— Я понимаю, зачем ты это сделал, — сказал он сочувственно. — Я озадаченно поднял бровь, но прежде чем успел придумать оправдание, он продолжил: — Я поступил бы на твоем месте точно так же. Победив чудовище и оказавшись сам обреченным на смерть, я бы тоже предпочел умереть сражаясь, от меча, а не под друидским ножом.

Я с изумлением воззрился на Лота. Ах вот что он, оказывается понял! Тогда Гарет здесь совсем ни при чем.

— Ты ведь все равно не сможешь продержаться против всех, — продолжал Лот, воодушевленный моим странным взглядом. — Что, если ты слишком устанешь и не сможешь сражаться? Если ты понимаешь, что я хочу сказать — ты мне нравился, Артур, и ты брат моей жены. Не сомневайся, если ты дашь мне возможность, я сделаю все быстро и чисто. Ты едва ли успеешь что-то почувствовать. Клянусь!

Ах значит, если я дам ему возможность?.. Ну и дипломат наш дорогой Лот! Не удержавшись, я расхохотался, восхищаясь подобной непосредственностью. Лот принял сперва скорбный вид, потом слегка насупился.

— Спасибо, брат! — весело сказал я наконец, утирая выступившие от смеха слезы. — Я отлично все понимаю! Будь покоен. Так почему бы нам не начать?

Лот глянул на меня еще раз с сомнением — издеваюсь я над ним или меня просто разобрал пресловутый «юмор висельника», и мы обнажили мечи. Еще двадцать человек почти одновременно сделали то же самое. Поразительная музыка. Старательно прикрываясь щитом, обтянутым жесткой кабаньей шкурой, Лот двинулся в атаку.

Бой не продлился и пары минут. Тянуть было незачем. Народу и правда было много, и чем быстрее будет кончаться каждая конкретная схватка, тем не только быстрее кончится все представление, но и меньше окажется загублено невинных душ. Я быстро порубил щит Лота в капусту, уворачиваясь от ошметков которого он споткнулся и с незначительной моей помощью растянулся на земле, с моим клинком, застывшим у его горла.

— Постой! — поспешно вскрикнул он. — Я не желал тебе зла! Я хотел лишь предотвратить ненужную жестокость!

— Сдаешься? — спросил я.

Он кивнул, косясь на слишком близко сверкающее лезвие.

— Тогда ее и не будет. Пусть твои люди сложат оружие.

Как только это было сделано, я протянул Лоту руку и помог подняться. Лицо у него было совершенно пунцовое, и в глаза мне он предпочитал больше не смотреть. Впрочем, кроме растерзанного щита, никакого ущерба он не понес. И его люди почти что тоже. Разве что Галахад слегка распорол своему противнику предплечье, а противник Мельваса, когда бой остановился, а следовательно и утонченная игра с ним Мельваса в кошки-мышки, упал в обморок от облегчения. Марцеллин получил ранение в бедро — не тяжелое, но на сегодня из строя выбыл.

— Кажется, я ошибся, — полувопросительно проговорил Лот.

— Ничего, — ответил я. — Это бывает. Если бы я знал лишь столько, сколько ты, пожалуй, я бы принял твое предложение.

Он еще немного покраснел:

— Я ничем тебя не оскорбил?

— Ерунда.

— Может, у тебя и получится, — сказал он с сомнением. Потом слегка потряс головой: «да нет, не может быть!» И побрел прочь с поля.

Следующая попытка, возглавляемая Уриенсом Гоорским, со всего лишь шестью соратниками, была подавлена еще скорее. С несколько более серьезными последствиями: Хорс на что-то оскорбился и перерубил своему оппоненту ключицу, после чего выживание последнего оказалось под большим вопросом. Интересно, на какой стороне оказался бы скандальный старичок Леодегранс? Этого мы никогда не узнаем. Мельвас, Седрик и Галахад, решивший передохнуть после случайного удара по раненой руке во время первого боя, в этой схватке не участвовали.

Далее последовали Родарх Деметский, еще пара властителей из Уэльса и еще кое-кто из мелких князей. Более-менее серьезно пострадавших в этих схватках тоже можно было пересчитать по пальцам. Мельвас в перерыве обеспокоенно перехватил меня.

