Но темные слухи только раздражающе крепли. И вряд ли тут были одни лишь теоретические выкладки. И в том, что опять исчезли именно Линн и Карелл, оба замешанные, пусть и в разной степени, в не такой уж давней авантюрной попытке «изменить историю», напрашивались слишком печальные в своей прямоте выводы.

Итак, Ралес Линн был мертв. Я как раз возвращался с Марса, после освидетельствования мертвого тела, найденного в обледеневшей шахте. Это был действительно Линн. И впечатление у меня осталось на редкость тягостное и тоскливое, несмотря на то, что в разных диких временах и не на такое насмотришься. Но дело в том, что это было наше время, а не чье-нибудь еще.

Здание морга выглядело торжественно и светло, как дворец бракосочетаний, утопающий средь пышной, буйно цветущей зелени. Марс — планета, пораженная культом идиллии, изящества и света, с несколько мещанским буколическим вкусом. Неудивительно, что именно здесь обретаются многие из пользующихся самой высокой во всей Солнечной Лиге репутацией клиник.

В просторном фойе, куда я вошел из сада, меня встретил Пил Лизи, молодой врач-психиатр, свидетель, присланный от лечебницы, не сумевшей уберечь Линна от него самого. Что ж. В конце концов, и мы когда-то не справились. Вид у Пила был ужасно расстроенный. Я чуть повеселел при виде знакомого лица. Пила я знал еще со школьных лет. Он был на несколько лет старше, но мы дружили, возможно, я интересовал его как некий занятный экспонат, не считая пары курсов, которые шли у нас одновременно, несмотря на уровни — из-за разницы специализаций.

— Привет, Пил.

— Привет, Эрвин. Вот, решил тебя дождаться, — сказал он немного смущенно.

— Да? Очень мило с твоей стороны. Как поживаешь?

— Любопытно было бы узнать твое мнение по этому поводу, — проговорил Пил, вряд ли имея в виду то, как он поживает. — Пошли, пока они вообще не передумали. — Как-то растерянно поглядывая по сторонам, он подхватил меня под руку и потянул за собой. Я изумился.

— Пока не передумали? Как это? О чем это ты?

Пил печально вздохнул.

— Нам тут явно не рады. Не знаю в чем тут, собственно, дело, но… С вашими делами всегда напускают туману. Но уж от нас-то что скрывать?! Может, ты мне объяснишь?

— Если пойму, что объяснять. Ты уже видел его?

— Да. Паршиво выглядит, надо признаться. А говорят — хорошо сохранился. — Он резко остановился, и я споткнулся, налетев на него. — Вы — историки, постоянно свихиваетесь, — сказал он почти со злостью. — Постарался бы ты, приятель, до такого не докатиться. — Он бросил искоса смущенный взгляд. — Ты все поймешь, когда увидишь. Лучше бы бросил ты это занятие, пока не поздно.

У меня вырвался недоуменный смешок.

— Пил! Ты же знаешь. У нас говорят — если начал, значит, уже поздно.

— А знаешь, чем кончают самодовольные придурки? — огрызнулся он обиженно-холодно, как сама оскорбленная добропорядочность, не одобряющая никаких сомнений в прочности и неизменности отнюдь не являющегося таким мироздания. — Я просто беспокоюсь.

В коридоре перед дверьми стояли два здоровенных охранника. Я слегка приподнял бровь. Марсианской идиллией тут что-то не пахло. Ребят можно было принять за добротные дубовые шкафы, если бы при нашем приближении они не проявили признаков жизни, набычившись и потребовав пропуска.

С этим-то проблем не было. Мы уже прошли мимо, когда сбоку я услышал шипение закипающего чайника. Я взглянул на Пила. Тот скорчил гримасу отвращения, и волосы у него на голове, похоже, стояли дыбом.

— Что с тобой?

— Вот мерзавец, — придушенно пробормотал возмущенный психиатр. — Ты заметил, как он к тебе повернулся?

— Охранник? Не очень дружелюбно?

— Не очень!.. У этого типа вообще манера разговаривать, только развернув автомат в живот собеседнику. В первый раз у меня просто душа в пятки ушла. А что, если он больной какой-нибудь? Что они вообще тут делают, с таким оружием?

Я недоуменно передернул плечами.

— Понятия не имею. Я и внимания не обратил. Привык, знаешь, в прошлом к людям с оружием, в том числе, и к ненормальным.

