Я долго и рвано выдохнула, зарывшись лицом в свитер Оскара. Купер перекинулся в человеческую форму. Он был обнажен, покрыт потом и весьма рассержен. Хммм...

Теперь, когда я больше не была парализована страхом и кровь снова поступала к мозгу, я собиралась оценить, что обо мне, как о личности, говорит факт каких-то непонятных отношений с человеком, которого я не особо люблю и который провел обнаженным едва ли не половину времени, когда мы встречались, а меня это, вроде, и не беспокоило. Похоже, надо все же заняться сексом с кем-нибудь. И побыстрее.

– Ты совсем свихнулась? – закричал он, пока я с трудом поднималась на дрожащие ноги. Меня, наконец, отпустило, и я начала осознавать только что произошедшее. По телу пробежала холодная дрожь, пришлось упереться руками в колени, чтобы не упасть.

– Дай мне минуту, – тяжело дыша, попросила я, выставив вперед ладонь.

– Ты хоть понимаешь, что с тобой сейчас могло произойти? Ты ненормальная? Тебе нравится искать неприятности на свою голову? – Купер схватил меня за предплечья и слегка потряс.

– Купер, на какой вопрос отвечать сначала? – уточнила я неестественно спокойным тоном. Я разорвала зрительный контакт и посмотрела вниз. Тут мы оба осознали, насколько он не одет. Купер отступил, опустил руки. Гневный румянец сошел с его щек, и он, казалось, смутился своей несдержанности.

– Я выгуливала Оскара, а он просто убежал от меня, – начала объяснять я. Если бы знала, что здесь медведь, бежала бы в противоположном направлении, поверь. Мне не хочется умереть и я не страдаю от адреналиновой зависимости. Но здесь, в этом городе, я всегда оказываюсь не в том месте и не в то время. А ты, кстати, откуда тут взялся?

Купер опять покраснел.

– Я могу менять форму, когда захочу, но во время полнолуния стремление трансформироваться становится сильнее, – он указал на бледно светящийся круг, поднимавшийся далеко в небе. – Когда желание возрастает, я обычно выхожу на охоту.

– Так близко к моему дому?

– Ты же бросала хлебные корочки и объедки во двор для птиц?

Я кивнула.

– Тебе стоит прекратить, бесплатная еда привлекает всех животных: белок, лис, лосей. Здесь живет особо ленивая семья кроликов, которая каждый вечер лезет через твой двор, трапезничает и двигается дальше вон к тому ручью, – рассказал он, кивая в направлении леса. Сейчас, когда кровь в ушах не стучала, я услышала музыку воды, бегущей по камням. – А маленькие животные привлекают хищников.

– Таких, как ты сам.

– Или медведи. Очевидно, ты думаешь, что их можно прогнать хныканьем и воплями.

– Хм... – не очень убедительно фыркнула я. – Слушай, окажи мне услугу, не лопай свою добычу на лужайке перед домом, я буду спать плохо.

Купер удивленно поднял бровь.

– Что ты имеешь в виду?

– В мою первую ночь в городе ты завалил лося прямо у моего дома, я испугалась до потери пульса. Конечно, я тогда думала, ты настоящий волк, а не Купер-волк, хотя особой разницы все равно нет. – Взгляд Купера стал виноватым и смущенным. Я уточнила: – Ты ничего такого не помнишь?

Он пожал плечами.

– Я не все помню. В волчьем обличье кажется, будто снится сон. Кусочки, фрагменты всплывают, но не целая картина. Мой дедушка предполагает, что таким образом слабый человеческий мозг защищает нас от переживаний самых неприятных аспектов волчьей жизни, таких, как поедание сырого мяса. Кому-то из волков, однако, удается четче сохранить образы в памяти. Если бежишь со стаей, тоже больше в голове остается, кто-то предполагает, работает что-то вроде коллективной памяти. Мой кузен Самсон шутит, будто это как кучка членов студенческого братства, готовых, даже жаждущих, напомнить тебе, как идиотски ты себя вел, когда напился вусмерть.

Это многое объясняло, особенно его неуверенность в том, участвовал ли он в нападении на Сьюзи. И он забыл, как помог мне в переулке, потому что такая мелочь не стоила запоминания. Или он помнил, но не считал достаточно важным, чтобы напомнить мне. Я была даже рада, что он не догадывался, как оба этих варианта обижали меня.

