Это он не для красного словца ввернул про человеческие качества. Были в депо квалифицированные машинисты, ездили грамотно. Грамотно, ровно и… средне. Вяло так ездили, словно повинность выполняли. Блинов рано понял, что знания без внутреннего огня и страсти немного стоят. Он не давал своим ученикам успокаиваться, постоянно заставлял их учиться, расти. Или, как он однажды выразился, «прессовал героев». Радостно было видеть старому машинисту, как его подопечные набирают силу, и тогда он кричал им в молодом задоре: «Пятки оторву!»

Это было основное требование его педагогики — не останавливайся! Иди! «Застой-вода обрастает зеленью», — любил повторять Блинов.

…Он брал нового ученика. Поездка, другая, третья. Наконец наступал день, когда Блинов говорил молодому машинисту: «Ну, дорогой, бери тяжеловес. Не подведи!»

Не подводили.

Ученики Блинова (есть среди них и Герои Труда, и почетные железнодорожники) сами стали учителями. Борис Карпеш, Дмитрий Калашников, Владимир Тарасов, Александр Коршик, Анатолий Мунгалов, Михаил Чернышев, Яков Наумов, Игорь Пичугин передают молодежи опыт, уже свой, и вместе с ним блиновский дух беспокойства и поисков.

«Курсы на колесах» (так иногда называли «Реверс») превратились со временем в настоящую школу со своей методикой. Скоро о ней узнали и на других дорогах. «А-а, тот самый Блинов, — говорили старые машинисты, вспоминая первые тяжеловесы. — Жив, курилка!»

Блинов проводил занятия в депо на станциях Новосибирск, Омск, Свердловск, Ртищево, Пенза, Москва. Лекции, поездки, а после них анализы рейсов и снова поездки — это требовало от немолодого уже машиниста напряжения всех сил. Впрочем, так было всегда и во всем. Свою неуспокоенность и энергию Блинов вносил и в партийные дела, и в свои депутатские заботы. Он не умел иначе.

Шли годы.

Там, где глаз зауральского машиниста привык видеть лишь редкие стога, теперь высились железобетонные утесы элеваторов, на пустырях поднялись стены заводских корпусов. Белые здания тяговых подстанций и паутина контактных проводов сделались привычными деталями дорожного пейзажа. Новые локомотивы поступили в депо, пришли новые люди — машинисты-техники, машинисты-инженеры. Со сменой технических норм некоторые старые победы Блинова, может, и потускнели, но живым осталось его мастерство — сокровищница драгоценного профессионального опыта.

— Создали в депо комсомольско-молодежную колонну, — рассказывает Блинов, — но что-то не заладилось у ребят с самого начала. Штатный инструктор у них был опытным машинистом, а сбить коллектив не сумел. Когда я пришел в колонну шефом-наставником, она плелась в хвосте, на шестнадцатом, что ли, месте. Да и раньше только дважды до десятого места добиралась. Говорю парням: «Давайте вместе дело поправлять. Мыслимо ли так работать!»

Ничего ломать не стал, потихоньку начал, с мелочей… Впрочем, какие мелочи на транспорте! Ошибки и срывы кажутся мелочами, если к ним особенно не приглядываться. А случись серьезное что-нибудь, и видишь — с мелочей все началось. Дотошность моя не всем по вкусу пришлась, как-то даже услышал про себя: «Въедливый мужик этот Блинов».

С мелочами справились, а потом и всю работу перестроили: организовали соревнование внутри колонны, взяли новые обязательства. Старые-то мне сразу не понравились: слова вроде верные, а какие-то пустые, без адреса. Формальные были обязательства, а главное — не очень напряженные. «Чего же, — говорю, — их не выполнить. Однова дыхнуть! Приготовили себе легкую жизнь? Если не сегодня, то когда в полную силу работать будете, молодые?» Каждый стал знать свое и за свое отвечать. Это как у спортсменов — «найти свою игру». Вот и у нас дело пошло веселей. Сначала в первую пятерку перебрались, а нынче трижды занимали призовые места в соревновании грузовых колонн. Карпеш — и тот позади. Поверили в себя ребята: «Мы, Иван Петрович, еще в лидерах будем ходить». Верю я им, дело-то любят. А самое замечательное — появился у ребят вкус к новому, растут на глазах. Да, человеку надо идти вперед, расти, надо стараться стать выше себя…

И вот смотришь, уже и ученики твоих учеников в наставники вышли. Виктор Яковлев постигал тонкости вождения под руководством Карпеша, а в 1973 году стал машинистом-инструктором в молодежной колонне. Теперь его подопечные сами в учителях ходят — не прерывается цепочка. Я у них в колонне шефом-наставником, моя фамилия в журнале, где отмечаются показатели работы машинистов: и за меня план выполняют. Выходит, я снова на рельсах.

