— Так передай ему мои слова и приведи в святилище.

На другое же утро Вриндамала с радостью исполнила приказание своей госпожи. Отправляясь к Чанакье, она терзалась сомнением, поведать обо всем Васубхути или нет. Чанакья просил ее молчать, но скрывать что-нибудь от своего учителя было для Вриндамалы мукой. Так и не разрешив сомнений, добралась она до монастыря. Больше всего смущало ее, как ответить монаху, если он встретит ее и спросит, зачем пришла она в эти края в такой неурочный час. Но судьба отвела от нее испытание. Васубхути уже ушел в город за подаянием, Сиддхартхака тоже не было в монастыре. Словно тяжелый груз упал с души Вриндамалы, и с легким сердцем она отправилась в храм Владыки.

Чанакья сидел в глубокой задумчивости после утренних молитв, когда появилась Вриндамала и сказала:

— Благородный брахман, моя госпожа приглашает вас переселиться в ее покои. Вы можете устроиться в святилище, и, как только удастся, при первом удобном случае, она навестит вас там, чтобы расспросить о родительском доме.

Выслушав ее, Чанакья притворился удивленным переменой, произошедшей в намерениях Мурадеви. На самом же деле именно такого результата он и ждал, посылая ей письмо. Если он и был немного удивлен, то лишь неожиданным приглашением поселиться во дворце. Это не входило в его планы, и он задумался. Жить во дворце раджи, род которого он поклялся уничтожить? Есть его хлеб и замышлять против него зло? Это было для Чанакьи непереносимым. Кроме того, он до сих пор опасался быть узнанным во дворце. Но как отказаться от приглашения? Какой изобрести предлог? В конце концов он сказал так:

— Сейчас я не могу этого сделать. Я приду вечером. Если удастся, я увижусь с твоей госпожой, а к утру снова вернусь сюда. Оставаться во дворце надолго мне не пристало. Никто не может покинуть приют Владыки Кайласы ради другого приюта. Поступим так, как я сказал. Примерно около четверти второй стражи я приду к воротам дворца. Ты встретишь меня и отведешь куда надо.

Вриндамала ожидала, что брахман обрадуется приглашению Мурадеви, и была разочарована, услышав мягкий, но решительный отказ. Однако виду не показала. «Хорошо», — ответила она просто и ушла.

Дальше все происходило так, как было условлено. В назначенное время Чанакья подошел к дворцу, Вриндамала встретила его и провела в святилище, где он должен был ждать Мурадеви. Вриндамала улучила мгновение шепнуть своей госпоже, что брахман явился. И Мурадеви не могла дождаться, когда сможет наконец увидеть его. Лишь около полуночи желание ее осуществилось: раджа Дханананд крепко заснул, и она пришла в святилище. Чанакья предупредил ее, что их разговор нужно держать в строжайшей тайне. Поэтому они были очень осторожны, чтобы ничье любопытное ухо не услышало их беседы. Вриндамала услышала лишь несколько первых фраз да слова, которые сказала Мурадеви, прощаясь с Чанакьей:

— Хорошо, что ко мне придет помощь. Но, если бы этого и не случилось, я все равно исполнила бы свою клятву. Я уже начала действовать и надеюсь скоро увидеть первые плоды… Теперь мне нужно идти. Думаю, этой ночью мы не сможем больше увидеться. Приходите завтра, и мы обсудим дальнейшее.

И Мурадеви поспешно удалилась. Вриндамала услышала мало, но и того, что дошло до ее ушей, было достаточно, чтобы страшная догадка озарила ее ум. Раджа Дханананд снова вернул свою любовь ее госпоже, и служанка надеялась, что Мурадеви забыла обиду, оставила мысли о мщении. Ей казалось, что очень скоро в памяти ее госпожи сотрутся прошедшие горести и беды и Мурадеви станет прежней доброй и нежной женщиной. Но сейчас, поймав обрывок разговора госпожи с брахманом, Вриндамала поняла, что ошиблась. Иначе что значат слова: «Я уже начала действовать и надеюсь скоро увидеть первые плоды…»? Вриндамала отличалась благочестием и кротостью нрава. Ее хозяйка хорошо знала характер своей служанки и поэтому не посвящала ее в свои коварные планы. Для тайных дел у Мурадеви были другие помощники. Она знала, что преданная служанка, при ее прямоте и чистосердечии, не годится для исполнения темных замыслов. Она либо прямо отказалась бы, либо, согласившись по принуждению, наделала бы столько ошибок, что все тайное сразу оказалось бы явным. Мурадеви ценила в ней верное и любящее сердце, но простодушие и доверчивость Вриндамалы могли оказать хозяйке плохую услугу, а потому она с недавних пор таилась от своей служанки.