— Артур, тебе следует убивать. Напугать их, иначе они будут продолжать лезть и лезть, раз это обходится им дешево! Убей хоть одного — другие присмиреют.

— Знаю. Обещаю, как только подвернется удобный случай, так и сделаю.

И случай подвернулся. Один дикий князек с севера, и прежде всем известный как редкая скотина, начал с того, что вылил на всех присутствующих здоровенный ушат непристойностей, причем таких, каких не следует слушать не только дамам и подрастающему поколению, но и пиратам в портовом борделе, понося наши, мягко говоря, бабьи порядки и вещая, что мечи их жаждут погрузиться… ладно, дальше сплошной фрейдизм, интересный только психоаналитикам. Сопровождали его всего лишь пятеро.

— Тот самый случай! — довольно заметил я Мельвасу. Дело было даже не в сиюминутном поведении жертвы. Народная молва составила ему такое «досье», жить с которым, по-моему, совершенно незачем. Даже здесь в Камулосе он позволил себе пару весьма неприятных выходок, хотя и не совсем удавшихся, благодаря один раз Галахаду, а другой Ланселоту, и довольно невинных по сравнению с тем, что о нем рассказывали, и уже получал от меня кое-какие предупреждения. Поскольку дело касалось дам, уточнять не стану.

И чтобы получилось еще страшнее, я пожелал порубить их всех в одиночку. Это было, конечно, не совсем по правилам, но предложи я такое условие, никто из противников возражать бы не стал. Зато была буря возражений с другой стороны. Но уже порядочно заведенный и разгоряченный предыдущими победами, я решил настоять на своем. Только Мельвас, еще один такой же самоуверенный и кровожадный, никак не соглашался отказываться от удовольствия. В конце концов, пришлось ему уступить, а уж вдвоем мы сумели отбиться от прочих желающих принять участие в воспитании дикаря Агвизеля, а заодно и всех случайных свидетелей.

— Выходи, Хрендрагон! Выходи, подлый трус! — выкрикивал Агвизель на свою голову, а венцом всего, в приступе эксгибиционизма, обнажил свои костлявые филейные части, и разразился совершенно неприличной радостью, увидев, что нас только двое.

Может, кому-то и кажется, что трое на одного — достаточно хороший расклад для тех, кого трое, но на практике вышел короткометражный фильм ужасов. Те трое, которым достался Мельвас, выглядели поозабоченней, чем те, что оказались напротив меня. Эти последние были уверены в том, что худшее им наверняка не грозит, вследствие мягкости если не моей руки, то сердца, а может быть, головы. Им было невдомек, что отказавшись от явного преимущества, я отказался всего-навсего от всяких угрызений совести.

Когда Мельвас распорол брюхо первому, я уже загонял меч в глотку второму — первый уже слабо хрипел и бился на земле, теряя остатки крови и дыхания через почти перерубленную ногу и рассеченную до легкого ключицу. А ведь я бы даже не сказал, что особенно торопился. Такие дела надо совершать со смаком… Несмотря на стоны и вопли, вокруг воцарилась тишина, какой не было с самого начала. Над полем наконец повис страх. Я ощущал его и пил — с неожиданным, нездоровым, леденящим наслаждением.

— Извини, приятель, — ласково сказал я, наступая на пятящегося, смертельно побледневшего и трясущегося Агвизеля, который наконец-то понял все мои предупреждения. — Кто-то ведь должен сегодня умереть. Ты отлично подходишь.

От первого же удара его меч полетел в сторону. Вторым я легко вогнал лезвие ему под ребра и косо дернул. Он попытался поймать хлынувшие в рану разорванные внутренности. В абсолютно трезвых глазах стоял потусторонний ужас.

— Во имя богов!.. — просипел он, падая на колени. — Нет!

— Поздно, — сказал я. Запах крови приятно пьянил. — Все равно теперь умрешь. Выбирай — быстро или медленно, когда сгниешь живьем от заражения.

Он тоскливо вздрогнул и подставил шею. Закончив, я оглянулся на Мельваса, и тут же подскочил ближе. Вот ему приходилось туго. Двое оставшихся сильно на него наседали, хотя один из них уже сильно припадал на одну ногу.

— Эй! — окликнул я. — Агвизель мертв. Вам этого недостаточно?

Они приостановились, и один, тот, что покрупнее и не хромал, издал короткое ржание.