— Сидите на уроке тихо, как мыши, — прошептал Фёдор.

«Сумка» захихикала. «Каморой» оказалась классная комната, полная писка, блеяния, криков, жужжания и смеха. Но как только учитель зашёл внутрь, воцарилась такая тишина, будто здесь не отроки тринадцати-пятнадцатилетние учились, а бесплотные духи. «Духи» вскочили возле столов и почтительно склонили головы.

— Добрый день, — сказал Иван Петрович, — всем сейчас красивый вид иметь! Государь наш Пётр Алексеевич изволит делать визит. Вижу у некоторых незаправленный рубаха. Где господин Пашков?

— Это надзиратель их, — шепнул Тимохе Федя, — отец говорит, он порет их за любое ослушание.

Как раз в эту минуту в дверях появился господин Пашков — длинный, тощий, с лысиной, делавшей его голову похожей на яйцо. Он злобно оглядел класс и покрепче сжал толстую палку.

— Какое было задание для самостоятельный изучение? — спросил Иван Петрович ученика, сидевшего у самой двери.

— Выучить сигналы кораблям при движении, господин учитель, — бодро выкрикнул тот.

— Да, это есть очень важный предмет. Как передают сигнал с судна на судно? — он указал на другого мальчика.

— Флагами, господин учитель, — сказал вызванный.

— Что означать белый вымпел на корме и выстрел из пушки, сударь? — задал Иван Петрович вопрос третьему мальчику со светлыми волосами.

— Сие означает — судну совершить поворот через фордевинд, — пролепетал тот неуверенно.

— А ежели флаг с три красные полосы поднят на фок-мачта?

— Я это лучше них уже выучил, — зашептал Федя Тимохе, — авангардной эскадре идти в погоню.

— Кто отвечать на мой вопрос? — нахмурился Иван Петрович.

Тут подскочил тот, что сидел у двери, и ответил в точности Федиными словами. Иван Петрович довольно кивнул.

— Завтра каникулы, — сказал учитель, пристально глядя на красного как рак светловолосого ученика, — потому сегодня к вам, сударь мой, я буду добрый, как маменька, но следующим разом будет палка господина Пашкова. Корень ученья горький, да плод его сладкий. Гардемарины — надёжа и опора государя. А кто лениться любит, будет битый палкой. Весной — плавать на судах, тут вас никто не пожалеть.

— Государь едет! — в класс вбежал какой-то человек.

Все повскакивали с мест.

— Стройся! — послышался голос из коридора, а затем затрубил трубач.

— Тимка, Тинка, вы слышали? — сказал Федя, заглядывая в сумку. Кроме пустой салфетки, пера и учебника в сумке ничего не было.

Ну не слушать же мышатам занудные разговоры многоуважаемого Ивана Петровича. Вот старинную обсерваторию поглядеть — это мечта, да ещё после такого пира, который закатил им Федя. Мышата выскользнули незамеченными из класса, быстро сориентировались и оказались в обсерватории. Посреди круглой комнатки на столе стоял удивительный прибор из жёлтого металла, напоминавший одновременно и глобус, и корабль.

А рядом расположился, кажется, старинный телескоп.

— Слушай, Тин, — задумчиво проговорил Тимка, забравшись на непонятный прибор. — Как-то глупо получается. Идёт война, а мы за серебряной ниткой гоняемся.

— Ты разве не хочешь домой? — спросила Тинка, но вопрос был, скорее, обращён к ней самой, потому что и глупые, и умные мысли приходили в головы мышатам одновременно.

— Как мы можем помочь? Не из пушек же стрелять? — Тинка начала обследовать телескоп.

Но тут послышался топот копыт, конское ржание, крики приветствий. Тинка прижалась носиком к стеклу и увидела выбирающегося из саней царя. И тут же в глаза ей бросилась массивная трость, увенчанная серебряной головой кабана…

Тинка подскочила.

— Ой! Смотри-ка, здесь и этот, со свиной тростью.

Тимка забрался на окно и увидел, как из царских саней не вышел, а выкатился знакомый коротышка, неловко наклонился и схватился за рукоять трости толстыми пальцами.

— Тинка, бежим. Кажется, Пётр в парадной одежде приехал!

