— Ведь у нас в детском доме все есть!
— Еще книги твои.
— А, книги — это хорошо!
В вестибюль к ним сразу вышла Мария Лукьяновна.
— Здравствуй, Галочка!
Она ни о чем не спрашивала, и Галя поняла: неизвестно когда дядя Паша обо всем ей рассказал.
Еще раз Павел Федотович поцеловал Галю, и застекленная тяжелая дверь захлопнулась за ним.
На момент ей показалось, что жизнь у Поликеевых, та, другая школа, Тоня Серпуховская — ой! Она с ней не простилась, какой ужас! — все было сном. Будто никуда она из детского дома не уезжала. Такое все вокруг привычное, свое: по обе стороны вестибюля — коридор, открытая дверь в кабинет директора, лестница, тишина в обоих этажах: сейчас время приготовления уроков. А ей, Гале, и уроки не заданы… Странно!
Какой-то мальчуган лет девяти, стуча каблуками, сбежал вниз по лестнице. Кто это, Галя не успела сообразить: спотыкаясь от торопливости, мальчик ринулся обратно наверх.
Как он успел так быстро сообщить о Галином появлении, непонятно. Но Мария Лукьяновна и Галя поднялись всего на несколько ступенек, а им навстречу со всех ног бежали девочки из Галиной группы:
— Галя! Наконец-то!
— Галочка, здравствуй! Как ты живешь?
— И не стыдно было так долго не приходить?
Ее стремительно обнимало сразу много рук. Кто-то целовал в щеку, кто-то прижался к плечу. Вон Света Корнева — значит, еще не вернулись с зимовки ее родители, вон Люба Попова, и Жанна, и Таня… Все говорят разом:
— Не толкайтесь, девочки! Я тоже хочу к Гале!
— Да не отпихивай ты меня, Ленка! Вечно тебе больше всех надо!
— Давайте посадим ее куда-нибудь, и пусть рассказывает!
Гурьбой девочки отвели Галю на диван в верхнем коридоре. Уселись вплотную, держа Галю за руки, обступили со всех сторон.
— За то, что ты так совсем не приходила, мы тебя до самого спанья не отпустим! — весело пригрозила Света.
— А я и не уйду никуда! — нахмурив брови, сказала Галя. — Я совсем приехала.
Сразу стало очень тихо. Но неловкое изумленное молчание длилось не больше полминуты.
— Почему совсем? Как так совсем?
— Он уезжает, дядя Паша! Далеко и надолго…
— На войну, да? — у Саши Прохорова загорелись глаза. — Он ведь военный, этот твой, который тебя усыновлял.
— И не усыновлял, во-первых, а на опеку, — терпеливо объяснила Галя. — Он мой дядя. И не на войну, а просто в военную командировку.
— Да сейчас и нет войны! Скажешь тоже! — Жанна толкнула Сашу, тот свалился с валика дивана. Ребята засмеялись.
— А у него ведь жена есть. Она тоже в командировку уезжает? — спросила Таня Верхова.
— Нет… А Валерка где?
— Да, наверно, голубей побежал кормить. Он же теперь голубятник!
— Как любит их, знаешь!
— А нам комсомольцы с завода подарили три пары новых голубей!
— Сизых две. И коричневых. А вчера учительница заболела, новая пришла, молодая. Нам книжку читала.
Наперебой Гале стали рассказывать о последних новостях: к новому году разучивают танцы и песни, Игоря Медникова забрала к себе тетка насовсем, поступили три новых мальчика и одна девочка, сбор одного отряда был прямо на заводе, в Красном уголке, их группа ходила на экскурсию в Зоологический музей… Нет, Гали здесь долго не было: сколько всего наслучалось!
— Галя, ты что же не идешь ко мне здороваться?
Галя вскочила с дивана.
— Здравствуйте, Софья Павловна.
Воспитательница обняла ее:
— А ты поправилась. Хорошо выглядишь. Ну, мы все очень рады, что ты опять с нами. А вы все отправляйтесь уроки учить. Только начали и выскочили…
В групповой Галя увидела, наконец, Валерку. Она сгребла его в охапку. Ее поцелуй пришелся ему куда-то за ухом. Валерка хихикал сконфуженно, отворачивался, ежился.
Приготовив уроки, он сразу убежал куда-то. К сидевшей возле Софьи Павловны Гале и не подошел, даже не взглянул в ее сторону.
