В прохладном, плохо освещенном и пустом зале Лиза с мальчиком устроились за угловым столиком, перед ними вазочки с разноцветным мороженым и хрустальный графин с каким-то рубиновым напитком.

Спросив разрешения, Сергей Петрович опустился на свободный стул.

Мальчик окинул Лихоманова хмурым взглядом и вежливо сказал:

— Здравствуйте.

— Здравствуй, молодой человек… Какое мороженое посоветуешь попробовать? Синее с желтым — уж больно аппетитное.

— Оно на маргарине, штатовское… Возьмите лучше сливочный пломбир. Вот этот, с шоколадными полосками.

По первому впечатлению Сергей Петрович не заметил в нем ничего необычного, мальчик как мальчик, с перемазанным ртом, наслаждающийся обилием заветного лакомства. Разве что чересчур серьезный, неулыбчивый, но это уж от характера зависит. Дети разные бывают… Если бы не машина с охраной на улице и не Лизина внутренняя напряженность, которую он почувствовал, едва присев к столу, Сергей Петрович мог заподозрить, что произошла досадная ошибка или он попался на чей-то неуместный розыгрыш. Но никакой ошибки, разумеется, не могло быть. Миша Горюхин действительно находился под защитой государства, и дар, который в нем таился, соответствующего профиля специалистами приравнивался к национальному достоянию. Таких, как Миша, в Москве насчитывалось полтора десятка, все это были мутанты, мальчики и девочки, от восьми до двенадцати лет. Сколько-то еще осталось, естественно, невыявленными. Всеми правдами и неправдами оторванные от родителей, несчастные создания находились под неусыпным наблюдением ученых, и будущее, скорее всего, не сулило им ничего хорошего. Лиза специально ездила к Самуилову, своему крестному, чтобы добиться разрешения на сегодняшнее свидание. От доктора Чусового майор узнал достаточно, чтобы поглядывать на худенького мальчика с опаской и состраданием. К примеру, при определенных условиях Миша мог действовать как мощный прерыватель психотропных излучений. В его присутствии знаменитые, прославленные экстрасенсы (уровня Кашпировского) мгновенно скукоживались и впадали в непристойную панику: некоторые бухались в обморок, другие бились в трясучке, третьи истошно вопили: «Уберите его! уберите его!»

Лиза Королькова за эти дни собрала массу информации о потусторонних явлениях, ставших, оказывается, в обновленной, рыночной Москве обыденным фактом. Все то, что фундаментальная наука отрицала, как не могущее быть в принципе, внезапно обнажилось с невероятным бесстыдством. Оборотни бродили по улицам, спускались в метро и с наглыми гримасами выклянчивали у прохожих сигареты. На каждом углу молодые, азартные лохотронщики шаманским бормотанием — приз! приз! приз! заманивали моментально терявшего ориентир обывателя к своим одноногим столикам и обдирали его подчистую. Черти подмигивали с экраном телевизоров, переодетые то в шоуменов, то в депутатов, то в членов правительства. Ближе к утру, всякий раз в одно и то же время, на Красную площадь, озираясь, прокрадывались странные, с испитыми лицами мужчины, все похожие на Солану; скапливались у кремлевской стены и подолгу на нее мочились, словно поливали из резиновых шлангов. Никого из них ни разу не удалось задержать, правда, никто и не старался. Священники с амвона заговорили о пришествии в город сатаны, но их мало кто слушал. После того как в церковь повадились, как в казино, ходить бандюки с массивными крестами на золотых цепочках, и особенно после того, как верховный тиран однажды набрался духу и перекрестился, и не был поражен громом, она утратила притягательную силу для робкого московского молельщика.

