Следующим шагом в цепи унижения русских рабов будет разрешение продавать крепостных штучно, без семей и детей. Закабаление свободных мастеров и мещан, особенно на Урале, становилось не преступлением, а рядовым случаем. В таких условиях близость и преданность Аксёнову, главному приказчику всех Демидовских заводов, давала практически безграничную власть и возможности, даже для крепостного. Она ставила Епифана Липина выше своего официального хозяина — Пантелея Коркина, она давала человеку с мстительной испорченной душой ощущение власти и вседозволенности. Ради этого Пишка, не моргнув глазом, зарезал бы родного брата, не то, что чужих мастеров. Он бы город Оханск сжёг, коли Фёдор Фомич велел бы.

— Так, говоришь, они всех мастеров с завода у Пантелея увели? — мысли Аксёнова перешли в практическую плоскость.

— Нет, примерно половину, двенадцать мужиков, дрянь людишки, в холодной сидели.

— И где теперь эти беглые холопы обретаются? — Аксёнов подошёл к своему шпиону, оценивая, не поставить ли второй синяк под глаз, для симметрии, — не знаешь?

— Не успел, ваше благородие, виноват, спешил донести о нападении, — Епифан почувствовал, что хозяин отошёл, радостно заухмылялся, предчувствуя переход наказания в конструктивную часть разговора.

— Значит, узнай, где беглых немцы прячут, и напиши донос, пусть посидят немцы в холодной, завод пока не жги. И вот ещё, — последовал получасовой инструктаж шпиона, закончившийся, как обычно, увесистым кошельком с серебряными рублями.

— Благодарствуй, Фёдор Федотович, — низко кланяясь, покинул Епифан нижнетагильский дом Аксёнова, направляясь прямиком в кружало. Как бы ни красовался он перед другими, перед собой приказчик был честен и циничен. Он понимал, что лишь чудо спасло его от неминуемой смерти и не сделало калекой. В тот день, когда прикамцы освобождали своих мастеров, Пишка с утра был пьян и валялся у своей зазнобы. В этом суеверный шпион Демидовых усмотрел руку божью, дав зарок каждую встречу с начальством и окончание любого дела впредь отмечать крепкой гулянкой. Да и душа хотела снять напряжение последнего месяца, едва не закончившегося бесславной участью. Для такого дела никаких денег Епифан не жалел.

Первую партию наших ружей мы полностью раздарили, все двадцать пять штук. По собственному ружью получили все постоянные гости управляющего Прикамским заводом Алимова, начиная с самого Сергея Николаевича, заканчивая доктором и отцом Никодимом. Точно так же мы поднесли в подарок новейшие «Луши», так мы назвали наши изделия в честь Лушникова, городской верхушке Сарапула, начиная от главы уезда. На том и закончился весь первый выпуск ружей, дальше производство шло постоянно, поточным методом, или, как будут говорить, конвейерным. Ежедневно на контроль выдавали не меньше двух «Луш», где парни их обстреливали и поправляли целики. Ход с подарками первых ружей был не столько рекламным трюком и проявлением «верноподданнических настроений», сколько необходимостью, вызванной острой нехваткой наличных средств. Деньги, выжатые из заводчика Коркина в качестве компенсации за «обиду», практически полностью ушли на строительство сгоревшего завода и закупку материалов. Лушников выздоравливал очень медленно, второй месяц не вставал с постели. Мы с Володей без него восстановили сожженные корпуса и запустили производство.

Обращаться к компаньону, находящемуся в таком состоянии, за средствами не захотели, чтобы не показывать нашу зависимость от него. Решили проявить самостоятельность в бизнесе, выбрав нетривиальный ход. Все первые ружья мы подарили с десятком патронов, не сомневаясь, что владельцы в ближайшие дни побегут за боеприпасами в наши лавки, заранее открытые в Прикамске и Сарапуле. На продаже патронов мы и собирались получать основную прибыль, тем более, наступал сезон охоты, осень пришла в Прикамье. Цены на боеприпасы установили спекулятивные, от трёх до пяти копеек за снаряжённый патрон, при их себестоимости в десять раз меньше. Стреляные гильзы мы сразу принимали по копейке за десяток, не слишком прибыльно, но, сам принцип возврата стреляных гильз за неплохие деньги приучал собирать их. Не поднимет богатенький стрелок, подберут вездесущие мальчишки или грибники. Что характерно, наши надежды оправдались, деньги за патроны потекли полноводными ручейками. Немного, но вполне достаточно, чтобы хватало на оплату рабочим.

