Он устремил взгляд на ее полуобнаженную грудь, и Джессика ощутила странный холодок в месте, на которое он смотрел. Тоненькая ткань ее ночной сорочки туго обтягивала тело, и сквозь нее, словно две спелые ягоды земляники, просматривались набухшие соски.

— Вот именно, — сказал Лукас, и его низкий голос вновь окрасился чувственностью. — Твои груди тоскуют по моим поцелуям, и я хочу их целовать.

Она вздрогнула и закрыла грудь руками.

Лукас долго смотрел на нее, и его разочарование постепенно уходило, исчезало, пропадало. Широко раскрытые серые глаза испуганно глядели на него. Губы трепетали. Он понимал, что произвел на нее впечатление, но, видимо, этого не хватило, чтобы побороть ее девичью стыдливость и сомнения. И это не позволило ей отдаться ему.

— Все равно это случится. Рано или поздно ты станешь моей, — уверенно сказал он.

Она закусила губу, он мрачно улыбнулся.

— Я не собираюсь нарушать свое обещание, но не намерен оставить тебя в покое. Особенно после того, что произошло сегодня. Ты требуешь слишком многого.

Она молчала. Лукас тяжело вдохнул.

— Выпей вина, — посоветовал он, — это снимет напряжение и поможет тебе уснуть. Спокойной ночи, Джессика. — Он повернулся и медленно вышел из комнаты.

В своей спальне Лукас налил в стакан немного виски и выпил его в два глотка. Сердце его по-прежнему гулко стучало, тело жаждало разрядки. Он не мог понять, почему женщины так любят все усложнять.

Наливая себе вторую порцию виски, он вдруг сообразил, что поступает неверно, и со стуком поставил пустой стакан на стол. Джесс была единственной женщиной, из-за которой он напивался.

Сначала он вспомнил совет матери-настоятельницы, а потом Адриана, и задумался. Спустя минуту, уныло улыбаясь, он все же плеснул бренди на дно стакана и медленно поднес ко рту.

Вскрикнув от испуга, Джессика проснулась. Вся дрожа, она лежала неподвижно, сердце ее неистово колотилось, кровь стучала в висках. Сообразив наконец, что это был всего лишь сон, она тихонько вздохнула и села на кровати.

Ей снилась детская игра, самая обыкновенная детская игра, которая внезапно превратилась в ночной кошмар. Он вскоре сотрется из ее памяти, и она снова уснет.

Но этого не происходило. Яркие, словно наяву, образы продолжали тревожить ее воображение, и она не могла избавиться от них. Смирившись с тем, что уснуть ей не удастся, Джессика откинула одеяло и опустила ноги на пол.

В комнате было темно, лишь серебристые полоски бледного лунного света проглядывали сквозь щели задернутых штор. Не зажигая свечи, Джессика подошла к окну и раздвинула шторы.

Окна ее комнаты выходили на Грин-парк, но, хотя ночной мрак уже уступал место рассвету, все вокруг было еще подернуто неясным туманом. Лишь вдалеке, по ту сторону парка, виднелись огни Букингемского дворца.

Она потерла шею, снимая скованность мышц. Следуя совету Лукаса, она выпила немного вина перед тем, как лечь спать, и теперь подумала, что, возможно, вино стало причиной ночного кошмара. Но едва эта мысль пришла ей в голову, как Джессика отвергла ее. Вино или поднимает настроение, или усугубляет печаль. Но оно не вызывает томительного ощущения беспокойства.

Однако Джессика не ощущала беспокойства. В ней нарастало более сильное чувство. Вскоре она поняла — это был страх.

Она нашла свой халат, поспешно накинула его на плечи и села у окна. Ложиться в постель не имело смысла. Она точно знала, что не сомкнет глаз, пока не разберется в своих ощущениях.

Сон, который она запомнила до мельчайших подробностей, начался вполне безобидно. Она, монахини и ребята играли в «апельсины и лимоны» на лужайке в Хокс-хилле. Они громко смеялись и говорили разом, но все внезапно изменилось. Дом превратился в церковь, а монахини и мальчики куда-то исчезли. У входа в церковь она увидела большой каменный крест. Это был ее крест, и они играли около него. Но игроки поменялись, и слова детского стишка тоже стали другими.

Один пропал, остались двое. Эти слова хором повторяли игроки.

Взявшись за руки, Лукас и Белла сделали арку, под которой все должны были пройти. Когда настала очередь Джессики, они опустили руки, пытаясь поймать ее. Она ловко увернулась и, оглянувшись, увидела, что вместо нее они поймали Родни Стоуна. Его куда-то увели, и игра закончилась.

Страх холодной волной окатил Джессику. Она знала, что видела она вовсе не игру. Попавшим в плен игрокам рубили головы. Она громко закричала, чтобы они остановились, и помчалась догонять Родни Стоуна, во он уже переступил порог храма и растворился во мраке внутреннего помещения. Его нигде не было, но Джессика вдруг увидела каменные ступени, которые вели вниз, прямо в недра земли. Она сразу поняла, что попала в свой собственный склеп.

Вскоре за ней пришли — все те, кто был приглашен на ее свадьбу.

— Кто следующий, систра Марта? Кто следующий? — хором кричали они. — Кто следующий?!

Объятая ужасом, Джессика вскочила на ноги.

— Нет! О Боже! Нет! — вскричала она. Она не сознавала, что кричит. — О Боже, нет!

Она видела не собственный сон. Это был сон ее Голоса. И она знала, что он означает: либо Голос уже убил Родни Стоуна, либо собирается это сделать в ближайшее время.

Устремив невидящий взор в пространство за окном, она призвала на помощь всю силу своего разума, чтобы противодействовать замыслам Голоса. Лукас и Белла. Но во всем виновата Элли. Она говорила о них как о супружеской паре, и именно такими они явились ей во сне. Она не могла не думать о Родни Стоуне, остальным же ничего не угрожало. Всех их она видела на свой свадьбе.

Рассуждения казались Джессике вполне логичными, однако не до конца убедили ее в правоте суждений.

Она снова опустилась в кресло у окна и устремила взгляд в туманный полумрак парка. Уже давно она не общалась со своим Голосом, да и не стремилась к общению с ним — удовольствия от этого она не получала. Возможно, это и не был Голос… Возможно, это был просто сон…

— Голос? — прошептала Джессика, открывая перед ним свое сознание. — Голос? Но он не ответил на ее призыв.

Джессика раздвинула муслиновые занавески и выглянула в окно, выходившее на аллею и подъезд у парадного входа в Дандас-хаус. Во дворе стоял экипажей, дожидаясь пассажиров. Мать Лукаса и Элли отправлялись на музыкальный вечер в дом леди Боуз на Манчестер-сквер. В последнюю минуту Джессика отказалась от поездки, сославшись на сильную головную боль. Сегодня вечером ей предстояло свидание, которое она должна была сохранить в тайне.

Она тщательно подобрала подходящий момент. Лукас в тот день отсутствовал — он с друзьями уехал в Твикенхзм на состязания по боксу, — и сказал, что вернется не ранее следующего утра. Джессика была довольна, что мужа не было в Лондоне. Лукас обладал слишком зорким глазом и острым умом. Его вряд ли обмануло бы ее притворство, и он скорее всего остался бы дома, чтобы составить ей компанию. И тогда она, разумеется, не смогла бы явиться на встречу с Перри.

У подъезда царила суматоха. Слуги суетились, миссис Уайльд и Элли уже спускались по парадной лестнице, лакеи заторопились к экипажу, чтобы открыть дверцу и помочь им сесть в карету. Розмари Уайльд подошла к экипажу, рядом с ней шагала Элли в сопровождении своего молоденького слуги, одетого в ливрею особого покроя и цвета; такие ливреи носила вся прислуга лорда Дандаса. Джессика с любопытством наблюдала за слугой Элли — это был Пип, предводитель мальчишек из Хокс-хилла. Он появился здесь после того, как Джессика написала сестре Эльвире, прося у нее совета и помощи.

«Девушке, — отвечала сестра Эльвира, имея в виду Элли, — нужно сосредоточить внимание на ком-то, помимо себя. А новый жизненный опыт будет полезен и Пипу».

Было весьма странно, но Элли и Пип понравились друг другу с первой же встречи. Элли взяла Пипа под свое крыло, и его благополучие стало ее личной заботой.