Тут Илхам и заметил зазевавшегося Леву.

— Гляди-ка, — с усмешкой обратился к братанам, — кажись, Таракан приполз… Тебе чего, Таракаша? Нюхнуть хочешь?

— Ты же знаешь, уважаемый бек, — вежливо ответил Лева, — я не по этому делу.

— Тогда ступай, куда шел, — посоветовал Илхам. — Или дохлых китайцев не видел?

Лева побрел прочь, но вдруг бес толкнул его под руку и он совершил один из самых чудных поступков в своей жизни. Зная, что придется раскаиваться, вернулся к братанам.

— Продайте его, ребята, а?

Арслановы не удивились, они вообще ничему не удивлялись с тех пор, как прибыли в столицу.

— Сколько дашь? — спросил Илхам.

— Пятьсот рублей. Больше нету.

Илхам зычно гоготнул, и братья поддержали его сдержанным ржанием.

— Ты, Таракаша, мой тебе совет, думай иногда, чего говоришь, а то попадешь в беду. На нем куртка дороже стоит.

— Куртку можете забрать.

— Не наглей, Таракан, — предупредил азер и на всякий случай пнул лежащую тушку ногой. В китайчонке что-то жалобно чмокнуло, но он не шевельнулся.

— Зачем он тебе? — поинтересовался средний брат Айхан.

— Для коллекции. Я их коллекционирую. Китайцев, вьетнамцев и японцев.

— Он же жмурик, не видишь?

— Тем лучше, — глубокомысленно заметил Лева.

Поторговались еще немного и сошлись на том, что Лева отдает пятьсот рублей в задаток и еще сотню баксов принесет завтра. На слабый протест, что он, дескать, таких денег никогда в руках не держал, Илхам спокойно объяснил, что сделка уже состоялась и обратного хода не имеет.

— Законы ты знаешь, Таракаша.

— Знаю, — согласился Лева.

Братаны Арслановы удалились в сторону рынка, а Лева уселся возле китайца на корточки. Приложил пальцы к теплой, худенькой шее: пульса не было. Бомж видел много смертей, неожиданных и нелепых, но эта взволновала как-то по-особенному. На грязном московском снегу приплюснутое нежное личико китайца, с закрытыми глазами, с кровоподтеком на скуле выглядело совершенно инородным предметом, графической миниатюрой с выставки восточного искусства. А как изящно, энергично он прыгал, летал несколько минут назад! Надо же, одолеть такое расстояние, примчаться из Поднебесной на край земли лишь затем, чтобы уткнуться носом в пропитанную соляркой северную жижу, скованную льдом. Все же когда погибали, осыпались целыми гнездовьями землячки-русаки, это было более естественно.

Лева подложил сумки под задницу, уселся и закурил, не зная, что делать дальше. Главное; не мог понять, что такое на него накатило и зачем он отдал кровно заработанную пятихатку, да еще влез в непомерный долг, который может крепко аукнуться. Что это? Каприз сумеречного, алкогольного сознания или запоздалый отголосок былых душевных устремлений, когда мир выглядел сложной, многоступенчатой ярко окрашенной конструкцией, а не делился всего лишь на два цвета — белый и черный?

В этот миг убитый китаец открыл глаза, перевернулся на бок и сел, устремив на Леву рассеянный взгляд, напоминающий мерцание двух голубовато-зеленых звездочек в предутреннем тумане. Это было так неожиданно, что Лева невольно отшатнулся.

— Спасибо, товарищ, — сказал китаец на хорошем русском языке, хотя и с акцентом. — Ты меня спас. Твой теперь я должник. Меня зовут Су Линь, а тебя, товарищ?

— Лева Таракан, — представился Лева, машинально протянув руку, — Выходит, притворялся? Ловко.

— Зачем притворялся? Сходил туда-сюда и вернулся. Больно было, потом прошло.

Из голубоватых щелочек пролилась озорная улыбка, словно он сообщил что-то важное по секрету.

— Встать сможешь? — спросил Лева.

— Почему нет? Наверно смогу.

— Тогда пошли пожрем чего-нибудь. Думаю, не помешает после такого приключения?

— Очень хорошо! — засмеялся китаец.

