— Простите, ангельские души, простите меня, подлеца! Но призраки бродят в ваших головах, а у меня ведь одна цель — сделать жизнь счастливее и чище для вас же! Люда, так о чем же все-таки был ваш ночной разговор с Лебедевым?

— Хотя тебя это и не касается, но уж ладно, раз ты такой ревнивый и подозрительный: в ту ночь он уговорил меня, чтобы я поклялась здоровьем сына, что я обязательно прочитаю письмо, которое обязательно будет в его бумагах, если вдруг с ним что-нибудь случится.

Огородников на минуту задумался, вздохнул и сказал: он, на правах суженого супруга, освобождает ее от клятв Лебедеву; пусть вся ответственность падет на его буйную головушку… И вскрыл конверт.

Внутри был другой запечатанный конверт, на нем написано: «Люда, напоминаю, что ты поклялась сыном. Заклинаю тебя еще раз независимо ни от чего передать это письмо сыну моему Константину, как только ему исполнится двадцать один год».

Огородников поморщился… Опять запечатанный конверт. И написано: «Люда, будь проклята, если эти слова прочитает кто-то еще! Будь проклята, если не передашь этот конверт сыну!»

«Что-то уж слишком здесь клятв и проклятий…» — подумал Огородников, разрывая этот четвертый конверт. На пятом конверте четкими буквами стояло: «Будь проклят всякий, вскрывший этот конверт! Предназначено только сыну моему Константину Лебедеву по достижении им двадцати одного года!» Огородников потер указательным пальцем переносицу, взял нож и аккуратно разрезал конверт… Белый лист от школьной тетради в клетку, нервные крупные буквы, черные чернила…

«Константин, будь проклят, если забудешь, потеряешь, выбросишь эту записку. Храни и думай о ней постоянно. Может, счастье твое в воздухе, а может, в земле. Пусть мать расскажет про меня, что захочет, и пусть твоя память об этой записке станет наследством от меня. Помни, что у тебя есть двоюродная бабушка, моя тетка; сам не додумаешься — расскажи про эту записку ей, но не показывай ни в каком случае! Будь мудр и даже сверхмудр, и да помогут тебе чистая душа и фортуна».

Далее столбиком стояли две четырехзначных цифры; напротив одной стояло «А», другой— «Ж/Д»; после «А» стояли слова «мост — восток — в двух местах».

Огородников, забыв про конверты, присел с запиской к столу, включил настольную лампу… Что ж, такова судьба — прятать собственную жизнь даже после смерти… При всей своей закрученности он все же как праведник завещает свои достижения сыну… А должен бы знать, что счастье-то по наследству не передашь… Где-то на периферии сознания прозвучал встревоженный голос Маргариты:

— Людка, ты что?! Положи сейчас же сковородку!

Огородников с удивлением повернул голову… В этот миг острая боль обрушилась сверху и пресекла его размышления.

Утро выдалось на редкость прохладным. Город, лежащий внизу, был погружен в ночной сумрак, а небо на востоке уже посветлело. В лесочке на пологом холме, проснувшись, неуверенно перекликались птицы.

Тимур шагал вдоль железнодорожной насыпи, стараясь не задевать ветви кустарника, обильно усыпанные росой. Прогромыхал пассажирский состав, навеяв желание уехать куда-нибудь подальше, отдохнуть в иных краях, забыться. В последнее время он стал уставать от мельтешни, нервотрепки. Вот и сегодня пришлось чуть свет подняться. Постоял с минуту под душем, наспех выпил чашку горячего кофе, глянул на часы и засуетился, рассовывая по карманам сигареты, права, бумажник и прочую дребедень. Нестер не любил опозданий, а сердить шефа по пустякам незачем, и так косо смотрит. Неужели что-то пронюхал про операции с валютой? Но как, откуда? Все было сделано, как никогда, чисто, комар носа не подточит. И никто не мог знать, кроме Славика, а Славику болтать не резон.

Ладно. Вот и гараж. Возле двойного ряда шлакоблочных боксов — ни души, только две собаки замерли неподалеку, настороженно глядя на человека, явившегося в такую рань.

Мягко щелкнул швейцарский замок, с шипением сработал механизм, и опять щелчок. Можно открывать. Тяжелая металлическая дверь отворилась со скрипом. Душный полумрак с настоявшимся запахом масла, краски, бензина.