Материала у нас было закуплено изначально на тысячу ружей, речка вращала водяные колёса бесплатно, счета за электричество не приходили по причине его отсутствия. Рабочие, убедившись, что заработок пошёл постоянный и обязательный, начали обустраиваться возле завода, перебираться из бараков в спешно отстроенные избы. Выставив два десятка ружей на продажу в Сарапуле и Прикамске, мы, снова вполне ожидаемо, убедились в отсутствии какого-либо спроса. Несмотря на минимальную цену, едва превышавшую себестоимость оружия, желающих его приобрести, практически не было. Народ в провинции довольно консервативен, чтобы оценить новинку, люди должны не только увидеть её, но и услышать хорошие отзывы. Затем наш человек ещё подумает, посчитает денежки, полгода будет копить, и сомневаться в необходимости покупки. Так, что на относительно постоянный доход от продажи ружей мы рассчитывали не раньше середины зимы.

До той поры предстояло жить с максимальной экономией, напрягая извилины, где взять средства. Катерина сидела у постели отца, Акинфия Кузьмича, в Прикамске, лишив моего друга привычных уроков музыки. Вовка от скуки принялся разрабатывать технологию производства револьверов, с одновременной оптимизацией ружейного конвейера. По общему согласию, невостребованными пока ружьями решили вооружать наших учеников. Сначала тех, с кем освобождали пленников, определяя их в охрану завода, опасения перед набегом башкир оставались. К концу сентября, все «старички» и Николай Шадрин были вооружены. На этом вооружение наших учеников тормознули, пока новички не пройдут школу «молодого бойца» у Палыча. С момента получения ружей, наши парни беспрекословно перешли в охранники, пока не задумываясь о зарплате. Чего нельзя сказать об их родителях, две недели ушли у меня на тяжёлые разговоры с отцами ребят.

— Я обещал, что парни будут непобедимыми бойцами, и вы будете ими гордиться? Что, разве не так? — повторял я в каждой семье своих учеников.

— Так оно, да уговора, что заберёшь работника насовсем, не было, — мрачно бурчали в бороду папаши, — мы за них, однако, все подати выплачиваем. Нечего парням на тебя даром работать.

— Дайте срок, два-три месяца, и всем парням положу жалованье. С другой стороны, отпущу сейчас парней, а башкиры снова пожгут ружейный завод, тогда опять убытки мне получатся, и люди православные погибнут. Что характерно, погибнут простые крестьяне из Таракановки, к примеру или рабочие с завода. Не смогу я один защитить завод, не смогу. Поручик своих инвалидов не даёт, одна надежда на ребят. Послужат они в охране до весны, ружья им в собственность оставлю, соглашайся. Оружие исправное, лучшее в мире, вон, как начальство бойко стреляет каждый выходной.

Возможно, мои уговоры оказались достаточно красноречивыми, никого из наших учеников родители не вернули в Прикамск, разрешив им остаться жить в Таракановке, охранять завод. Я не склонен к самообману и более, чем уверен, что самым весомым аргументом стали десять рублей на брата, выплаченные мною из отобранных у башкир ста рублей, всем участникам освобождения пленников. Кроме нас с Палычем, разумеется. Деньги весомые, в два-три раза выше месячного заработка рабочих на Прикамском заводе. Особенно всех удивило, что Валентина получила равную с парнями сумму. На волне такой щедрости ребята работали второй месяц, довольствуясь одним питанием. Палыч всё же уволился из охраны Прикамского завода и вплотную занялся обучением наших охранников. Не прошло и месяца, как все они, включая Валю, свободно поражали из всех положений ростовую мишень на расстоянии двухсот метров. Учитывая калибр пули, достаточно было попадания в любую часть «тела» мишени, чтобы противник гарантированно вышел из строя. В этом мы убедились в стычке с башкирами.