Перед взором отчего-то встали джунгли Амазонки со снежными пиками Анд на горизонте. Дорога дальняя… Казенный дом… Герои, даже бывшие, всегда выбирали дорогу. Особенно когда и выбирать не из чего. Согласно кивнул головой.

— Хорошо, — принял поп мою вербовку. Его голос дрогнул. От радости ли от хитрости я не уловил. Если и был подвох, то моему уму не постижимый.

— Паспорт нужен? Рекомендации? Характеристики с прежнего места работы? — шутливо поинтересовался я. — Может отжаться от пола на кулаках? Провести показательный бой на профпригодность?

— Нет необходимости. Соцпакет у нас не предусмотрен, потому ограничимся маленьким тестом, — в тон мне ответил поп и протянул стеклянный (или алмазный?) шар, соединенный стеклянной (бля буду алмазной!) цепочкой со вторым, точно таким же шаром. — Один будет у меня, второй у вас, — пояснил гость и вынул из рукава нечто подобное голографическому снимку. — Вы должны представить себя в этом месте. Не просто представить, а знать что вы там. Минута на подготовку и начинайте!

Минута ушла на другое… Почему-то вспомнил Катюшку. Симпатягу студентку из Педа. Возможно тот июль единственное светлое пятно в череде моих последних лет.

Год назад я случайно столкнулся с ней в электричке. Черт! Почему не с самой электричкой! Уверен, было бы не так больно. Она узнала меня, я не стал делать вид, что не помню ее. Мы смотрели друг на друга, не пытаясь приблизится или заговорить. Не звучало щемящей музыки Таривердиева, и человек не поглядывал на часы, торопя наше расставание. Когда белобрысый мальчишка, должно быть сын, что то спросил у нее, и она на мгновение отвела взгляд, мне хватило ума убраться…

Время истекло. Я без труда представил пейзаж с голограммы. Все-таки каскадер тот же артист.

Дно впадины между двух голых холмов. Красно-коричневые камни осыпи разогреты солнцем. От них поднимается колеблющееся марево. Жутко жарко. Над головой песочное небо на половину занятое желтой спиной светила. И еще хренова плита! Стоять невозможно! Так нестерпимо жжет подошвы ног!

— Уже работаю или меня обработали дурью? — спросил я нанимателя, подпрыгивая как на раскаленной сковороде.

— Работаете, — ответил поп и попросил. — Сойдите с плиты.

Легко сказать сойти. Плита была пусть горячей, но ровной. А вокруг нее рассыпано раскаленное каменное крошево, не преминувшее впиться в мои босые пятки.

— …твою мать! — выругался я, по-курячьи переминаясь с ноги на ногу.

Поп, коснувшись плиты рукой, открыл ее подобно крышки сундука. Ни какого волшебства, сплошная механика и архимедовы точки опоры.

В неглубокой щели лежал узел с одеждой и причиндалами к ней.

— Одевайтесь, — указал мне на сверток поп.

— Может объяснитесь? — обратился я к работодателю, стягивая казенное бельишко и примеряясь к знакомой по прошлой профессии амуниции.

— Есть необходимость? Посмотрите вокруг и все станет понятно.

Трудно спорить с очевидным. Зарекомендованного лекарства под рукой не имелось и потому употребив общепринятое в трудные минуты русское "Пох…ю!" принялся переодеваться. Признаюсь, без киношного опыта я бы не разобрался. А так, довольно шустро облачился в историческую спецовку. В место трусов напялил подобие женских колготок, поверх, короткие для брюк и длинные для шорт, штаны с подвязками-бантами под коленками. Обувшись в мушкетерские сапоги, притопнул. Золоченые шпорки звякнули по камням, вызывая приток героического адреналина.

— Отпад! — вдохновенно восхитился я. — Дадите бандану и в корсары?

Предположение отпало как необоснованное. Взгляд работодателя был красноречивей пушек королевского фрегата.

Я продолжил облачение. Тонкая рубашка с кружевными манжетами и воротничком приятно пахла жасмином и крахмально скрипела. Жилет из кожи, весь в сияющих пуговицах и брошах ввел бы в ступор любого именитого кутюрье.

Накинув на плечи песочного цвета, в бисерных вензелях, плащик, я предстал перед очами своего спасителя готовым к свершениям. Поп подал мне широкий пояс с мечом и кинжалом в ножнах на цепочках.

— Жаль, если окажется, что меня хотят определить в психушку? — съязвил я, застегивая позолоченные пряжки. Меня прямо таки распирала от глупой радости.

— Не определят. И в кино снимать не будут, — серьезно выговорил поп, оглядывая меня. Затем собственноручно водрузил мне на голову шляпу с белым пером цапли. — Время не терпит. — И поправив лихо, заломленные поля головного убора, коснулся пальцами моих висков. — Минимум информации. Недостающие знания добудете сами.

В голове замкнули высоковольтку. Искрануло будь здоров! Гнусное электричество изнасиловало каждый нейрон моего мозга самым извращенным способом. От избытка впечатлений я вспомнил великий и могучий русский язык. Пузан из пещеры мог бы мною гордится.

Не успев как следует прийти в себя от столь своеобразного курса обучения, я тут же подвергся новому испытанию. Поп извлек из загашника пенал и вытряхнул мне на ладонь пожухлую морковину.