Мышата бросились к двери. Увы! Маршруты петербургских сквозняков неисповедимы. Почему при открытии двери в Академию со всего размаху захлопнулась дверь в обсерваторию, — непонятно! Над этим ещё придётся поломать головы местным научным светилам. Путешественники во времени, к своей досаде, пропустили всё: и то, как юные ученики, построенные в аккуратные шеренги, кричали: «Виват, государь Пётр Алексеевич!», и то, как весело трубил трубач, а царь шёл вдоль строя и всем ученикам пожимал руки, и то, как он, чуть согнувшись, вошёл как раз в тот класс, где были Федя с Тимохой!

— И надо же было мне их в сумке оставить! — прошептал Федя.

— Куда же они могли подеваться? — оглядывался Тимоха.

— Бог в помощь отрокам учёным! — подкручивая ус, сказал Пётр, ожидая, когда ученики вновь заполнят класс ван Блюмена. — Здравствуй, Иван. Вот, привёл с собой Хоггета. Пускай посмотрит нашу Академию.

Учитель и инженер раскланялись. Тут Пётр заметил Тимоху.

— А, Данилов сын, — поприветствовал Пётр мальчика, — молодец, что не испугался. Между знанием и невежеством имеется громадная пропасть, поэтому любой человек должен с пользой употреблять каждый час и трудолюбиво заниматься науками.

«Надо же как! Один раз меня увидел, а помнит», — обомлел мальчик, но ответил царю: —Я сегодня, царь-батюшка, только посмотреть пришёл, а учиться после каникул начну.

— Правильно! Зимой будешь заниматься теорией, а летом изучать морское дело на практике. Хоггет, — обратился Пётр к англичанину, — мы сейчас с Иваном словом перемолвимся, а ты пока отроков поспрашивай, проверь, какие знания у них в голове осели. И правды не таи!

Иван Петрович предупредительно поднёс стул англичанину и вышел вслед за царём.

Как же повёл себя инженер Хоггет, оставленный с учениками? Схватил ли он указку, принялся тыкать ею в отроков? Или возвёл глаза к потолку и стал вспоминать свои школьные годы? Отнюдь нет. Чуть только на него обратились взгляды всех, кто был в каморе, Хоггет согнулся пополам и присел.

— Что с вами, сударь? — подскочил к англичанину Федя.

— Должно быть, ветчина была не свежа… — закряхтел Хоггет, — голубчик, а где у вас тут отхожее место?

— Сейчас же вас провожу, — Федя помог корчащемуся инженеру подняться. Едва они вышли за дверь, Хоггет сказал:

— Я сам дойду, скажи куда.

Федя объяснил ему, где находится уборная, и вернулся в класс, где ученики радостно обсуждали небывалое доселе везенье: урок всё никак не начинался.

Пётр и учитель поднялись по лестнице именно туда, откуда не могли выбраться Тимка и Тинка, — в обсерваторию. Когда дверь открылась, мышата юркнули за ножку стола. Тинка шепнула:

— Вот здорово! Царь к нам сам пришёл. Давай-ка рассмотрим, во что он одет.

— Я принёс тебе список кораблей, любезный Иван, вот он. Документ сей, как ты понимаешь, секретный. Вот те суда, что есть в нашем распоряжении. Прибавь к тому ещё «Оксфорд» и «Страфорт», да ещё «Исаак-Викторию», что на ремонте, да фрегат «Лондон», он к лету будет готов. Проложи на сей карте маршруты сообразно навигационным расчётам. Мне в Адмиралтейств-коллегии уже примерно наметили, но я желаю ещё твой план посмотреть, поскольку ты в географии и навигации зело искусен.

— Сделать всё, что в моих силах, государь, — сказал Иван, польщённый доверием царя. Он взял свёрнутый в трубочку плотный лист бумаги и сунул в карман.

Царь положил руку на плечо ван Блюмена.

— Поторопись, Иван, награжу, не обижу.

Тимка, выглянув в эту секунду из-за ножки, так и подпрыгнул: манжета царского камзола была подбита серебряной нитью.

Если бы кто-нибудь в этот момент вышел к лестнице, ведущей в обсерваторию, этот кто-то весьма бы удивился, увидев Хоггета, на цыпочках спускавшегося вниз. Того самого Хоггета, который ещё минуту назад корчился от боли в животе.

— Теперь — в камору, — велел Пётр и пошёл к двери. Мышата ринулись следом, Тимка успел выскочить, чуть не попав под тяжёлый сапог Петра, но Тинка испугалась, что её раздавят, и дверь захлопнулась, снова отрезав её от всех.