Служанка ответила не сразу. Она подошла совсем близко к своей госпоже и, словно не в состоянии говорить громко, шепотом промолвила ей на ухо несколько слов. С Мурадеви случилось что-то небывалое. Лицо ее исказила судорога ужаса, и, точно забыв вдруг, что раджа спит, она громко вскрикнула:

— Молчи, несчастная! Да как твой язык выговаривает такие слова? Чтобы ревность завела так далеко? Уходи, ступай прочь отсюда! И на миг не смей оставаться здесь! Безумная! Слышится тебе бог весть что, а ты и приносишь мне. Боже! Неужели такое возможно? Нет, нет! И все-таки теперь я не дам махарадже прикоснуться к еде, пока сама не отведаю каждого блюда. Всякий кусок он будет получать лишь из моих рук. Господи! Кто бы подумал, что ревность может довести до безумия? Как же быть теперь?

Словно вдруг во всей реальности представив ужасные опасности, грозящие радже, Мурадеви вздрогнула всем телом, глубоко вздохнула и замерла, будто охваченная мыслью, как отвести от раджи несчастье.

А Дханананд вовсе не спал и от слова до слова слышал разговор Мурадеви со служанкой. Он хотел было сначала, когда пришла Суматика, показать, что не спит, но решил послушать, что она скажет, и еще убедительнее прикинулся спящим. Все это не ускользнуло от наблюдательного взора Мурадеви, и она торжествовала, что план ее удался и обстоятельства складываются в ее пользу.

Раджа слышал весь разговор, не уловил лишь тех слов, которые Суматика прошептала на ухо своей госпоже, и в нем проснулось любопытство. Когда же эти слова вызвали такую вспышку ужаса и гнева у Мурадеви, Дханананду захотелось непременно узнать, что такое рассказала его жене служанка. Когда Суматика покинула покои, раджа неожиданно пошевелился и сел. Он обнял Мурадеви, застывшую в задумчивости, и сказал:

— Милая, я слышал все, о чем ты говорила с Суматикой. Но что такое она шепнула тебе? Откройся! Не таись от меня.

Притворщица того и ждала. Она вздрогнула и побледнела, будто потрясенная тем, что раджа услышал слова, которые не должен был слышать. Запинаясь и трепеща, она ответила с мольбой:

— Сын арьев, не спрашивайте меня! Я не могу сказать.

— Но отчего? Ведь это касается меня, не правда ли? Что плохого случится, если я узнаю?

— Я боюсь! Если бы вы спокойно восприняли это известие… Я страшусь большого несчастья. Если правда то, что я узнала, пусть правда эта не мной будет сказана. А если это ложь, разве вы не станете винить меня? Скажите!

— Конечно, нет. За что винить тебя? Ведь это не твоя выдумка.

— Все равно мне страшно.

— Не бойся. Скажи, в чем дело.

— Вы приказываете мне?

— Да, да! Приказываю. Говори же!

— Будь что будет! Слушайте…

И она шепнула Дханананду нечто такое, от чего глаза раджи налились кровью и ярость едва не задушила его.

Чанакья очень сблизился с Васубхути и проводил у него много времени. Монах, по всему было видно, проникся к брахману большим уважением. Передалось это уважение и Вриндамале, которая часто приходила к своему наставнику за советом или с новостями о своей госпоже. И Чанакья никогда не упускал случая присутствовать при беседе монаха с его ученицей.

Васубхути предлагал брахману свою помощь, чтобы через содействие знатных и влиятельных людей получить место в царском совете. Но Чанакья уклонялся от этого, объясняя, что пока не спешит. Брахман по-прежнему боялся быть узнанным и разоблаченным. Он все еще предпочитал держаться в тени и решил появиться при дворе только тогда, когда в этом будет действительный смысл и польза. А смысл и пользу для себя он, как вы знаете, видел не в том, чтобы показать свою ученость и приобрести покровительство раджи.

Сейчас главным для него стало повидаться с Мурадеви и привлечь ее на свою сторону, сделать сообщницей в том деле, исполнению которого он подчинил свою жизнь. Он свято верил, что вдохновлен свыше на исполнение своей клятвы и обязан оправдать свое предназначение — погубить род Нандов и возвести на их трон Чандрагупту. Первым важным шагом было посеять раздор в царском доме. Провидение послало ему средство достичь этого, и Чанакья окончательно уверовал, что высшие, тайные силы руководят им на его пути. «Я шел в Паталипутру и мучился одной задачей — с чего начать, а случай сам помог мне. Мурадеви — вот средство к достижению моих целей, и если я не воспользуюсь им, то в том будет моя вина», — сказал он себе.