Он включил верхний свет и поморщился, глядя на машину. Так и не выбрал времени помыть. Ничего, не особенно и грязная, сойдет… разве что стекло протереть хорошенько да заднее колесо подкачать.

Проехав через унылый район новостроек, Тимур включил приемник, передавали утреннюю развлекательную программу. На остановках толпились служащие, по-утреннему свежие, причесанные, озабоченно вытягивали шеи, высматривая троллейбус. Каждый день одно и то же. Приедут на службу, рассядутся за столы, уткнутся в свои чертежи-бумаги, и потянется нудный до ломоты в зубах день. Кальки, чертежи, таблицы, отчеты, перекуры на лестничной площадке, сплетни, анекдоты, обсуждение телевизионной тягомотины и поглядывание на часы — когда же всему этому конец? Брр… Все это он испытал на себе, когда после окончания института устроился в проектную фирму, занимавшуюся в основном порчей бумаги — проекты, как правило, оказавшись у заказчика, годами пылились на полках, устаревали… И что самое интересное: все об этом знали, и никто ни разу не расхохотался, выслушивая рассуждения руководителей о сроках, обязательствах, качестве и дисциплине.

Нет, что ни говори, а вовремя он встретил Нестера. Ох, как вовремя!

Вырвавшись из городской сутолоки на новое Южное шоссе, Тимур посмотрел на часы и прибавил скорость, Стрелка спидометра придвинулась к отметке 140. В приоткрытом окне засвистел ветер. Серая лента шоссе, раскручиваясь, понеслась на него.

По сторонам мелькали деревья, слегка тронутые желтизной. Скоро осень. Он и не заметил, как прошло лето, вроде бы только была весна — грозы, свежая зелень… Жизнь куда-то уходит, а ради чего? Поди разберись… Не ты один подобным вопросом задаешься, и никто еще толкового ответа не нашел. И ты перебьешься. Да, неплохо бы в сентябре съездить к морю, поваляться на гальке, слушая мерный шум прибоя.

Обогнав длинный ряд машин, он поздно заметил впереди на обочине патрульную машину службы ГАИ. Снижать скорость было уже поздно.

Сержант повернул, голову, дернул от удивления подбородком и промедлил секунду, Когда рука его с полосатым жезлом взметнулась вверх, Тимур уже поровнялся с постом и вполне мог не заметить знака. Номер запишет, подумал он, закусывая губу. Ну, да бог с тобой — пиши, сержант, пиши… Будем надеяться, что погоню устраивать не станешь. Он глянул в зеркальце заднего вида, но ничего не увидел — патрульную машину закрыл голубой автофургон.

Дальше дорога плавно поворачивала влево, огибая глубокий овраг. Метнулся, как заяц, беленький «Запорожец», уступая полосу. Тимур усмехнулся — за рулем была женщина, блондинка в черной курточке.

Не снижая скорости, он проскочил поселок, птицеферму и притормозил перед железнодорожным мостом. Впереди за шашлычной был пост ГАИ, куда уже наверняка сообщили о светлосерой «семерке», превысившей скорость. Пришлось свернуть на объездную сильно разбитую дорогу, ведущую в сосновый лес. Лавируя между рытвинами, доехал до просеки, оглянулся и не успел вывернуть руль. Машину подбросило на колдобине, царапнуло днище. Выругавшись сквозь зубы, он сбросил скорость и медленное въехал в лес. Запахло хвоей. Где-то поблизости монотонно стучал дятел.

Узкая грунтовая дорога, неизвестно в какие времена и для чего проложенная, заросла травой вперемешку с голубыми цветами. Машину плавно покачивало, и приходилось следить, чтоб не зацепиться за пни, торчавшие по сторонам.

Осторожно переехав через шаткий деревянный мостик, Тимур увидел озеро с длинным зеленым островком и крыши дачного поселка на противоположном берегу.

Объезжая озеро и глядя на заросли камыша, подумал, что со временем надо будет обязательно обзавестись дачей где-нибудь в тихом местечке со всем необходимым для отдыха. Тогда можно и жениться… Он усмехнулся, представив жену, детей. Нестер бы одобрил такой поворот в его жизни. Ладно. Еще не вечер! Он остановил машину возле металлических ворот, выкрашенных зеленой краской. Приехали.