Весной же, разъехавшись в разные хозяйства, немцы удивили всех поселковских баб, высадив в огородах чудные растения. Ребята помогали вскапывать им огородики, чего там копать, четверть десятины на двоих раскопали. Из обычных овощей немцы высадили только огурцы да капусту, и то, немного, мол, ухаживать некогда будет. Зато диковинок своих немецких сразу три посадили, какую-то рассаду с резким запахом, помидорами назвали. Рассказывали, что эти помидоры очень де полезны и вкусны, в заморских странах пока растят, в наших краях их только у графов Демидовых можно найти в оранжереях. Отдельно садили кусочки клубней с ростками, как репа резаная, назвали картошкой, тоже из Америки привезённой. Про Америку все уже знали, это большая земля на другой стороне земного шара, там индейцы живут, народ дикий, на наших башкир и вотяков похожие, только кожа красноватая. Самыми последними немцы посадили небольшие семечки, назвали их подсолнухами. Из этих семечек де, вырастут высокие растения, как наш девясил, с жёлтыми цветами, что будут за солнцем поворачиваться весь день. Потому и назвали подсолнухом, семечки этих цветов вкусные, оба немца обещали осенью угостить.
Палыч тоже высадил у Марфы немецкую рассаду, которую в деревянных ящиках разводил с февраля в избе, запретив её трогать, поливал и ухаживал за ней сам. Вся поселковская детвора через плетни наблюдала за дивными красными ягодами и жёлтыми цветами, что выросли на грядках у чужаков. Есть, однако, никто не пытался, немцы сразу предупредили, что ягоды ядовитые, а корешки можно убирать только осенью. Сами они ягоды снимали ещё зелёными, оставляя дозревать в избах. Жёлтые цветы на высоких стеблях, как у девясила, никого не интересовали, такого добра в окрестных лесах навалом. На эти немецкие посадки даже управляющий приходил смотреть, не побрезговал, обсуждал что-то с немцами не по-русски, смеялся. Из-за его внимания, видать, и решили братья Шадрины обоих немцев унизить, свою силу показать.
Шадрины, вообще, жили в другом околотке, в Зареке, ближе к начальству, чем и гордились. Многие мастера туда перебирались, не жалели денег на двухэтажные дома, чтобы все видели, что люди не простые живут. Трое братьев-погодков, от восемнадцати до двадцати лет, держались дружно, задирали всех простых работяг. За последние два года почесали свои кулаки обо всех молодых парней в своём околотке, стали на другие улицы ходить. Где давали им отпор, а где и парней взрослых не было. Так этим пакостникам понравилось удаль свою показывать, что стали к взрослым мужикам после работы приставать, да унижать всячески. Особливо в последнюю зиму распоясались, знали, однако, кого можно трогать, кого нет. Мастеров заводских и их родню никогда не задирали, всё больше тех, кто братьев взрослых не имеет. Втроём одного-двоих побить дело нехитрое, Шадриным очень нравилось куражиться.
Жаловались, конечно, на них, так старый Шадра к начальству всегда подход имел, да и люди стали замечать, что не случайных мужиков Шадрины бьют. Последние полгода всё больше самым горластым и непокорным попадало, кто с мастерами спорил, да правду искал. Не успел после Рождества Андрюха Панин с мастером поругаться, в заводскую контору даже ходил разбирался, почто деньги ему не все выдали за работу, как братья Шадрины так отмутузили его, три недели не вставал. Должен ещё остался заводской казне за лечение. В Пасху братья Лебедевы возмутились, что им недоплатили, так три дня лежали после гулянки, в самую ночь их Шадрины нашли и покуражились. Летом уже Пахом Федотов, приписной крестьянин, отказался даром чугун возить с Камы, пока ему долг не оплатят. Шадрины быстро укорот ему и его племянникам сделали, ладно, никого не покалечили.
