Залив, где только что дрейфовал, остался за кормой, скалы расступились, и перед глазами предстала рыбацкая бухта. Но, даже невооружённым взглядом было видно, что на берегу творились какие-то странные и непонятные дела. По посёлку скакали всадники в лохматых меховых одеждах и метались люди, а несколько групп людей стояли прямо на пляже.
Ситуация, приближенная оптикой бинокля, мне совсем не понравилась: у крайнего дома прямо на песке лежали восемь окровавленных трупов, а один из лохматых чудиков усердно пользовал женщину, перегнув её на корму опрокинутой лодки. В самой многочисленной и охраняемой толпе было около полутора сотен людей репродуктивного возраста, взрослых и подростков. Толпу поменьше, где находились старики и мелкие дети, никто не вязал, они стояли в стороне под надзором четырёх охранников. Самой малочисленной была группа из трёх десятков рыдающих молоденьких девочек, лет от десяти до пятнадцати. Один из лохматых каждую из них тащил к седому длинноволосому старику, который задирал им подол и совал руку между ног, вероятно, щупал на предмет девственности.
Под седлом насчитал двадцать две лошади, и раза в два больше вьючных, значит, на посёлок напала банда из двадцати двух человек. Чтобы понять, что это не какие-то разбойники с большой дороги, а настоящие воины-профессионалы, достаточно было увидеть их экипировку, оружие и лошадей, а ведь буквально час назад здесь никого не было. Вот это я попал! И назад не повернёшь! Беспредел какой-то! Чтобы кто-либо такое творил на территории Римской империи со свободными гражданами Рима, никогда бы не поверил. И это в девяти милях от Неаполя, а если напрямую по суше, то по спидометру получалось всего двенадцать километров. Что же здесь за жизнь такая?!
Бабушка говорила, что эти рыбаки - люди крепкие, а тамошняя молодёжь являлась постоянным пополнением многих пиратствующих ватаг. Странно, если так, то почему они не разменяли ни одного бандита?
В это время меня заметили. Кто-то из лохматых гнал из посёлка ещё одного молодого парня с разбитым лицом, покалывая того копьём в спину. А когда парня стали вязать, лохматый ткнул копьём в море, указывая на мой корабль. На берегу все замерли, и уставились в мою сторону, и пленники и бандиты. Но один из всадников что-то заорал и лохматые зашевелились, даже насильник подтянул штаны, а свою жертву втолкнули в людскую толпу. Вдруг пленники сели на землю, а воины-налётчики рассредоточились и изготовили к бою копья, мечи и топоры, а семеро верховых отъехали в сторону и изготовились стрелять из луков. Ещё бы, нежданно, негаданно посреди зимы появилась добыча, и сама идёт в руки.
Нет, граждане бандиты, здесь вы не угадали, по-вашему, уж точно не будет. Мне, как наследнику той самой Девы, эти люди нужны, и я вам их никогда не отдам. Конечно, искренне жаль, что огнестрельное оружие превратилось в непотребный мусор, мне бы сейчас автомат, покрошил бы вас в капусту.
Итак, игра началась! К сожалению, пешку двинули слишком резко и слишком быстро, и совсем не на то поле, на которое лично мне хотелось. Однако, кое-кого придётся удивлять, ибо бежать некуда. Направив нос корабля курсом на песчаный пляж, в точку между лежащими вверх дном двумя баркасами, я зафиксировал румпель, поднял с палубы арбалет и тул с болтами, после чего не спеша и не срывая дыхания, перешёл на нос корабля и устроился под головой грифона. Всё, я на рубеже.
У налётчиков под меховыми накидками, в основном, виднеется кожаная защита с железными бляхами, - для моего боеприпаса и длинного ствола револьвера это всё равно, что бумага. На четырёх или пяти других просматривались пластины ламеллярных доспехов, ещё у троих лорика хамата*, а у того, который на всех покрикивал, а так же у самого молодого любителя беззащитных женщин блестели римские лорики сегментата**, надеюсь, что сорок пятым калибром даже это железо метров с двадцати я прошью запросто.
* Кольчужный доспех
**Ламинарный доспех.
На корабль, который тихо приближался к берегу и шёл без вёсел и парусов, все присутствующие на берегу смотрели во все глаза. Но профессиональные убийцы нюх не потеряли, и оружие держали наготове, особенно меня беспокоили лучники. То, что по мне попадания будут, нисколько не сомневался и настраивался на это психологически, но надеялся на свой великолепный доспех.
