— Ну, капсюли европейцы лет двадцать не раскусят, нет такой аналитической возможности, — я не раз думал об этом, — хотя, ты прав, мы рискуем вооружить Наполеона.
— Ничего, если всё пойдёт по-нашему, Павла не убьют и Наполеон останется союзником России. Никита, кстати, уже познакомился с наследником, привозил к нам на завод и подарил ружьё. Надеюсь, удастся продержать его на троне лет десять или больше. Да и мы даром времени не потратим, пулемёт лет через десять я гарантирую.
— А самолёт? — не удержался я, вспомнив прочитанный рассказик о воздушных шарах, якобы стоявших на вооружении русской армии в 1812 году.
— Самолёт на паровом двигателе не полетит, у Можайского так и не вышло, — Володя задумался, — ДВС, в принципе, я хоть сейчас сварганю. Но, стоить он будет на вес золота, не меньше ювелирных изделий. Да и бензина нет, нефти в России нет. Надо отправлять танкер в Баку, в принципе, ничего невероятного в самолёте не вижу. Но, лет через десять-пятнадцать, не раньше.
— Ну, это дело будущего, главное, успеть до войны с Наполеоном, если она будет.
За считанные дни Вовка собрал на заводе два фрезерных станка, ещё один расточной станок, специально приспособленные для производства помповых ружей. Рабочие срочно принялись отстраивать под экспериментальное оружие новый корпус, отдельно стоящий, добавив головной боли в смысле обороны. Теперь этот цех предстояло окружить земляным валом. Я вернулся к телефону, оборудовав четыре первых линии связи. Одна связала мою квартиру с Вовкиными и Ивановыми апартаментами, став любимой игрушкой для наших жён. Теперь они, едва проснувшись, спешили созвониться, по часу обсуждая непонятные мне проблемы и новости, несмотря на расстояние в три минуты ходьбы между нашими жилищами. Особенно, как ни странно, увлекалась телефонными разговорами Марфа, скучавшая без Палыча. Интересно, что к вырезанию микрофонных и телефонных чашек я привлёк стариков-вогулов, резавших различные фигурки из кости. Теперь они увлечённо резали по образцу микрофоны, телефонные трубки из моржового и мамонтового клыка.
Вторая телефонная линия соединила моё жилище с караульной башенкой, а третья — Вовкину квартиру с дежурным по заводу. Между собой мы давно разделили обязанности, чтобы не мешать друг другу в экстремальных ситуациях. В случае опасности я брал под охрану внешние рубежи, включая крепостную стену, а Володя организовывал рабочих на заводе, чтобы не допустить пожаров и паники. Между прочим, к октябрю появились первые результаты моей письменной агитации, с Урала и Пермских заводов начали приходить рабочие и мастера, наниматься на работу. Понемногу мы привлекали к работе и молодых вогулов, одиноких женщин, особенно на патронное производство. Как обычно, самая трудная и неблагодарная работа доставалась женщинам, впрочем, они были страшно горды одинаковым с мужчинами заработком.
Удачно телефонизировав наше хозяйство, я решил предложить новинку в Прикамске, продемонстрировал Алимову возможности телефона. Он с недоверием отнёсся к новинке, не понимая, какая может быть польза от тихих звуков в трубке, когда есть слуги и колокольчик на шнурке, ведущий в комнату привратника. Но, на примере Вали и Кати, мы уже знали, как пробиться к сердцу мужчины. Конечно, через его жену и дочерей. Я договорился с Сергеем Николаевичем, что бесплатно установлю телефон в его доме, соединив линией с домом батюшки. Попадья была ужасно разговорчивой и общительной женщиной, на это мы и рассчитывали. Пока мы протягивали полтораста метров провода между их домами, мне удалось договориться с управляющим о дополнительных поставках меди и пробном производстве проводов небольшого сечения. Самим тянуть километры медной жилы не хотелось, а быстрая связь между Таракановкой и Прикамском, особенно в свете нападения отрядов Пугачёва, пригодилась бы.
Приближалась зима, слухи о пугачёвском восстании становились всё противоречивей, их привозили напуганные торговцы с Поволжья. Один сообщал о полном разгроме восставших присланными из Казани войсками, о том, что самозванец пойман и его везут в Петербург. Не проходило и недели, другой приехавший купец рассказывал о новых победах Петра Фёдоровича, с верными войсками, идущего в столицу, наказать жену-изменщицу. Сообщения о захвате Яицких городков и Поволжских крепостей внезапно прерывались доподлинными рассказами о поражении бунтовщиков под Симбирском. Закончились слухи доподлинными рассказами об осаде Уфы. Приближение восставших начало проявляться неожиданными сюрпризами, как правило, неприятными. Приписные крестьяне отказывались выходить на работу, сначала под предлогами заболевания, затем, просто так, без всяких объяснений.