«Отвык», — подумала Галя, и ей стало грустно.
А на другой день в школе, в своем прежнем классе, Галя встретилась с Зиной Черенковой.
Изумленная Зина ликовала, хлопала в ладоши, как маленькая.
— Какой случай замечательный, что ты вернулась! — восхищалась она. — Я так без тебя скучала, без конца, без конца думала, неужели я тебя больше никогда в жизни не увижу? И вот ты опять здесь! Знаешь, про тебя и Котька наш спрашивал: «А где это девочка, что играть умеет?» Точно я не умею играть, ну, не дурак ли? Ты к нам придешь непременно, обязательно, слышишь?
Гале стало совестно: Зина так радуется, говорит, скучала очень, а сама она вспомнила ли о ней хорошенько хоть два раза? Кажется, нет…
Кто моя мама?
Мария Лукьяновна с тревогой присматривалась к Гале Макушевой. Прежде живая, веселая, общительная девочка стала замкнутой, сдержанной. Временами она пристально, настороженно, с недетской серьезностью и как-то отчужденно вглядывалась в лица воспитательниц и ребят. Случалось, ее заставали забившейся куда-нибудь в укромный уголок. Она сидела неподвижно, с выражением тоски на лице. Иногда ее приходилось окликать по несколько раз.
Однажды Софья Павловна пожаловалась директору на Галину грубость.
— Галя грубит? — Мария Лукьяновна поморщилась, как от боли. — Это так на нее непохоже.
— Конечно, непохоже, — согласилась Софья Павловна. — Бросила пальто на окне в гардеробной. Я ей говорю: «Что же ты раскидала? Прибери!» А она мне: «А не все равно, где что лежит?» Резко так.
Мария Лукьяновна вздохнула.
— Пришлите ко мне Галю после ужина, — попросила она.
Покорно сложив на коленях руки, Галя с безразличным видом сидела на диване в кабинете Марии Лукьяновны.
— Ну, Галочка, как ты поживаешь?
— Хорошо.
— А по-моему, не совсем… — Мария Лукьяновна мимоходом, будто невзначай, прикрыла дверь в коридор и присела на диван возле Гали. — Вчера к нам приходила Мария Евдокимовна из завкома. Стала с ребятами беседовать, хотела с тобой поговорить, а ты повернулась и ушла. Ни за что обидела хорошую женщину. Она так любит детей…
Недоверчивая улыбка скользнула по Галиным губам.
— Я вижу, что ты не веришь… А ведь ты ее не знаешь! Люди бывают такие разные… — Мария Лукьяновна осеклась: девочка ее не слушала.
С внезапно запылавшими щеками Галя перевела дыхание.
— Я хотела вас спросить… — произнесла она запинаясь. — Хотела попросить… узнайте как-нибудь! Пожалуйста!
— Что узнать? Ты не волнуйся, говори спокойно!
— Кто моя мама? — в смятении вырвалось у Гали. — Кто? Ведь была же она! Дети без мам не родятся.
— Галочка! Послушай!
— Вдруг она живет где-нибудь? У многих наших ребят есть мамы. И моя вдруг есть… где-нибудь? Как вы думаете, кто она? — Галя зарыдала.
Мария Лукьяновна обняла Галю, прижала к себе.
— Девочка моя! Я не знаю… Неужели бы я тебе не сказала! Тебя маленькую нашли…
Галя оттолкнула обнимавшие ее руки.
— Кто она? Кто? Как же она… могла меня бросить?
— А почему, — тихо сказала Мария Лукьяновна, — ты непременно считаешь, что это она тебя бросила, твоя мама? Может быть, ее в живых не было, когда ты оказалась… брошенной. Не смей думать о матери плохо, когда ты не знаешь! А я так уверена, — голос ее зазвучал твердо, убежденно, — что она была хорошая. Слышишь? Уверена! И сколько людей хороших на свете, гораздо больше, чем плохих! Разве твой дядя Павел плохой?
— Хо-ро-ший! — пробормотала Галя.
— И он бы ни за что с тобой не расстался, если б не уезжал!
Галя опять заплакала, но совсем по-другому — тоненько, жалобно.
— Ой! Голова болит…
— Побледнела как… Ляг скорей!
Встревоженная Мария Лукьяновна уложила Галю на диван, пощупала ей лоб:
