После обследования у Гистоса, Дар, в значительной мере, успокоился. Что Дар всегда знал твердо – опасаться всерьез стоит только людей, а не шедд, духов и прочих магических существ. Шедда может что – ну сожрать с голодухи, ну душу впитать... Но никакие шедды не станут, например, массово жечь людей живьем напалмом и при этом заявлять, что тем самым избавляют их от «ужасов тоталитаризма»... А теперь, когда выяснилось, что шедды, собственно, уже и нет, а есть только он сам, то самокопанию настал конец. И это не могло не радовать. Столь любимую интеллигентиками «рефлексию» Дар и в прежней жизни терпеть не мог. А когда у Дара больше не было оснований опасаться утраты контроля над своей «шеддовской» сущностью, он охотно, не без некоторой рисовки, представлялся сам себе «полудемоном».

Так проходили дни, декады...

***

Дворец имени Луция Первого уже лет пятьдесят использовался для проведения различного рода фешенебельных торжеств и презентаций. То, что «Либеральная инициатива» сняла один из его залов для своей конференции, говорило сразу о двух вещах – о немалых средствах и о желании обратить на себя внимание высшего общества. И первое, и второе заранее настроило Пилада на критический лад – там, где крутятся большие деньги и делается реклама, науку искать бесполезно. А когда еще и возглавляет дело такая личность, как сенатор Дукс...

Впрочем, надо отдать должное устроителям – всё было организовано отлично. Пускали на конференцию только по пригласительным билетам, но разослано их было не менее трех сотен – огромный холл оказался битком набит элегантной публикой. Пилад, в своем скромном деловом костюмчике, выглядел случайно затесавшимся на бал канцеляристом... Он застеснялся, и забился в угол.

- Экая ярмарка тщеславия, - произнес, словно про себя, чей-то негромкий голос. Пилад вздрогнул от неожиданности – он не заметил, как рядом, в том же углу, оказался рослый темноволосый мужчина. Его костюм тоже был далек от требований последней моды, но, в отличии от Пилада, не похоже, чтобы это его стесняло. Вообще, атлетическая фигура соседа естественно смотрелась бы в доспехах наемника или легионера, а не в штатском... В первую минуту, Пилад принял его за частного охранника – таких нередко нанимали для пущей безопасности мероприятий с участием важных персон. Но атлет вел себя слишком непринужденно для служащего – осматривал зал с выражением неприкрытой иронии на лице. В руке он держал программку конференции. Неожиданная характеристика собрания заинтересовала Пилада.

- Как вы сказали – ярмарка тщеславия? Интересное выражение... и очень верное, надо запомнить. Вы не журналист?

- Боги миловали, - всё с той же иронией отозвался сосед. – Выражение, кстати, не мое, но если вы его процитируете, то автор не обидится – он давно умер и никто, кроме меня, про него здесь не слыхал.

- А вы, похоже, не очень-то любите журналистов, - заметил Пилад, поддерживая разговор. Он был рад собеседнику, а его сарказм Пилада нисколько не задел. К коллегам из массовых изданий, таких как «Банковский вестник», например, он и сам относился неважно.

- Просто я знаю им цену... им и большинству тех, кто, как они, продается и покупается. Конечно, всегда бывают исключения... А тут много журналистов? Я никого в этой компании не знаю... Я-то думал, что это будет научная конференция, а не выставка модного платья и породистых животных... то есть... э-э-э, родовой знати... А то вряд ли бы сюда пошел.

- Я, например, журналист! – с достоинством ответил Пилад. Ему было интересно, как отреагирует на это собеседник. Но тот ни капельки не смутился.

- И вы продаетесь? Или покупаетесь? Или как?

- Нет, - рассмеялся Пилад, сообразив, что его попросту провоцируют. – Хотя, должен признаться, меня просто еще не пробовали покупать...

- Значит – у вас всё еще впереди... – всё в том же тоне заверил незнакомец. – А какую газету вы представляете, и как вас зовут, если не секрет? Может я ваши статьи читал?

- Пилад, из ежедекадника «Общество и Наука».