— Был у нас старый машинист, — рассказывает Блинов. — Вышел на пенсию, перестал показываться в депо. Стали его понемногу забывать.

Однажды вдруг появился, подходит ко мне. Пальцы сцепил (побелели аж пальцы!), смотрит пристально и тихо так говорит: «Разреши, Иван Петрович, на круг выехать». Это значит вывести паровоз из стойла на распределительный круг. «На круг нельзя, — отвечаю, — а на станцию поезжай. Подай локомотив к составу». Он быстро сказал: «Спасибо», — отвернулся и зашагал к паровозу, будто боялся, что я передумаю. Горько вдруг стало мне от этой его благодарности: поездка-то впереди — короче воробьиного носа. Неужели и самому когда-нибудь вот так же придется просить… Ладно, поднялись с ним в будку. Он отдышался, осмотрелся, регулятор поглаживает, улыбается… Хорошо, чисто провел локомотив.

Через день встречает меня. «Пришел я, Петрович, после той поездки, жене рассказываю, а у самого слезы бегут. Она тоже плачет. Готовь на стол, говорю. Поел. А то ведь кусок в горло не лез. Спал как молодой. Ожил, одним словом. Да и то сказать: тридцать один год проездил машинистом. А если сюда подбросить стаж помощника, то пятьдесят два годочка выйдет. Вся жизнь…»

Какие-то все чувствительные приходят на ум истории, со слезой… Да о чем, собственно, речь, могут спросить. О железе! Но в том-то и дело, что машина остается горой железа лишь до тех пор, пока человек не вдохнет в нее душу.

Когда нынешние машинисты-ветераны еще только овладевали паровозом и увлеченно толковали про поршни, цилиндры и тормоз Вестингауза, они не просто пересказывали друг другу то, что успели узнать. Они сделали машины своим переживанием и с изумлением приглядывались к себе, не узнавали себя, потому что замечали  н о в о е  в душе. Что это было? Удовлетворенная гордость мастерового? Вдохновение? Наверное. Наверное, в поисках этой-то вот гордости и вдохновения они и обращаются снова и снова к машинам своей молодости.

— Мои сверстники, когда хотят подтрунить над молодыми машинистами, электровозы называют «утюгами», а электрический ток — «чертовой силой». Я, натурально, выступаю за свою команду, — улыбается Блинов, — и тоже, бывает, задираю молодых. Вы, ребята, — говорю, — не работаете, а только в окно смотрите. В наше время машинист еще до поездки успевал набегаться. Постоянно в движении. А нынче машинист сидит. Пантограф поднял и сидит, ждет. Дали ему «чертову силу», он поехал. Вы теперь как у папы-мамы за пазухой. «Да будет тебе, Иван Петрович, — говорят. — Чего уж прибедняться-то. Ведь и у вас кой-какая механизация была. Тот же стокер, ваш механический кочегар». Кой-какая. То-то и оно! Стокер стокером, а до Макушино, скажем, восемь тонн уголька перекидай. И никуда попало! Пыль — сюда, комочки — сюда. Чтобы прогара не было. Глянешь в топку, там все раскалено до белизны. Глаза от огня оторвал — ничего не видишь. Лампочка над головой, как в тумане… Две-три атмосферы скинул, машина не тянет. Замешкался — пар сел, машина на подъем не идет. Приехал. Уголь сам вроде не ворочал, а плечи болят. Словно на себе состав тащил…

Ну, конечно, речь не о том, кому проще работать. У каждого свои заботы. А хорошо работать всегда не просто: водишь ты сверхмощный локомотив или гоняешь паровичок по заводскому двору. Я об отношении к делу. Посмотри на некоторых: профессия далась им легко, к легкости привыкают, а после только ее и ищут. Я когда Звезду Героя получил, то, может, так не радовался, как в тот день, когда меня взяли обтирщиком в сасовское депо. Сверстники завидуют, идешь с работы — душа поет… Понимаю, понимаю. Каждый в свою эпоху живет. Но дело-то всегда почиталось…