За двести метров от берега снял и отложил на палубу бинокль, немного в сторонку, лишь бы не мешал. Арбалет и тул пододвинул поближе, затем, выпрямился и вытащил из паучеров все три снаряженные револьверные обоймы. В барабан вставил свежую, а снятую надел на верхнюю фалангу безымянного пальца левой руки и сменил отстрелянные гильзы. Остальные две обоймы для быстрой перезарядки разместил точно так же на среднем и указательном пальцах.
Осталось сто метров до берега. Я стоял во весь рост, для устойчивости упёршись левым плечом в форштевень, вернее, в шею грифона, и молил моего куратора-покровителя, Господа Бога, чтобы бандиты не начали первыми, иначе придётся мне поплясать неслабо. Один из верховых, под седлом которого перебирал стройными ногами красивый вороной "испанец" с белой звёздочкой на лбу, точь-в-точь, как у моего первого Алмаза, было уже поднял лук, но старший что-то сказал, и тот опустил и засмеялся. Следом ржать стали все лохматые. Вот и хорошо!
Пятьдесят метров. Мои нынешние оппоненты подтянулись к пятачку, куда должен выскочить корабль, громко переговаривались, смеялись и размахивали оружием. Настраивая себя на бой, стал считать, что передо мной просто мишени, просто мишени!
Тридцать метров, глаза бандитов вижу отчётливо, пора! Правой рукой, в которой держал револьвер, откинул капюшон, зацепил забрало шлема и потянул вниз, левой рукой расстегнул фибулу, дёрнул завязку плаща и он свалился на палубу. Затем немедленно направил ствол на верховых лучников и нажал спусковой крючок. На месте глаза самого дальнего седока образовалась пустота, а из его затылка порхнуло кровавым облачком.
Длинный ствол непривычно подбрасывало вверх, поэтому, скоростной стрельбы не получилось, но по три точных выстрела за две секунды, всё же, смог исполнить. Вначале поражал задних, и пять выстрелов произвёл, словно в тире по неподвижным мишеням. Шестым выстрелом собирался уложить главаря, так как тот уже вскидывал лук, но вдруг на линии огня мелькнула лошадиная голова со звёздочкой, и моя рука дрогнула. Вот что значит укоренившаяся спортивная привычка: включил в мозги, что нужно поразить мишени, а мишени - это глаза бандита, и всё тут. Кроме того, убей я вороного "испанца", потом бы локти себе кусал, почему-то мне этого жеребца было в десять раз жальче, чем его седока, которого я и убил шестым, изменив приоритет цели. В результате своего ещё не искоренённого гуманизма получил сильный удар стрелой в левую часть кирасы.
Калёную оружейную сталь, легированную хромом и марганцем никакое нынешнее оружие пробить не в состоянии, зато толчок получился неслабый, на заднице оказался сразу. В это время киль зашуршал по песку, корабль вздрогнул и стал резко тормозить; теперь меня опрокинуло в другую сторону - шлемом в фальшборт. Но, слава моему Куратору-Игроку, из рук не выпустил ни револьвер, ни обоймы.
Более не задумываясь ни о чём, лишь вверив свои действия инстинктам, как на соревнованиях, находясь на огневом рубеже, большим пальцем отжал рычаг, откинул барабан и произвёл экстракцию обоймы. Та ещё не успела покатиться по палубе, как в каморах очутилась следующая, слетев с указательного пальца левой руки. Барабан едва защёлкнулся, а я уже привстал над фальшбортом и вскидывал ствол в направлении следующей цели. Но, перед тем, как тяжёлая пуля сорок пятого калибра вышибла глаз злокачественному главарю, его стрела теперь впечаталась в забрало. Меня опять швырнуло на палубу, а стрела, попавшая в одно из перфорирующих отверстий, вывалилась сама, даже не надорвав его.
Правду скажу, было страшно узреть смерть, летящую прямо в лицо, и невозможно передать вдруг возникшие в душе ощущения, перебороть которые может лишь миг силы-воли. И сейчас потоком второстепенной информации, в сознании мелькнуло чувство удовлетворения, что я этот экзамен сдал, а следом - чувство благодарности миланским мастерам: не будь у меня суперсовременных доспехов, был бы уже дважды трупом.
