Откуда стерва все знает, — вспыхнул от злости я, — найду блядского стукача — вздерну!

— Кто эти сеньориты, — обратилась ко мне за разъяснениями Югоне.

— Сеньору Эберж интересуют нравы и быт походных маркитанток, — скривился я с брезгливой гримасой. Футы-нуты непотребство, какое. — Что я тебе говорил, — напомнил я барду свое предупреждение и поторопил, — Продолжай!

— Позвольте, я исполню еще несколько баллад, — дополнительно попросил разрешения у дам (вот бабский угодник!) Амадеус. — Исключительно лирических и посвященных особам имена, которых не имею права озвучить.

Я махнул рукой. Давай валяй!

Бард спел. Героиню первой баллады я узнал без труда. Моя сказка о Жанне Д" Арк начинала новую жизнь. Вторая повествовала о прекрасной молочнице, отравившей из ревности возлюбленного молочным пудингом. Третья рассказывала об уродливой тюремщице, позволившей невольнику бежать, в обмен на ласки.

— Женщина воительница? Нонсенс! — категорично заявила Бона. — У нас этим занимаются жрицы Святой Кабиры, но не благородные сеньориты.

Маркиза так же высказала сомнения по поводу последней баллады.

— Признайтесь, милый Амадеус вы придумали сюжет.

Амадеус, раскрасневшийся от волнений, ждал приговора Валери.

— Право я не знаю, — боролась с собой супруга Гонзаго. Ей не хотелось огорчать барда, и в то же время она не особо верила в правдивость историй[56].

— Смею заверить, моя фантазия при написании баллад была скромна, — оправдывался Амадеус, не ожидавший единодушного недоверия своих слушательниц.

Знай, перед кем мечешь бисер, сынок! — втихую посмеивался я.

Бард раскраснелся и, по-моему, был близок к апоплексическому удару. Пришлось заступиться за несчастного стихослагателя.

— Выдумки в балладах меньше чем думается. Неужели никто из вас не помнит о дуэли графини Морсетт и барона Дави. Смелая сеньора сама вызвалась защищать свою честь, не позволив заступиться за себя даже мужу. Чем не прецедент? Воспев доблесть воительницы, бард умолчал о её трагической гибели. Во второй, выдам секрет, возлюбленный молочницы, остался жив, и попросту покинул свою опасную пассию. В третьей, тюремщица была не столь безобразна, и бедняга пошел на жертву не ради получения свободы, (здесь я счел за благо красиво соврать) а ради истинной любви. В остальном, наш достопочтенный сторонник Ал Сеговия, не отступил от истины не на шаг.

Пока я говорил женский коллектив нашего фуршета, буквально подверг меня пытками с пристрастием. Во мне? С чего бы такое? признали первоисточник бардовского творчества.

Так значит, ты волочился за всеми юбками подряд, — впилась в меня взглядом Бона.

Вам мужикам только такие и потребны, чтоб железом махали, — осудила Монна.

Что там было у вас с молочницей, а сеньор граф? — пыталась дознать маркиза.

Смеешь ли ты говорить об истинной любви? — вопрошала Валери.

Ну, так что с поросенком? — не отставал Людоед.

Кончай шашни, жрать охота! Кинь мясца, человече! — поддержал товарища по псарне Душегуб.

Каким бы вы не являлись правдолюбцем, никогда не спорьте с женщинами и не давайте втянуть себя в такой спор. Результат будет обратный ожидаемому. Сдайтесь, смените тему, в крайнем случае, удивите чем-нибудь их — станет дешевле. Не ведаю, что за шальная мысль стрельнула мне под темя, поступить именно таким образом, но я решил удивить представительниц слабой половины человечества. И не так себе, а на повал!

— Одолжи мне инструмент Амадеус. Видишь, все тебя ругают. Может, меня похвалят.

Бард в недоумении принес мне брынькалку. Я перестроил её под шестиструнную гитару, для пробы взял пару веселых аккордов и, глотнув винца для смазки горла, запел. С чувством, с толком, с расстановкой!

— Вы некогда не говорили, что умеете играть, — едва я закончил пение, воскликнул уязвленный в самое сердце бард.

— Ты некогда и не спрашивал.

— Граф, я в вас влюблена! — восхитилась моим пением маркиза.

— Принимаю, — состроил я глазки гостье. — Я самый граф из всех ваших знакомых графов. Поэтому что бы поддержать репутацию…

Я глянул на левый фланг. Мой комментарий к тюремному романсу никак не шел у Валери из головы. Тетушка Монна внемлила мне, оторвавшись от бокала. Бона раскаляясь, буравила не ласковым взглядом. Людоед был близок к голодному обмороку. Когда кормить будешь!

Валери замерла.

Что ж ты такая несчастливая, голубушка моя?

В глубине грустных глаз графини Гонзаго дрогнул блеклый свет. Будто трепещущий огонек свечи пробился из-за морозных узоров стекла. Я, было, вспомнил Катюшку, но горечь времени разъела до неузнаваемости некогда любимый облик.

Сеньора Валери нервно огляделась, толи проверяя для кого я пою, толи из опасения выдать треволнения. А действительно для чего и для кого я пел? Для тетушки? Неааа! Для Боны? Ей мои песни, что мертвому щекотка. Для Югоне? Маркизу за душу не ущипнешь, лучше за ягодицу — быстрее поймет. Для Валери? С чего вдруг?

Неожиданно наши с Валери взгляды встретились, и я постарался не отвести свой. Может я обманывал себя, может, обманывал её, но почему-то мне хотелось, что бы эта женщина с сердцем, замерзшим в сосульку от обид и предательств, ощутила себя любимой. А может это я хотел ощутить себя любимым… Хоть разок! Хоть маломальский разик!

Валери потянулась к кубку и чуть пригубила вина. В моей памяти её действие вызвало не то мираж, не то призрак, не то еще какую то чертовщину…

Глядя на меня сверху, ОНА медленно льет на себя вино из длинного хрустального бокала… Розовая влага тонкой струйкой стекаем между двух упругих грудей, дальше в низ, по животу, туда, где слились наши тела… Вино кончается и бокал летит в стену, разлетаясь в звездную пыль… Она не знает о звездах!.. Ни чего не знает о звездах!!! Их попросту нет в этом скупом и щедром мире… Её лицо приближается… Целую подбородок, губы, нос, переносицу, горячий лоб, спрятанную под волосами татуировку змеиного глаза… Жрица!!!

Сердце давануло огненный ком крови, погнав его по артериям и венам, во все закоулки моего существа… Я хочу вспомнить и не помню!..Не помню!..Не помню!!!