Итак, Вовка командовал производством, Палыч охранял наш заводик, Лушников понемногу начал вставать. Я увлёкся строительством, начав с восстановления сожжённых корпусов завода, перешёл к возведению рядом с заводскими корпусами настоящей крепости. Мысль о возможном нападении целой башкирской орды не давала покоя. Скорее всего, несколько сот всадников смогут напасть на нас после ледостава, когда лёд на Каме выдержит коня и повозку. Иван Палыч, по зрелому размышлению, склонялся к такой же версии. До ледостава оставалось около двух месяцев, и, осматривая то, что успели сделать, я не сомневался в нашем успехе. Нанятые артели плотников заканчивали постройку жилых домов для нас троих, семейства Лушниковых и нечто вроде общежития для охранников. Окружали жилые постройки двухэтажные склады, с бойницами на втором этаже, построенные по всему периметру. В десятке метров от складов выздоравливающие пленные башкиры копали ров, не противотанковый, а противоконный. Жили башкиры в «холодной», нашей собственной, выстроенной с запасом на полсотни пленников.

Последние события наводили на мысль, что дальнейшее наше пребывание в восемнадцатом веке будет нескучным. Особенно, в свете нашего «послезнания» о предстоящем восстании Пугачёва. Слухи о волнениях среди яицких казаков добрались и до нас, заставляя нервничать. Из школьного курса мы все запомнили, что Пугачёв начал боевые действия в 1773 году, в 1774 его уже казнили. Здесь шёл пока 1772 год, неужели мы попали не в нашу историю? Несколько успокаивало отсутствие известий о Пугачёве и воскрешении покойного императора Петра Третьего. В любом случае, не будет восстания, прискачут башкиры, не будет башкир, нападут разбойники, нанятые конкурентами. При допросах Пантелея Коркина мы были поражены простотой конкуренции по-русски. Чтобы убрать конкурента, купцы и заводчики не брезговали ничем, от доносов и подкупа чиновников, до открытого нападения и поджогов имущества. Коркина мы отпустили домой на второй день по возвращению, когда убедились, что он проникся возможной перспективой, ожидающей его после разглашения сведений о продаже башкирам огнестрельного оружия. Отлично помню, как он побледнел, и упал на колени, узнав о нашем желании разгласить его договор с башкирами.

— Не губите, православные, — полз он к нам на коленях, — не губите, у меня детки и сёстры на выданье. Пермяки окаянные зарежут сразу и красного петуха пустят, сам сгину, и родные по миру пойдут.

В результате расстались мы с Коркиным не дружественно, конечно, однако, нейтралитет соблюдать рыжебородый прохиндей пообещал. Судя по его рассказам, идея нападения на наш завод полностью принадлежала заводчику. Однако, остались у нас с Палычем сомнения на этот счёт, особенно, когда Пантелей перечислил больше десятка наших конкурентов лишь на Урале. Практически все заводы принадлежали Демидовым, для них мы были на один зубок. Спасало отсутствие самих владельцев заводов, они якобы путешествуют за границей. Как обезопасить себя от Демидовых, мы не придумали, уповая на продвижение нашего оружия. Возможно, когда наши ружья станут известны в столице, властители Урала не станут поднимать шум открытыми нападениями. Обычной же конкуренции мы не боялись, продукция наша неметаллоёмкая и поставок казённого Прикамского завода хватит вполне на любое разумное количество оружия.

Время, свободное от контроля строительства, я полностью посвятил разработке взрывателей для миномётных и пушечных снарядов. Производство пироксилина постоянно росло, Валентина крепко взяла организационные вопросы в свои руки. Она перебралась в отдельную комнату общежития охранников, успевая на стрельбы, тренировки и производство. От патрульной службы мы её освободили, парней вполне хватало.

Наступила пора уборки урожая, который мы едва не погубили за своими производственными хлопотами. К счастью, соседки наши в Прикамске, присмотрели за посадками, не дали погибнуть помидорам. В этот раз картошки мы собрали полсотни вёдер каждый, помидоры тоже радовали обильным урожаем. О подсолнухах нечего говорить, семян с нескольких сотен растений набралось восемь мешков, на каждого! Вполне достаточно, чтобы угостить соседей и знакомых семечками, моментально ставших популярными. Тут и случилось несчастье, едва были сделаны все припасы, как в понедельник, аккурат, после Успенского поста, два полицейских чина арестовали меня, свели в холодную, пустовавшую больше месяца. Взволнованный Владимир, в обед того же дня, прибежал к городовому с вопросами.