Теперь Чанакья ломал голову над тем, каким способом добиться встречи с ней. От Сиддхартхака он узнал, что Мурадеви каждый понедельник посещает храм Владыки Кайласы и там с ней всегда можно повидаться. Но по размышлении брахман отказался от такой встречи. Он рассудил, что от нее не будет много проку: с первого раза и без подготовки не получится нужного разговора. А ему надо действовать наверняка. И Чанакья придумал совсем иной план, с помощью которого рассчитывал добиться свидания в подходящей обстановке и произвести необходимое впечатление на Мурадеви.

Однажды вечером, когда Вриндамала, посетив обитель своего наставника собралась идти назад, во дворец, Чанакья вышел вместе с ней и, вместо того чтобы попрощаться со служанкой у храма Владыки Кайласы и вернуться к себе, пошел дальше, не прекращая беседы.

— Со мной идет мой телохранитель, — заметила ему Вриндамала. — Зачем благородному брахману утруждать себя? Уже так поздно.

— Для меня в этом нет никакого труда, — отвечал Чанакья. — И мне совсем не до сна. Я провожу тебя. Мне хочется кое-что рассказать тебе.

Вриндамале было интересно, что же такое собрался рассказать брахман, но из скромности она ни о чем не спросила. Чанакья же не сразу начал разговор.

— Вриндамала, до сих пор я не говорил тебе, кто я такой и откуда пришел, — начал он. — Сегодня хочу рассказать. Я служу радже киратов и пришел сюда по его поручению. Вернее сказать — приходил, потому что дело уже окончено и через день-другой я ухожу обратно. Но осталось еще одно поручение — увидеть Мурадеви, рассказать ей, зачем посылал меня в Паталипутру раджа киратов, и тогда я со спокойной душой смогу уйти отсюда. Я думал, как это сделать, и решил, что лучше всего я напишу Мурадеви письмо, а ты передашь его. Ах, Вриндамала, нужно ли говорить, как горевал раджа киратов, узнав о страданиях и муках, выпавших на долю его сестры! Но что мог он сделать? Раджа Дханананд слишком могуч, чтобы затевать с ним ссору. Какой прок вступать в безнадежную борьбу? И Прадьюмнадев смирился. Но Майядеви, мать Мурадеви и Прадьюмнадева, все эти годы не находила успокоения и нет-нет да начинала молить сына, чтобы придумал он средство вызволить из беды свою сестру, вернуть ее под родной кров. А тут, когда объявили о торжестве наречения Сумальи наследником престола, среди других получил приглашение, вернее сказать — приказ, явиться на праздник и Прадьюмнадев. Узнав об этом, Майядеви стала заклинать его поехать к Дханананду и выручить сестру. «Я стара, — говорила она сыну, — и не могу умереть, не повидавшись с ней». Но что мог сделать бедный Прадьюмнадеев, который и царское имя свое носит лишь по милости Дханананда? Какую силу мог он противопоставить могучему радже? Да и не хотелось ему присутствовать на торжестве того, кто занял место, принадлежавшее по праву сыну его сестры. Потом и Майядеви стала его отговаривать, и он решил не ехать сам, а послал меня поглядеть, как и что здесь происходит и можно ли надеяться освободить Мурадеви. Никто из нас представить себе не мог, что в ее жизни случится такая перемена и раджа не только простит ее по случаю великого торжества, но и вновь приблизит к себе. И вот от тебя я узнал, что все именно так и произошло. Значит, дело, ради которого я был послан сюда, уладилось. Узнав об этом, я мог бы теперь уйти. Но что, если Прадьюмнадев спросит, видел ли я сам Мурадеви, убедился ли своими глазами в ее счастье? Что я отвечу? Поэтому прошу тебя: завтра я напишу письмо, ты передашь его своей госпоже. Если она захочет со мной повидаться, я готов прийти к ней в любое время. Пусть она скажет, что передать от ее имени Майядеви и Прадьюмнадеву, и я отправлюсь в обратный путь.