Я прощаюсь с качелями, которые так предательски сломались, с той лавочкой, на которой мы сидели, где Ирка меня утешала, с голыми кустами сирени, с засыпанной снегом клумбой, с помойкой, где можно было найти всякие интересные штуки…

Рабочие грузят вещи в большую машину. А я завернула свою большую пластмассовую куклу Вику во всякие тряпочки и держу под мышкой. Потом мы с папой долго едем в кабине грузовика. Вику я посадила на коленки и всё время согреваю её твёрдые белые пятки, чтобы она не замёрзла.

Какой-то он будет, мой новый двор?..

Машина едет, едет. Льдина плывет и плывет к новым берегам.

Когда мне исполнилось 16, я приехала сюда снова — соскучилась. Я навестила Зою Николаевну — она по-прежнему работала в школе. «Это весьма похвально, что у Тани появилось желание вернуться в родной класс!» — назидательно сказала она своим новым ученикам-первоклашкам. И я вдруг увидела её другими глазами. Не так, как в детстве.

Я пришла в свой двор, обошла дом, потом зашла к бабе Иве. И она поила меня чаем и рассказывала новости. Во дворе всё оказалось каким-то маленьким, словно я теперь смотрела на всё через бинокль-наоборот. А прошло всего-то полжизни — те самые восемь лет.

… Я никогда больше не видела Володьку. Прошло ещё несколько лет, и мы встретились с Иркой.

«Он умер, — сказала Ирка. — В 20 лет. У него нашли какую-то болезнь. Что-то с кровью, кажется. Он успел жениться, немножко они прожили… Ну а потом…»

Вот и всё. На новом месте, куда мы переехали, началась новая жизнь. И идёт, и идёт. Но о ней будут другие рассказы. А этот закончился.

Я смотрю в зеркало. Смотрю и думаю, что я, пожалуй, хорошенькая. Волосы на висках — с кудряшками, глаза голубые, весёлые, на розовых щеках ямочки. Наверное, я даже красивая, — нерешительно думаю я. Почти как красавица Насто из карельских сказок. Там имена такие чуднЫе! В русских сказках звали бы её Настя да и всё! А тут — Насто! Я и куклу так назвала. У меня такая замечательная кукла есть! Мне её на день рождения подарили. Когда исполнялось пять лет. И как подарили! Мама у меня выдумщица-волшебница. Сделала для меня цветик-семицветик. Из карандаша и цветной бумаги. Села со мной посреди комнаты, обняла и говорит:

— Произноси, Танечка, заклинание. Помнишь, как в сказке?

Конечно, помню: «Лети, лети, лепесток, через запад на восток. Через север, через юг, возвращайся, сделав круг. Лишь коснёшься ты земли, быть по-моему вели!»

— Проси куклу, — шепчет мама мне в самое ухо. — Большую куклу.

Я, честно сказать, немножко растеряна. Я бы хотела сама что-нибудь пожелать, без подсказки. Но я же понимаю, что это игра. Мало ли что я захочу! И потом что может быть лучше для девочки, чем большая кукла?!

— Большую куклу! — говорю я громко.

И из-за двери выезжает по полу коробка. О, это необычная коробка! Не желто-серая, тоскливая, как обычно. Эта — вся разноцветная! На ней нарисованы играющие дети. И на крышке, и по бокам! А внутри лежит огромная кукла! С голубыми глазами, с настоящими пушистыми ресницами и светлыми, как у феи, волосами! Платьице у неё скромное, но, видимо, очень модное. Короткое, светло-зелёное, с фиолетовыми рукавами. Сзади — кнопочки. Лицо у куклы почти строгое, но, конечно, очень красивое! Это немецкая кукла, с резиновыми ручками, и мягким резиновым лицом. Наши куклы — пластмассовые, твёрдые. Даже ресницы у них пластмассовые. Гнучие-колючие. Кукла Лада такая и кукла Вика. А эта — почти человек! Красавица Насто!

Но лепестков осталось ещё шесть!

— Собачку! — подсказывает мама. — Проси собачку.

— Живую? — с надеждой выдыхаю я.

— Игрушечную. Но почти! Почти как живую!

Из-за двери выезжает серенькая собачка с оранжевыми стеклянными глазами. Пушистик. Обратная сторона ушек у неё беленькая, чуть шершавая. Носик чёрный. Хорошая собачка!