Особая статья — изменение генетического кода, ломка человеческой души. Кроме массовой промывки мозгов, проводимой через телеканалы, в моду вошло индивидуальное компьютерное зомбирование, которому подвергались не все поголовно, а выборочные особи, как правило из тех, кто представлял какую-то угрозу победившей охлократии. Средств защиты от компьютера не было вообще. Прежде чем подключить человека к аппарату, его напичкивали химическими снадобьями, навсегда лишавшими воли и способности к самооценке, что, вероятнее всего, и произошло с бедолагой Зенковичем. Удовольствие, надо заметить, дорогое, но на него реформаторы денег не жалели. Срок жизни компьютерного зомби, как правило, ограничивался одним-двумя годами, после чего его окончательно перемещался в виртуальный рай. Некоторое время назад в Думе шли, как известно, жаркие дебаты по поводу законности компьютерного вмешательства в психику, и большинство склонилось к мнению, что такой способ воздействия на вольнодумцев все же гуманнее, чем практикуемая в цивилизованных странах мозговая лоботомия.

Лиза уверяла, что способности чудо-ребенка совершенно неисчерпаемы, ему ничего не стоит справиться с компьютерным блоком. Майор в этом сомневался, может быть, отчасти потому, что его знания в области аномальных параявлений были скудными, он почерпнул их, в основном, из секретных отчетов Конторы, изредка попадавших ему в руки, да из застольных лекций Олега Гурко, который, разумеется, был знатоком белой и черной магии и вообще всякой бесовщины, сам вроде бы из любопытства проходил некие обряды посвящения: однако скептический крестьянский ум Лихоманова не воспринимал всерьез поучения образованного друга, семена трансцедентных знаний падали на худую почву. Теперь, когда приперло, Сергей Петрович оказался безоружным перед феноменом «пси». Зенкович, в сущности, был первым натуральным зомби, с которым он столкнулся. То есть, вероятно, он и раньше встречался со многими, возможно, вел с ними какие-то дела, но принимал их за обычных людей, ну, может быть, чуть экзальтированнее и глупее прочих, а уж эти качества так широко распространились в новом российском обществе, как прежде — стремление к справедливости и сердечная доброта.

Он уговорил Лизу свести его с мутантом, желая своими глазами убедиться, не водят ли его за нос и на каком он свете.

Официант подал новые вазочки с мороженым, а для Сергея Петровича и Лизы бутылку шампанского. Майор не придумал ничего лучшего, как спросить:

— Сам-то еще не употребляешь, сынок?

Слишком вольное обращение не понравилось ребенку, он поднял голову, и майор был готов поклясться, что в голубых глазах на короткий миг вспыхнуло желтое пламя, точно такое, какое бывает у сатанят, которых показывают в фильмах ужасов.

— Не называйте меня сынком, пожалуйста, — мягко попросил мутант. — Нет, вина я не пью. Мне нельзя.

Вступила Лиза:

— Не обижайся на дядю Сережу, Мишенька. Он хороший человек, но плохо воспитан. Уж я-то натерпелась больше всех.

— Понимаю, — буркнул мальчик, вновь принимаясь за мороженое.

Сергей Петрович продолжал с невинным видом.

— А почему нельзя, Миша? Я вот лично пью водочку лет с десяти и ничего. Как видишь, вырос здоровеньким.

— Неправда, — как-то вяло возразил мутант. — Первый раз вы попробовали водку после школы, когда вам было семнадцать лет.

После этих слов, брошенных вскользь, майор на некоторое время погрузился в тяжкое раздумье. У него даже под ложечкой закололо. Чудо-ребенок попал абсолютно в точку. Именно после школы, точнее, в ночь выпускного бала одноклассник Сережи, некто Витя Воробьев, хулиган и провокатор заманил его и еще троих пацанов в туалет, где они из граненого стакана по очереди выдули бутылку белоголовой, самой простой, стоившей тогда рублей десять или чуть больше. В цене майор, спустя почти двадцать лет, не был уверен, зато отлично помнил, как сделался в дупель пьяным и пошел выяснять отношения с Верочкой Щукиной, к которой полгода собирался подступить с решительным штурмом. И надо сказать, отлично выяснил. Они до утра, отбившись от класса, бродили по весеннему городу и нацеловались до одури, к тому же признались друг другу во взаимной вечной любви. К сожалению, роман не имел продолжения, но это уже другая история. После того случая Сережа долго считал, что стопка водки — самый надежный ключ к женскому сердцу, хотя впоследствии эта иллюзия развеялась, как и многие другие. Но каким образом мог узнать об этом Миша Горюхин?