– Ты в порядке? – спросил он ласково, опустив взгляд. – Не поранилась?

– Немного испугана и вряд ли когда-нибудь смогу слушать «Пикник плющевого мишки» без определенных ассоциаций, но физически все хорошо.

– Хорошо, – сказал Купер, прочистив горло. – Я не хотел бы, чтобы ты пострадала, Мо. Я... люди в городке не вынесли бы этого.

Я отмахнулась от мысли, что сначала он хотел сказать «я» и только потом заменил его на «люди в городке».

– Все дело в моих блинчиках, – торжественно объяснила я. – Они вдохновляют на преданность.

– Перестань. Хватит шутить, когда я говорю, что ты могла пострадать, – перебил Купер, глядя мне в глаза и притягивая меня ближе к себе за руку. Тепло его ладони проникло сквозь одежду, поднялось вверх. – Ты должна... с тобой ничего плохого не случится, слышишь? Ты должна заботиться о себе.

Я удивленно подняла бровь, не поняв, с чего вдруг его поведение так поменялось.

– Хорошо. Извини.

– Пообещай мне, – настаивал Купер, его голос стал ниже, он словно вибрировал и в моей груди. – Пообещай мне, что не станешь больше так рисковать, что по ночам останешься дома, в безопасности.

Он замолчал, его дыхание лаской касалось моей щеки. От этого жара, напряженности у меня закружилась голова, все вдруг пришло в движение, стало ярче, било по глазам, только Купер оставался на месте, непоколебим и спокоен.

– Пообещай, – хрипло прошептал он.

– Обещаю, Купер, – отозвалась я, неохотно отстраняясь. Казалось, когда контакт оборвался, Купер пришел в себя, протрезвел. Он выпрямился, морщинки беспокойства, разрезавшие его лицо, разгладились. Он потянулся ласково потрепать Оскара, но мой маленький приятель с телом в форме сосиски уклонился от прикосновения того, кого признавал альфа-собакой.

Купер вздохнул.

– Я провожу вас с Оскаром домой.

Он опустился на землю. В этот раз я видела, как разливается свет, начиная с кожи на груди, вниз по длинным гибким конечностям. Зрелище настолько захватило меня, что Купер уже почти полностью обернулся, когда я выпалила:

– Подожди, ч-что ты делаешь?

– Трансформируюсь, – раздраженно откликнулся Купер, вынужденный возвращаться в человеческую форму для ответа. – Медведь может вернуться, и, если он наткнется на нас, лучше бы ему сразу видеть перед собой нечто угрожающее. Кроме того, я не особо люблю разгуливать голым по лесу, ветки опасны для... некоторых моих частей тела. К тому же перед тобой неловко.

Я кивнула.

– Договорились.

В этот раз Купер обернулся полностью: свет струился по его коже, оставляя за собой мех и укрепляя мышцы. Он коротко рыкнул что-то Оскару, я меньше полсекунды гадала, понимают ли они друг друга, поскольку пес тут же подбежал к волку, и мы двинулись сквозь кусты к дому. Животные по бокам от меня, словно собачий военный эскорт.

Купер проводил нас до крыльца. Какое бы облегчение я ни почувствовала, увидев теплый желтый свет, струившийся из окон, и дым, поднимавшийся из трубы, я все еще не была готова заходить внутрь, слишком уж много вопросов накопилось к Куперу.

Я стояла на крыльце и смотрела на него. Купер громко фыркнул и указал головой на мою входную дверь. Думаю, это была такая безпоцелуйная волчья версия пожелания приятных снов.

– Эм... доброй ночи, Купер.

Он взвыл и снова тяжело вздохнул.

– Хорошей охоты, – снова попыталась я. Кажется, это его успокоило. Он вновь резко, как команду, пролаял что-то Оскару, тот ответил двумя короткими гавами. Купер кивнул и отравился прочь, его черный мех растворился в темноте ночи.

Я посмотрела на Оскара, который, похоже, стоял на карауле, и закатила глаза.

– Тебя что, только что обязали следить за мной?

Оскар издал громкий рык, вполне вероятно напугавший всех белок в округе.

– Просто прекрасно.

В аду не жарко. Там холодно – так, что глаза слезятся, зубы стучат, по коже ползут острые, как бритва, ледяные мурашки.