— Корень шиу-шиа. Его отвар дают в младенчестве, что бы в последствие избежать многих опасных заболеваний.

— Кроме розовой чумы? — блеснул я новоприобретенными познаниями.

— Верно. Вы не младенец, поэтому жуйте так. И помните, чем дольше жуете, тем сильнее организм будет сопротивляться всякой заразе.

Это я и без него знал. Послушно сунув морковину в рот, хрястнул овощ зубами. Хваленый кайенский перец по сравнению с поповским корешком просто малиновый чупа-чупс. Эффект потрясающий. С большим удовольствием жевал бы раскаленную докрасна в кузнечном горне железяку. Но, избравший стезю героя не должен плакаться! Иначе что за герой!

Не желая проявить себя слабаком, я жевал и жевал отвратный корень до той поры пока не понял — умираю!

— Достаточно, достаточно! — остановил меня поп, не дождавшийся моей позорной капитуляции. — Кавказское долголетие вам не обязательно.

— Ага, — согласился я с замечанием, сплюнув корешок. — Профессия не предполагает.

Из-за навернувшихся на глаза слез, окружающее плавало и качалось. Подождав, пока мне полегчает, поп кратко изложил поставленную передо мной задачу.

— Спуститесь к дороге и свернете на закат. Цель — добраться до Ожена, ко Дню Поминания. До начала мессы, вы должны попасть в храм Искупления Всех Грехов. — И повторил. — До начала… Без опоздания.

— А обратно? А послание? — напомнил я работодателю условия найма.

— Явитесь в храм! — жестко уточнил предписание наниматель. — Это на дорожные расходы, — увесистая мошна перекочевала из его рук ко мне за пазуху. — Здесь сто имперских реалов. С лихвой хватит на пять декад приличного существования. На крайний случай в пояс зашито еще сто и в рукояти кинжала еще десять. Что не понятно?

— Прибыть ко Дню Поминания в Ожен. К началу мессы попасть в храм Искупления Всех Грехов. Дальнейшие инструкции на месте, — отчеканил я, по-армейски приложив руку к полям шляпы.

— Правильно, — подтвердил поп и двинул мне в челюсть. Удар — класс! Никак не ожидавший подобной выходки от представителя религии, я неуклюже шлепнулся на задницу.

— И не расслабляйтесь. Ваша шкура дешева, как и раньше.

Столь поучительное напутствие означало окончание первого этапа наших с попом деловых отношений. Мой работодатель, резко повернувшись, без прощальных жестов и слов, перебрался по осыпающемуся склону на другую сторону холма и пропал.

Я потер ушибленную скулу. Поп прав, расслабляться не следовало. Поднявшись, поправил свой экзотический прикид и направился указанным путем, отрабатывать освобождение из узилищ МВД.

С придорожного валуна, я бегло рекогносцировал местность. Безлюдье, жара и камень в неограниченном количестве. Лишнего вдохновения открытие не принесло, но и не расстроило — деньги имелись, экипирован не хуже испанского гранда, здоровьице нормализовалось и за исключением мерзопакостного привкуса во рту от жевания чудодейственного корнеплода ни чем о себе не напоминало. Я был готов опробовать новую жизнь на зуб! Правда, новизна её относительна. Вбитые в мою башку безымянным кудесником познания, укладывались в прокрустово ложе курса Грановского о Средневековье. Из необычного отмечу полное отсутствие смены дня и ночи. Ни тебе нежно-розовых утренних зорь в дымке стелящегося тумана, ни фиолетовых вечерних небес в окладе предгрозовых пурпурных облаков, ни волшебства звездно-лунной поры поэтов и любовников. Солнечный желто-красный горб занимал добрую половину небосвода и баста! Круглогодично день и лето. Вопрос бодрствования и сна урегулировали просто и строго. Семнадцать "дневных" часов[3], отсчитываемых ударами церковных колоколов (а кое-где и курантов), народ вкалывал, лиходействовал и греховодничал ради хлеба насущного. "Ночное время" — Комплету или время Скорбных Небесных Слез, а попросту дождя[4], тот же народ занимался всем ранее упомянутым, но с риском огрести загробные страдания и муки. О чем его, народ, не единожды предупреждали с амвона попы. Так продолжалось семь дней из десяти: иснайен, саласан, арбан, хамис, джумни, сабти и квира. Три оставшиеся: вигилий, нумен и пиетас вышеупомянутые попы предписывали молиться, посещать храмы и вести "дела благостные, похвалы достойные". Верующие так и поступали, ну, а неверующие, водились и такие, коротали отпущенные сроки в кабаках, игорных домах и борделях. Из прожитых, праведно или неправедно разговор отдельный, декад складывался календарный год, длительность которого определялась созреванием на священных грядках Ардатской (и только там) обители особого сорта репы, прозываемый Даром Небес. Как только снимали урожай, объявляли наступление Великих Благодарений. Народу давали гульнуть Великую Седмицу, а затем монахи под стенания и молитву сеяли репу вновь, личным примером призывая, закруглятся с праздностью. Особо непонятливых секли на площадях розгами, вколачивая почтение к вере и морали.