С немцами, видать, драчуны решили сами поквитаться, без указания управляющего, многим на заводе поведение новичков не нравилось. Бороду бреют, словно баре какие, хотя простыми работягами у печей и молота стоят. Водку по воскресеньям не пьют, по плотине не гуляют, даже на танцы не ходят. Хотя, старые они, какие тут танцы, вроде и спокойные, но, всё равно иным не нравились, немцы, всё же. В субботу, у заводской проходной Шадрины дождались обоих немцев, те частенько на работе задерживались. Грех говорить, работящие мужики, хоть и с чудачествами. Проводили их братья до околотка, в ту пору ещё светло было. Человек пять из заводских приметили, что за немцами-то драчуны пробираются, хотели остеречь, да, побоялись, грешным делом. Вдруг, думают, начальство им велело попугать немцев-от. Однако, любопытно стало, Филат Придворов, из заводской охраны, решил поглядеть, как дело сложится.
Потом его раз двадцать заставляли повторять, что успел заметить.
— Только за угол выглянул, — разводил рукам Филат, — ан, старший из братьев уже в крапиву летит. Там, возле ямы, как раз здоровенная крапива вымахала, туда он и укатился. А двое младших к Андрюхе подобрались, вроде бить начинают. Мне-то, со спины плохо видать было, но, помню, что Володя далече стоял и никого не трогал, точно. Значит, Андрюха один обоих братьев осадил, сильно, видать заехал, те, как стояли, сразу упали на колени и не подымались. Немец, тем временем к старшему Шадрину направился, что из крапивы успел выбраться. Подошёл, этак, гуляючи, да ухватил драчуна за руку. Видать, каким приёмом ухватил-то, Шадрин сразу согнулся в три погибели, чуть не на колени стал. Сперва, конечно, матерился, да свободной рукой пытался ударить. Что уж там немец ему на ухо шепнул, не знаю, только уселся старший возле братьев, и все трое молчали, пока немцы домой уходили. Зато после, как матерились, одно удовольствие послушать было. Вот так, мужики, амбец братьям пришёл.
Что с ними делал Андрей, братья не говорили, никаких синяков и выбитых зубов любопытные соседи у Шадриных не заметили, говорят, даже носы у них были целы и губы не разбиты. Однако, племянница Шадриных, воскресным утром громким шёпотом делилась с подружками впечатлениями, как братья вечером еле добрались до дома, а утром не смогли встать на ноги, потребовав затопить баню, чтобы там привести себя в порядок. Жаловаться властям у заводских в привычках не было, потому о скандальном происшествии с братьями ходили только слухи. В ожидании ответного хода Шадриных две недели гудели поселковские сплетницы, а парни заводские начали даже нагло улыбаться потерпевшим братьям, правда, в кампании не меньше шести-семи человек. Многие поселковские жители не верили, что братьев побил именно Андрей, а не Владимир. Андрей-то на полголовы ниже Владимира, да и в плечах вдвое уже, обычный жилистый мужик, как большинство работяг, разве, что ростом повыше многих. Зато Владимир совсем богатырь, волосы пшеничные, глаза синие, «косая сажень в плечах», ростом выше всех заводских. Большое сомнение было у народа, не он ли побил Шадриных, вот и ждали, когда братья пойдут сдачу сдавать, чтобы убедиться, что Филат не соврал. Любит он прихвастнуть, ничего не скажешь, мог и про Андрюху обмануть.
Потому, в тот вечер, когда братья решились расквитаться с Андреем, с собой они взяли двух племянников по матери, тоже здоровых лбов лет двадцати, вызванных из родной деревни Шалавенки. Не меньше десятка любопытных парней и кумушек три вечера следили за Шадриными, провожали до дома немцев. На четвёртый вечер, снова в субботу, их любопытство было удовлетворено, в полной мере. На сей раз, сыновья Шадры набросились на Андрея и Владимира все сразу, лишь деревенские родичи немного отстали, удивляясь такой поспешности. Андрюха тот, едва успел оттолкнуть своего друга в сторону, с криком «Не вмешивайся», после чего завертелся на месте, в пару мгновений раскидав напавших парней. Их деревенская подмога, крякнув, поспешила родичам на помощь, но, оба здоровяка в два счёта были уложены носом в траву. А поднявшихся братьев-забияк немец снова уложил, прямо на деревенских племянников, после чего заставил, взяв старшего за руку, попросить прилюдно прощения. Тот пытался отказаться, но после пары слов, сказанных победителем ему на ухо шёпотом, громко попросил прощения и обещал не трогать Владимира и Андрея, во веки веков, поклявшись Христом-богом. Немец посмотрел на собравшихся вокруг парней и девушек, спросив,
