Он наконец-то отрывает взгляд от учебника и смотрит на меня. Действительно смотрит, наверное, впервые с тех пор, как мы познакомились. Я тоже гляжу в его темные глаза. У меня начинают дрожать руки, и эта дрожь расходится по всему телу.

– Я поступил сюда, потому что хочу учиться в настоящей школе, – говорит он. – Иначе я остался бы в Сеуле и у меня был бы репетитор, который снабжал бы меня правильными ответами.

– Или в Америке.

– Что?

– Ты мог бы остаться в Америке. Тогда бы тебе не пришлось изучать язык, который ты и так знаешь.

Он стискивает зубы.

– Может быть.

– Софи рассказывала мне, что вы сбежали от чего- то, когда приехали сюда. От чего именно? – Внутренний голос вопит, требуя, чтобы я заткнулась. Сейчас я перехожу сотни социальных границ. Но меня, кажется, несет.

– Ниоткуда я не сбегал, – цедит он, хотя его лицо остается бесстрастным. – Я хотел пойти в школу.

Я вынудила его защищаться. И продолжаю гнуть свое:

– А что, в Сеуле нет школы?

– Такой, в какой я хотел бы учиться, нет.

Я подпускаю в свой голос фальшивого сочувствия.

– Потому что не мог справиться с визжащими фанатками? Да, согласна, это так утомительно – быть знаменитостью.

Между прочим, я права. Я с детства слышала, как папа и Нейтан жалуются на это. Именно поэтому мы живем не в Лос-Анджелесе и не в Нью-Йорке, где тебя постоянно преследуют папарацци или любопытные зеваки. Однако я предпочитаю не обнаруживать, что я хорошо его понимаю. Я сыта по горло музыкантами и их фанатскими комплексами. Ты видишь, как твой парень после концерта лижется с другой девчонкой, как шоу- бизнес рушит твои семью, и у тебя нет желания заводить отношения с еще одним эгоистичным мальчиком- гитаристом.

– Знаешь, ты слишком злая для старшеклассницы, – заявляет он.

У меня в буквальном смысле отваливается челюсть.

– Ты… ты… – только и произношу я.

Он склоняет голову, тень улыбки появляется на его губах.

– Ну вот, ты и потеряла дар речи.

– А ты, наконец, обрел свой голос, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Джейсон едва сдерживает смех, и, не будь я в таком бешенстве, я бы обрадовалась этому. Но сейчас мне хочется от души врезать ему. В жизни не встречала такого надменного, неприятного типа.

– Урок окончен, – объявляет мистер Сэ за секунду до того, как звенит звонок, и я вынуждена отвести взгляд от Джейсона.

Я судорожно, до белых костяшек, сжимаю край парты и смотрю, как он исчезает за дверью. Мне плевать, что Софи моя соседка, – я ненавижу его. Нет, серьезно. Я готова зайти на страницу его группы в Фейсбуке и понаписать там столько гадостей про них, сколько смогу придумать, а потом забить весь текст в переводчик Гугла и запостить его снова, уже на корейском.

Да-а, мне предстоит длинный год.

В четверг появляются новые предметы, но этот день не так богат на события, как первый.

В половине шестого мы с Софи встречаемся у столовой, чтобы поужинать, и я с неудовольствием обнаруживаю, что все участники «Эдема» сидят за столиком в углу, в стороне от остальных учеников. Те таращатся на них, но при этом старательно делают вид, будто смотрят в другую сторону.

Я плетусь за Софи, которая устремляется к ребятам и садится как можно ближе, насколько позволяют приличия, к Тэ Хва. Мне остается свободное место либо рядом с Джейсоном по другую сторону стола, либо между Йон Джэ и краем скамейки.

Я выбираю второе.

Йон Джэ великодушно двигается, чтобы дать мне побольше места, и я с благодарностью улыбаюсь ему. Он действительно классный. И очень милый. Вот тебе, Джейсон!

– Софи, что ты думаешь о нашем математике? – спрашивает Йон Джэ между двумя ложками бурды, что зовется здесь супом тофу и от вида которой мой желудок скручивается в спазме. – Ты ведь боялась, что с ним будет трудно, да?

– Ага, только он мне понравился. – Она наклоняется к Тэ Хва и переводит ему.

– А ты? – Йон Джэ переключает свое внимание на меня. – Как у тебя прошел день? Жаль, что мы в разных классах.

Я тщетно пытаюсь подцепить палочками латук.