- О, издание Академии магии! Минуточку, я видел статью про рентабельность госпредприятий, подписанную Пиладом Фабрием. Это вы?

Пилад был польщен, что первый же встреченный им на конференции незнакомец читал его статью. И одновременно крайне озадачен – облик его собеседника меньше всего соответствовал обычному представлению о читателях академических, пусть и научно-популярных, изданий.

- Да, это моя статья. А вы интересуетесь экономической наукой? Это увлечение, или... господин э...?

- Дар, к вашим услугам, - незнакомец отвесил легкий поклон. – Да, я всего лишь любитель... да еще и без особых занятий сейчас. Мой настав... мой хороший знакомый получил приглашение на эту конференцию, но оказался слишком занят. И любезно уступил свой билет мне.

В этот момент громкий голос распорядителя, слегка усиленный артефактом, пригласил почтеннейшую публику в конференц-зал, на пленарное заседание.

- Вам, наверное, в ложу для прессы? – поинтересовался собеседник Пилада.

- Нет, сяду в зале. – Пилад уже успел высмотреть, что среди репортеров находился обозреватель «Банковского вестника» - неопределенного пола личность с оттопыренным задом, которым оно отчетливо виляло при ходьбе, и колумнистка «Новостей столицы», дама с кукольным личиком и оценивающим взглядом портовой шлюхи. Сидеть с ними рядом Пиладу никак не улыбалось. Заняв соседние места в первых рядах, Пилад и Дар терпеливо ожидали начала конференции, перебрасываясь короткими репликами. Хотя Пилад и жил в столице уже немало лет, большая часть заявленных ораторов была ему столь же незнакома, как и Дару. Он гадал, какое отношение они имели к экономической науке.

Дар, гораздо меньше знакомый с реалиями Лакаана был, тем не менее, значительно опытнее своего нового знакомого в вопросах демагогии и лживости «адептов объективного знания», как любили себя самих именовать те интеллигентики, которые продавались особенно часто и недорого. Поэтому, в отличие от Пилада, внимавшему речам с трибуны со всё возрастающим недоумением, никак не будучи в состоянии понять, как нормальные люди могут всерьез нести подобную чушь, Дар откровенно скучал. «Социально-экономический либерализм» был ничем иным, как апологией вседозволенности для крупного капитала, недовольного государственными ограничениями, законами о социальной защите и налогами. Все трудящиеся, создающие своим трудом и потом богатства власть имущих, были для ораторов быдлом и ничтожествами. А состоятельные воры и паразиты – благодетелями, объектами обожания и подражания. С брезгливой гримасой Дар слушал излияния очередного оратора, вполголоса вставляя свои комментарии:

- «Зарабатывай деньги всеми законными способами, даже если кто-то будет говорить, что твой заработок аморален! Зарабатывание денег – самое уважаемое дело на Земле! Моральную правоту доказывает кошелек.» – Ну, не станем обращать внимания на словечко «законные» - законы-то кто пишет? В Мерке, например, законны сутенерство, рабо- и наркоторговля, пиратство... Образцы высокой морали! И прибыльности...

- «Умный человек понимает, что правд столько, сколько мнений. Умный – человек самостоятельный и ответственный. Он хозяин сам себе и не любит, когда ему указывают, как ему жить и что делать со своей жизнью. Яркий индивидуалист и потому остро ощущает и ценит личную свободу. Что вообще такое индивидуализм? Это производная экономической самостоятельности, готовность предпринимать действия в одиночку и отвечать за себя самому. А что такое хваленый коллективизм? Болезненная привязанность к общине, боязнь оторваться от нее и проявить независимость поведения и мышления. Веревка коллективизма держит человека в стае, не давая вырваться и сделать глоток воздуха в свободной экономике.» - Умный человек, совсем напротив, понимает, что в одиночку можно только паразитировать на чужом горбу. И, конечно, лучше всего паразитировать индивидуально - иначе на всех паразитов горбов не хватит... Что-либо созидательное можно делать только всем вместе, сотрудничая с другими.