил послушать, что будет говорить Исидор.

Ученый бормотал невнятное: стонал "нет, нет", "это неправда!". У Феликса мрачнело на душе.

"Магог!.. — просипел Исидор. — Нет. Это не я! Не я!". Феликс ловил каждое слово. Но Исидору было так плохо, словно он вот-вот лишится рассудка. Крупные капли пота стекали у него по вискам, губы побелели, дрожал подбородок. Феликс, решив не ждать продолжения, потормошил бедолагу. Исидор испуганно оттолкнул его и сел на земле, устремив невидящий взгляд в пространство.

— Опомнись, Исидор!

Ученый уставился на него:

— Феликс?!

— У тебя снова кошмар… Что на этот раз?

В неподдельном унынии ученый посмотрел на него и выдавил:

— Магог!.. Магог!

— Исидор, мы подобрались так близко к нему, что только и думаем о нем. Уверяю, каждому из нас Магог хоть по разу да снился.

— Магог… — Исидор захлебнулся от волнения. — Его отражение в гладкой ледяной глыбе… Феликс! Я приблизился к ледяной стене, от нее веяло холодом. И в ней проступило отражение Магога… мое собственное отражение!

Исидор уронил голову на ладони, растирая себе лоб и виски. Обрывки жуткого сна еще стояли у него перед глазами. Он помнил, как в отчаянии оторвал глаза от ледяной глыбы и посмотрел на собственные ноги. Это были покрытые чешуей ноги рептилии, вокруг них обвивался безобразный мускулистый хвост.

Феликс прервал оцепенение.

— Как ты сам расшифруешь свой сон, Исидор?

— Ни единой версии!

— Так… Могу я кое о чем попросить?

— Разумеется! — с готовностью ответил Исидор.

— Никому не рассказывай о своих… странностях. Но меня обязательно держи в курсе. Почувствуешь что-нибудь ненормальное, тотчас же сообщи мне.

— Обещаю, — подавленно сказал ученый. — А как по-твоему, Феликс, что за всем этим стоит?

Феликс был откровенен:

— Ты не раз выказывал мужество, Исидор, и я не стал бы тебя беречь, будь убежден, что твое состояние опасно. Рано делать выводы. Галлюцинации расстраивают тебе психику. Но если не будет ухудшений, то, я бы сказал, с этим можно жить. Именно поэтому я и не хочу, чтобы ты рассказывал о кошмарах остальным. Не взвинчивай других! Будем вести себя, как ни в чем не бывало.

— Ты прав, — подчинился Исидор. — Пока изменения, что со мной происходят, дали нам даже кое-какие преимущества: знания о подземном цехе. Будем надеяться, что и на этот раз мой испорченный отдых окупится с пользой, — он нервно рассмеялся.

Отряду Феликса становилось все труднее идти. Жара мучила нещадно. До сих пор путникам не приходилось экономить воду. В Долине гейзеров они даже сетовали на чрезмерную сырость, и сухая одежда была чем-то вроде верха комфорта. Теперь жар от каменистой земли иссушил всю влагу в округе, и имевшийся у отряда запас воды приходилось расходовать очень бережно, распределяя каждый глоток. Часовщик ворчал, что его железные части перегреваются.

Вдалеке появилось какое-то зарево, напоминавшее зарево пожара.

В кармане у Феликса лежала склянка с "последним средством". Ему передала ее Орхидея. Феликс был признателен разведчице. Правда, на поверхности Земли ее осудили бы: у нее каменное сердце, как она смела предложить смертельный наркотик человеку, терзаемому неизлечимой болезнью! Феликс вспоминал другую девушку, которую когда-то любил: та никогда бы не совершила подобного, она не выносила ничего грубого и жестокого, ненавидела оружие… Она непохожа была на Орхидею, но не только в этом: бывшая девушка Феликса не умела быть неизменной в любви, а Орхидее неизвестно было, что такое измена.

Под землей между людьми были другие отношения. Здесь нельзя быть верным не до гроба, храбрым от случая к случаю, относительно честным. Хочешь не хочешь — во всем придется идти до конца, и в доверии товарищу, и в самопожертвовании; как выразилась сама Орхидея, "упадешь только мертвым"…

На привале Феликс не заметил, как уснул. Сквозь сон он слышал — часовщик во время своего дежурства шлифует что-то надфилем.

Открыть глаза Феликса заставил какой-то нежный и печальный, смутно знакомый звон. Он даже подумал, что ему почудилось. Но мелодия играла… играла… протяжная, неизмеримо скорбная, берущая за душу. Феликс приподнялся. Остальные тоже проснулись. Растерянный Тим озирался по сторонам. Седоус держал в руках механические часы, которые наигрывали знакомую музыку.

— Помнится, вы заказывали часы, — усмехнулся Седоус. — Прошу!

— Мелодия башни! — воскликнул Тим.

Перед ним, словно въяве, предстала старинная башня с циферблатом, заполненные фонарями и факелами улицы Огненного города и далекое лицо Миры, счастливой с Дареном, навсегда потерянной для него.

— Музыку башни я подобрал специально для тебя, — похвастался Тиму часовщик. — Чтобы ты не ныл, как тебе ее не хватает.

Вор с благодарностью прижал руку к груди:

— А ты не такой уж черствый и бессердечный, каким пытаешься казаться!

Седоус ощетинился:

— Вот еще… Ты скулил, что скучаешь без пения часовой башни, и мне это надоело.

— Ну нет! По-моему, ты все-таки хороший друг, хоть у тебя и механические мозги.

— А это не могло подождать? — недовольно вмешалась Орхидея. — Ты разбудил всех, Седоус, а время отдыха дорого.

— Не будь так строга, Орхидея, — перебил Феликс. — В путешествии нужен не только отдых, но и радость.

— Ты считаешь эту музыку радостной?!

В мелодии часов для нее звучала лишь разрывающая сердце тоска.

— Музыка невеселая, — согласился Феликс. — Но она напоминает Тиму об Огненном городе, откуда он родом. А нам с Исидором — о начале дальнего пути и об опасностях, что мы преодолели вместе. Вероятно, и Седоусу она поет о чем-то счастливом: например, о том, как он стал искусным мастером.

— И наконец, нам просто пригодятся часы! — отрезал Седоус

Отряд держал курс по направлению к разгорающемуся впереди таинственному зареву. Непрекращающаяся жара и алые отсветы в сумрачном воздухе вызывали гнетущее ожидание беды. Перед путниками разворачивался адский пейзаж. Впереди раскинулось безбрежное лавовое море. Оно переливалось огнем. Легкие Феликса и его соратников отказывались впускать в себя иссушенный, горячий воздух, губы пересохли, жажда мучила беспощадно. Скалы будто раскалились.

— Мы не выживем тут, — первым сказал Исидор. — Если это огнедышащее море не получится обойти, оно сожжет нас.