Оттого так неожиданны показались Вриндамале слова, которые обронила при ней Мурадеви. О какой клятве вспомнила ее госпожа? Не о той ли, в которой она призывала кару на род раджи? Неужели до сих пор не забыла Мурадеви того, что сказала в день торжества наследника престола? И верно, ведь она пообещала тогда: «Я вновь завоюю любовь раджи, и тогда он сделает для меня все, что я пожелаю». Нет, видно не Забыла она своей клятвы.

Вриндамала вздрогнула. Какое же несчастье грозит дому раджи? Не те ли страшные беды, какие предсказал однажды благостный Васубхути? И предчувствие страшной беды кольнуло сердце доброй служанки.

С того дня, как Мурадеви так блистательно разыграла первое действие задуманного спектакля, раджа Дханананд твердо решил, что никогда больше не оставит ее покоев. У него не было теперь ни малейшего сомнения в том, что Мурадеви высокого происхождения, что она дочь благородного раджи. Он проклинал себя за то, что послушался наговоров злодеек, которые из ревности люто возненавидели самую любимую из его жен и оклеветали ее. Он не мог простить себе, что по первому подозрению отказался от нее, погубил младенца и обрек несчастную на тяжкие, незаслуженные страдания.

Лишь теперь, казалось ему, он по-настоящему смог оценить ее необычайную доброту, терпение и благородство. Не она ли, когда он, узнав, что другие жены в своей безумной ревности готовы посягнуть на его, раджи, жизнь, хотел тотчас же жестоко их покарать, не она ли первая стала умолять его:

— Махараджа, не спешите наказывать, когда неизвестно еще, есть ли настоящая вина. Можно ли верить рабыням? Они наговорят и такого, что было, и такого, чего не было. Не расслышат сами толком, а пойдут пересказывать. Как узнать, где ложь, а где правда? Моя Суматика никогда ничего не выдумывает, но ведь то, что она услышала, может оказаться ложью. Махараджа, мне ли не знать, что такое незаслуженная кара? Мои мучения кончились. Но я не хочу, чтобы еще кто-нибудь пострадал безвинно.

Тот, кто увидел бы Мурадеви, когда она говорила эти слова, подумал бы, что эта женщина — воплощенное милосердие, так искренне звучал и ее мольбы, таким непритворным казался страх перед несправедливой жестокостью. Что же говорить о Дханананде? Восхищенный, будто околдованный, он верил каждому ее слову, мнил неподдельными ее чувства, боготворил ее доброту и мягкосердечие. Он не доверял теперь другим женам и подозревал их в вероломстве.

Мурадеви могла торжествовать победу. Но осторожность не изменила ей. Она верила в успех, но желала еще более укрепить свое положение. И в голове ее сложился план, как окончательно устранить соперниц со своего пути.

Чанакья, выйдя из покоев Мурадеви после разговора с ней, ликовал всей душой. Разве думал он, направляясь в Паталипутру, что так быстро продвинется к своей цели? И вот все складывалось как нельзя лучше. Он не сомневался, что обрел в Мурадеви преданнейшую сообщницу. А ведь он не открыл ей главного. Намекни он только, и она не пожалеет сил ради достижения поставленной им цели.

Узнав Мурадеви, он видел теперь, что эта женщина способна на любое геройство ради того, чтобы отомстить за пережитые страдания. А для того чтобы возвести своего сына на престол и подарить ему знаки царской власти, она сможет, он был в этом уверен, совершить и десять, и сто великих подвигов. Но брахман не спешил пустить в ход крайнее средство.

Тщательно взвесив все возможные способы добиться свободного входа в царский дворец, он остановился на одном, который представлялся ему самым удачным.

Чанакья намеревался теперь отправиться в свою обитель на берегу Марудвати в Гималаях, с тем чтобы вернуться в Паталипутру уже с Чандрагуптой, которого он представит как сына раджи киратов, племянника Мурадеви, а сам будет сопровождать юношу на правах воспитателя и наставника.