В харчевне заказали плов, лобио, зелень — и все, что к этому положено из напитков, хоть Лева не знал, кто будет платить: у него в кармане осталось тридцать рублей с мелочью. Однако по логике событий угощение должен ставить, разумеется, китаец Су, спасенный и выкупленный от смерти. Су Линь угадал его мысли и самонадеянно похлопал по своей нарядной куртке, лежавшей рядышком на стуле.

— Не волнуйся, товарищ. Су Линь — богатый человек.

Вряд ли, подумал Лева, там что-нибудь осталось после братьев Арслановых. А вот что крыша у тебя поехала, это точно. Вслух сказал:

— Называй меня просто Левой, друг. У нас не принято говорить «товарищ». Все стали господами.

— Хорошо, Лева. — Китаец не переставал улыбаться с той минуты, как они вошли в заведение, но улыбка не делала его привлекательным, напротив, наложенная на синяки и ссадины придавала его облику какой-то потешно-устрашающий вид, словно бедняжка Су был ожившим персонажем одного из дешевых американских ужастиков. В этом, кстати, не было ничего удивительного: подобные существа встречаются нынче в Москве на каждом углу. Лева охотно с ними общался, чувствуя в них что-то родное. Он и сам многим нормальным людям, вероятно, представлялся выходцем из какого-то ненастоящего мира.

Однако вскоре все эти мелкие наблюдения перестали его занимать. Буквально через двадцать минут он оказался перед неожиданным выбором: остаться до конца своих дней вольным бомжом либо рискнуть башкой и взамен получить мешок денег и еще кое-что, туманно называемое положением в обществе. Кто-то другой мог не поверить изувеченному китайцу, но Лева прекрасно видел, что Су Линь не врет и за ним действительно стоят силы, позволяющие ему вести себя с такой очаровательной беззаботностью, едва вырвавшись из когтистых лап азеров. Все, что он говорил, было такой же правдой, как и то, что они сидели над тарелками жирного плова, а на дворе закруглялось третье тысячелетие.

Китаец сказал, что их фирма совсем недавно вышла на российский рынок, но установила много важных связей и перспективы у нее блестящие.

— Как называется фирма? — спросил Лева, прожевав очередную порцию сочного риса с кусочками нежнейшего мяса.

— Корпорация «Витамин». Это условно. У нас много названий, Лева.

— Вы торгуете витаминами?

— Не только, Лева. У нас много товара. Весь очень хороший и необходимый для россиянина. — Улыбка китайца сделалась необъятной, и он подмигнул собеседнику, для чего ему пришлось прикрыть оба глаза.

— Ничего, если буду называть тебя Саней? — спросил Лева. — Мне так проще, чем товарищ Су или господин Су. Как-то не звучит для уха.

— Называй, как хочешь, Лева. Я все равно пойму.

— Скажи, Санек, — Лева налил водки в чайную пиалу, китаец не пил крепкого, изредка прихлебывал гранатовый морс, — как же ты нарвался на азеров? Что у вас общего? Витамины?

— Нет, Лева, не витамины. Я на них не нарывался. Они сами меня поймали. Это очень дикие люди, Лева. Я ходил по рынку, никого не трогал, они спросили: чего вынюхиваешь, узкоглазая крыса? Я немного обиделся, ответил невежливо. Тогда они решили убить маленького китайца Су. Я мог с ними справиться, Лева, но лучше пусть думают, китаец мертвый.

— Ты мог справиться с тремя?

— Конечно. Это нетрудно. Но зачем лишний шум и кривотолки, верно?

Таракан опять поверил, выпил водки и доел плов. Он чувствовал, что задает слишком много вопросов, причем все какие-то второстепенные. Водка мутила рассудок. Чудные видения вспыхивали перед глазами, словно бенгальские огни. Удача рано или поздно улыбается человеку, важно только ее не прозевать, разглядеть в любом обличье. Почему бы ей, увертливой стерве, не быть похожей на китайца с разбитым лицом? Что-то ведь подсказало Леве заплатить за него выкуп.

— Давно живешь в Москве, Санек?

— Я учился в университете. Потом уезжал. Теперь снова вернулся. У вас как шутят? Москва-Пекин — на жопе блин. Правильно, Лева?

— Не совсем так, — Лева смутился, и его симпатия к любезному китайцу приобрела созерцательный оттенок. Водка в нем уже верховодила, хорошо ему было, уютно, тепло, сытно — жить бы так да жить. Он вытащил сигарету, и Су Линь поспешно щелкнул зажигалкой, откуда только взялась?