– Хорошо. Хотя урок корейского мне не понравился.

Откуда-то со стороны Джейсона доносится фырканье, и я подавляю желание бросить на него злобный взгляд. Злая девочка. Гм. Я не злая. Хотя у меня есть все основания злиться, это точно. Посмотрим, как он пройдет через все то, что выпало на мою долю, вот тогда и поговорим.

– Ой, сочувствую, что ты попала в этот класс, – говорит Софи. – В этом году наш класс разделили пополам, и ты оказалась в той части, где изучение корейского обязательно.

Я кошусь на Джейсона, но он никак не объясняет, почему он, кореец, оказался в нашем классе.

– Завтра вечером мы с Грейс собираемся в молл, – неожиданно говорит Софи, и я вздрагиваю. – Хотите с нами, мальчики?

Йон Джэ смотрит на Джейсона, который сидит будто в рот воды набрал.

– Хорошая идея. Мне почти ничего не задано, так что я могу поехать.

– Да, да, – кивает Тэ Хва. – Мы с вами.

– А как насчет тебя, братец? – Софи умильно складывает губки. – Пожалуйста!

– Ладно, – бросает он.

Софи хлопает в ладоши.

– Здорово! Тогда встретимся в полпятого.

Остальную часть ужина мы проводим в приятной беседе. Йон Джэ рассказывает мне о своей учебе и о младшей сестре, которая живет в Пекине и хочет стать гимнасткой. Когда мы расходимся по своим комнатам, я понимаю, что за весь ужин не обменялась с Джейсоном ни единым словом.

На следующее утро я прихожу в класс задолго до начала первого урока. Наблюдая за тем, как помещение постепенно заполняется учениками, я готовлюсь к встрече с Джейсоном. Но он садится на один из свободных стульев за первой партой. Как можно дальше от меня.

Я ухмыляюсь и взглядом мечу молнии в его спину, надеясь, что он почувствует мои полные ненависти мысли. Кто сказал, что он не хочет сидеть рядом со мной? Это я не хочу сидеть рядом с ним! И я демонстрирую ему это весь день, отказываясь смотреть в его сторону.

Половина пятого наступает раньше, чем я ожидала, и у меня едва хватает времени, чтобы забежать в свою комнату и переодеться. Я решаю надеть платье до колен, которое в прошлом году заказала по онлайн-каталогу. Как вообще нужно одеваться в корейский торговый центр? Я уже заметила, что здесь девчонки одеваются не так, как у нас. Каблуки у них выше, шорты короче, майки с принтами и юбки до щиколотки. Многие ходят в расклешенных джинсах или в чем-то таком, что у нас дома считается одеждой панков или прочих неформалов. Я не могу избавиться от ощущения, что своим нарядом я выделяюсь сильнее, чем цветом кожи и волос.

Мы встречаемся с ребятами у нашего корпуса. Софи тут же приклеивается к Тэ Хва, и я начинаю подозревать, что между ними что-то есть. Кажется, он приятный парень, судя по тому, что я вижу. Правда, видела я мало, учитывая, что мы с ним почти не разговаривали, и наши беседы ограничивались неловкими улыбками.

Я иду рядом с Йон Джэ, Джейсон шагает по другую сторону. Я всячески стараюсь не смотреть на брата Софи, но не могу отрицать, что сегодня он выглядит особенно привлекательно – в фирменных джинсах-скинни и клетчатой рубашке, надетой поверх белой майки. Закатанные до локтей рукава открывают красивые руки, а ее расстегнутый ворот – изящную шею и ключицы.

Грейс, хватит пялиться!

Слава богу, мы едем на автобусе, а не на мопеде. Я никак не могу выбрать нужные монеты, чтобы опустить их в щель кассы, поэтому, к моему смущению, от которого горят щеки, Йон Джэ вынужден заплатить за меня прежде, чем на меня набросятся пассажиры, стоящие сзади.

– Не смущайся, – подбадривает он, когда мы пробираемся в глубь забитого людьми салона, и хватается за петлю, свисающую с потолка. – В прошлом году я был в Америке и так и не смог разобраться в деньгах. – Он морщит нос. – Все банкноты одного цвета, и на всех седой старик.

До центра Инчхона мы добираемся больше часа. Теперь я понимаю, почему Софи решила в прошлый раз ехать на скутере. В Инчхоне она ведет нас по лестнице вниз, в метро, и я сдерживаю стон. Опять ехать?