— Фрол Аггеич, дорогой Вы наш, — буквально влетел в его кабинет заводской мастер, — что случилось, в чём вина Андрея?

— Ну, — неторопливо вынул графин наливки из комода городовой, — согрейся немного, сыро нынче на дворе. Вот так, — он поддержал выпившего посетителя своей серебряной стопкой, наслаждаясь теплом, струившимся по пищеводу в желудок, — плохи дела твоего Андрея, плохи. Да и твои, батенька, тоже не ахти.

— ?

— Донос, батенька, на твоего друга поступил, — городовой прошёлся по кабинету, — обвиняется он его в укрывательстве беглых. Мастера, что из Оханска Андрей Быстров привёз, беглыми оказались. Дело это государственное, придётся везти твоего друга в Казань, к губернатору на правёж.

— Побойтесь бога, Фрол Аггеич, нешто мы беглецов укрывать будем? — Вовка облегчённо вздохнул, такую возможность мы предвидели и заставили Коркина оформить купчую на всех его мастеров, оставшихся в Таракановке, — нет у нас беглых, купчую на рабочих из Оханска я завтра утром привезу. Позвольте полюбопытствовать, кому мы обязаны таким доносом?

— Епифан, приказчик Пантелея Коркина, от имени своего хозяина написал, — глянул на бумагу городовой, — так и пишет, мол, по причине сломанных пальцев сам писать не могу, поручаю своему приказчику.

— Как это по причине сломанных пальцев? — едва не рассмеялся Кожевников, — пальцы у него на левой руке сломаны, купчую месяц назад он очень аккуратно подписывал. Доносчик у Вас, Ваше благородие, липовый. Его надо на правёж ставить, а не Андрея. А друга моего, уважаемого человека, совладельца ружейного завода, государственного человека, выпускать надо, срочно.

В кабинете наступила напряжённая тишина, которую боялись нарушить оба, судорожно перебирая в уме возможные варианты событий. Городовой прикидывал, как изменится его карьера после этапирования Андрея в Казань, где уголовным делом займутся другие, они могут и не упомянуть начальству о заслуге Фрола Аггеича, первым обнаружившего преступника. Опять же, немец вполне может оказаться невиновным. Получалось не очень надёжно, особенно, принимая во внимание расстояние до Казани. Кожевников же, приятель арестанта, напротив, под боком, обманывать не станет, купчая, видимо есть. Мысли городового быстро перескочили от радения за государство к собственным интересам. Пока Андрей арестован, можно попытаться выжать за его освобождение денег у этого выскочки-заводчика. Пожалуй, стоит напомнить ему, как долго придётся ждать, пока Епифана и заводчика Коркина доставят из Оханска, а в холодной сидеть не сахар. Если упомянуть про возможное освобождение Быстрова до окончания следствия, под честное слово, пару сотен рублей не пожалеет. А донос Епифана этого, можно придержать до ледостава, под предлогом бездорожья, там видно будет, через два месяца. Обещать, всё прикрыть не буду, решился городовой, возьму деньги только за то, чтобы освободить Андрея, да потянуть время, скажем, на месяц. За то и другое, по сту рублёв, пока не принесёт серебро, не отпущу арестанта. Ай, да Фролка, ай, да молодец, развеселился от удачно продуманной комбинации городовой.

— Да, запутанное дело с доносом выходит. Придётся вызывать Коркина из Оханска, ждать, пока он сам не подтвердит твои слова, Владимир.

— Так купчая же есть!

— Ну, — многозначительно потянул паузу Фрол Аггеич, — вдруг купчая поддельная. Без следствия не обойтись. Я могу придержать, по старой дружбе, донос на месяц, например, но…

— Сколько? — понятливо кивнул немец.

— Сто рублёв за месячную заминку, столько же за освобождение от ареста, — не стал тянуть кота за хвост полицейский.