Это было не совсем правдой. На самом деле, я очень даже обратил внимание на особенности царящей тут атмосферы. У меня и личных причин для паранойи хватало, не только этих внешних признаков неблагополучия. Но выдавать, что это меня задевает… Да и Пила ни к чему лишний раз нервировать. Он и так счастливым не выглядел.

— Он это намеренно!

— Чихать я хотел, — фыркнул я. — Брось. Это ты просто с непривычки.

Мы миновали еще одни двери, стеклянные, и оказались в холодной как погреб комнате, вызывающей озноб не только своей температурой, но и ослепительной побелкой стен, легким запахом химикалий и сознанием того, что это, как-никак, морг. Посреди комнаты, на обычной «каталке», лежало тело, тщательно укрытое простыней. Поразительное дело — традиции. Все выглядело так, как выглядело бы еще полтора тысячелетия назад. Вся разница — лишь в мелких деталях и количестве электроники в «каталке» и в дополнительно охлаждающей простыне. Рядом слонялись лаборант и весьма скучного вида субъект. В противоположную дверь тут же, чуть деловито запыхавшись, решительно вторгся еще один человек, скороговоркой представившийся патологоанатомом и одаривший нас неповторимо солнечной приветливой улыбкой. Глаза его горели снисходительным дружелюбием к возможным будущим клиентам.

Скучного вида субъект представился полицейским. Впрочем, это и так было видно по его серой, во всех отношениях, форме.

Длинноносый патологоанатом с тщательно зачесанными назад жидкими и чем-то склеенными волосами оказался обаятельнейшим человеком. Он любовно откинул с лица покойника край простыни и умильно ему улыбнулся, потом радостно повернулся ко мне.

— Ну, вот и он! Признаете в нем вашего коллегу?

— С трудом, — выдавил я, пытаясь поддерживать его жизнерадостный тон.

— Ну что вы! Он же просто чудно сохранился! — Казалось, патологоанатом поражен тем, что я не восхищаюсь вместе с ним.

Я оторвал взгляд от лица трупа.

— Не возражаю. После смерти. Но вот до — месяц назад он выглядел как-то получше.

— Уж простите, тогда я с ним еще не был знаком! — безмятежно рассмеялся доктор. — Да вы не берите в голову. Смерть всех меняет. Иногда — до неузнаваемости! И вас изменит, вот увидите! — Прибавил он как-то странно. «Интересно, и как я это увижу?..» — подумал я. — Заметьте, я еще говорю о естественной смерти. О неестественной же нечего и говорить…

— Так что же с ним произошло?

— Несчастный случай, — твердо ответил патологоанатом, небрежно помахав тонкой кистью, украшенной парой пятен весьма экзотического химического цвета. — Судя по всему, сбежав из клиники, наш подопечный прятался какое-то время в старых заброшенных копях и просто однажды поскользнулся и… — он изобразил языком характерно хрустнувший звук. — Чудо, что его нашли! Я всегда говорил, что эти копи надо либо засыпать, либо охранять получше.

— Какое время назад он умер?

Жизнерадостный патологоанатом пожал плечами и слегка хрюкнул, пропустив воздух сквозь неплотно сжатые губы.

— Вот тут загвоздка! Может, месяц назад, может, год. Видите ли, процесс разложения в леднике так и не пошел, и тело не подверглось разрушению со стороны посторонних живых организмов. Но если это именно полковник в отставке Ралес Линн, а об этом говорят все доступные первичные же виды экспертизы, то, значит, не больше, чем месяц.

То есть, вы абсолютно ничего не знаете.

— А может и несколько дней назад, — сказал я, не сводя с него глаз. Патологоанатом в замешательстве моргнул и будто чуть призадумался о том, чтобы подскочить на месте с воплем «Эврика!», но передумал. — Хотел бы я знать, как он провел это время — от «побега» до своей гибели. Мы можем осмотреть его поподробней?..

— Нет. Боюсь, что нет, — вежливо, но категорично возразил патологоанатом, еще прежде, чем я договорил, решительно вставая между мной и мертвецом. — Мы собираемся внимательнее изучить его на предмет вирусов. Вот и вы говорите, что выглядит он как-то не так. Мы вовсе не хотели никого пока допускать, но полиция настояла на обычных формальностях. Сейчас тело покрыто защитной пленкой, нанесенной особым распылителем, но касаться его или даже просто подходить слишком близко, я бы вам настойчиво не рекомендовал.