До этого я играла с рыженькой собачкой. С висячими ушами. Она была из какой-то ткани: вроде тряпочка, а вроде с какими-то кудряшками. И однажды я её постригла. Ну не сильно, так, немножко. А мама заплакала. Эту собаку ей, оказывается, папа подарил. Ещё до моего рождения. И мама считает, что я её испортила. А по-моему, ничего почти и не заметно. Но маму жалко. И стыдно, что я её огорчила. Ну эту, серенькую, я стричь не буду. Я назову её Тотошка. Как в «Волшебнике Изумрудного Города». Это моя любимая книжка, мне её папа из командировки привёз. Какие там картинки! Элли в серебряных башмачках, Элли в плену у людоеда, Страшила на палке, Железный дровосек с шёлковым сердцем в руках… Вот злые летучие обезьяны схватили моих любимых героев, вот Гингема колдует, Бастинда растаяла… Мы с папой читали вместе эту отличную книжку. И я запомнила: автор — Александр Волков, а художник — Леонид Владимирский. Обожаю их обоих! Как-то я ходила и спрашивала всех вокруг: «Кто твой любимый писатель?» Все что-то отвечали. А папа хитренько так посмотрел и говорит: «Александр Волков». И я с разбегу как прыгну к нему на шею! Как обниму!

И когда цветик-семицветик мне подарки присылал, я понимала, конечно, что они не сами прилетают, что за дверью сидит папа и подталкивает. Мне было его видно через щёлочку. Но это была хорошая игра. И я чувствовала, что родители очень старались сделать мне праздник.

Мама говорит, что когда мне было полтора года, они с папой на новый год нарисовали для меня большую картину — с ёжиками, которые лепят снеговика. Папа хорошо умел и рисовать, и срисовывать. А всё придумала мама, конечно. Они срисовали ёжиков с маминой иностранной открытки. Я всего этого не помню, если честно, но мама говорит, что я, проснувшись, встала, подошла поближе, долго рассматривала, пальчиком показывала. Радовалась. Ну скажите, вы много знаете родителей, которые для совсем маленькой дочки картину будут рисовать? Мои — самые лучшие! Вот и куклу Насто для меня достали. Такую красивую! Немецкую! Редкую! И дорогую, наверное!

У куклы Насто потом тоже появилась дочка. Ну ту я уже со спокойной совестью назвала просто Настя. Купили мы её на даче. Точнее, на станции. От дачи до станции нужно было идти по тропинке, сначала через речку по мостику, потом — мимо болотца (там водятся крохотные-крохотные, но живые коричневые лягушечки!), потом — через берёзовую рощу. Когда идёшь по роще, по тропинке, всё время спотыкаешься о корни. Эти самые корни выступают из земли, такие толстенные, похожие на огромных червяков. Ноги у меня ещё маленькие; если устанешь, то высоко поднимать их трудно. И я всё время спотыкаюсь! «Выше ноги поднимай!» — сердится мама. Я стараюсь, но этих корней так много!

(Из-за них я не любила гулять в лесу и ходить на станцию. Теперь я немного подросла и перешагивать через корни мне уже полегче. Но всё равно…)

А если поднять голову от корней и смотреть по сторонам, то видишь, как в роще красиво. Солнечные пятнышки лежат на дорожке. И вокруг всё солнечно-зелёное. Деревья, цветы — они как будто поют. Свою какую-то песню. Какую — не знаю, но точно поют. Как в опере «Белоснежка», которую я выучила наизусть: «Огоньки горят кругом ночны-е, светлячки ведут тебя лесны-е. Ни на шаг от нас не отставай, и-ди…» Я старательно перешагиваю корни, «и-ду»! Пытаюсь угадать, о чём поёт лес. На станции мы идём к врачу. Если я не буду бояться, мама купит мне куклу. У врача ничего страшного не происходит. Идём в магазин. Там продаётся потрясающая кукла — необыкновенно похожая на Насто, только гораздо меньше… Теперь она моя. Что про это долго рассказывать?! И так всё ясно! Мама со-гла-си-лась!!!

Когда мы живём на даче, со станции иногда приезжает папа. Или мама, если я остаюсь на даче с бабушками. Баба Зина — мамина мама. А баба Лида — её сестра. Она хозяйка дачи. А мы — в гостях. Здесь всё большое — целый мир. Цветы — розовые флоксы, белые и малиновые пионы — почти с меня ростом. Ещё есть бледненький душистый табак. И клубника. И дикий виноград. Я теперь знаю, что на даче всё это непременно должно быть. Вырасту — заведу себе дачу и всё это посажу! Вечерами меня купают в чугунной детской ванночке, эмалированной, белой. Как стемнеет — душистый табак начинает сладко пахнуть. Днём молчит, молчит, а ночью пахнет — чудной какой! Кто ж его ночью нюхать будет? Все же спят!