Рабочие на заводах, нашем, в том числе, cтали поговаривать о вольностях крестьянских, обещанных императором Петром Фёдоровичем. При появлении господ и вольных мастеров, на Прикамском заводе разговоры смолкали, возобновляясь уже за пределами заводской проходной. Поведение крепостных и приписных людей изменилось, они стали дерзкими, всё чаще улыбались без причины, прямо в лицо мастерам и приказчикам, словно предчувствуя грядущие изменения. Наш завод оказался редким исключением, не зря мы ещё весной ввели восьми часовой рабочий день и не задерживали зарплату. Точных сведений о передвижении восставших не было, как и водится у нас в России. Никакой конкретики, даже городовой, регулярно получавший правительственные депеши, не мог сказать ничего определённого. Наиболее осторожные купцы срочно отправлялись в столицу, под предлогом важных дел, да и просто так, многие не нуждались в предлоге. Атмосфера тех дней напоминала мне известные три дня августа 1991 года, с единственной разницей — не было бесконечного «Лебединого озера» по телевизору, как и самих телевизоров.
Косвенным подтверждением успехов восстания послужил долгожданный заказ, поступивший из столицы. Никита высылал нам десять тысяч рублей и просил срочно отправить обоз с порохом и капсюлями. Он писал, что военное ведомство решило вооружить один полк нашими ружьями, отправив его на подавление восстания Пугачёва. Командовать будет старый знакомый Михельсон, а Никита приглядит, чтобы солдаты научились стрелять из ружей, как нужно. Он будет принимать непосредственное участие в обучении солдат владению новым оружием. О пушках пока речи не шло, зато пороха и капсюлей Никита просил прислать максимальное количество, дабы наши ружья не охаяли отсутствием боеприпасов. Разницу в стоимости Желкевский обещал возместить поставками пряностей и каучука. Обоз в столицу мы собрали за несколько дней, отправили пять тонн пороха, двадцать тысяч готовых капсюлей и полпуда гремучей ртути в растворе, безопасном для перевозки. В письме я указал Никите способ извлечения инициирующего вещества из раствора, справится сам.
Этот долгожданный заказ изрядно опустошил наши запасы готового товара, зато, дал возможность приступить к реализации давно вынашиваемых мною планов по переселению на Восток. До этого, любая наша инициатива о проведении хотя бы разведывательной поездки в Сибирь, наталкивалась на отсутствие необходимых средств. Тех сотен рублей, что были в нашем распоряжении, на Дальнем Востоке будет явно мало. С поступлением денег за государственный заказ, даже собственных средств у нас с Володей хватало для отправки разведчиков на восток. Тем более, что наступало самое время для дальних путешествий, снег укрыл всю грязь, мороз сковал реки так, что мостов не надо, переправляйся, где хочешь. Испокон века, в России в дальнюю дорогу отправлялись зимой, лучшее время года по нашему бездорожью. Опять же, гнуса и комаров совсем нет.
В начале ноября, после ледостава, мы собрались с Володей, Лушниковым, моим тестем, твёрдо занявшим должность управляющего нашим заводом, в правлении завода. Формальным поводом стало известие об ограблении нашей лавки в деревне Бабке, слава богу, приказчика не тронули, лишь избили. Однако, десяток ружей и две сотни патронов похитили, не считая консервов и бумаги. Куда она им, бумага? Чтобы разобраться и наказать разбойников, отправили в бабку целый взвод, под командованием Никифора Кудрявого. Этот вогул оказался единственным кудрявым вогулом среди всех моих знакомых, видимо, была в его предках капля русской крови. Возможно, именно из-за кудрявости, парень оказался смышлёным, с характером, быстро выбился во взводные. После деловой части разговора, когда мы приняли решение о закрытии всех лавок в Прикамье и на Урале, разговор неожиданно перешёл в обсуждение перспективы нашей дальнейшей жизни. Лушников, волновавшийся за жизнь и здоровье любимой дочери, настаивал на нашем немедленном отъезде в столицу, хотя бы в Москву. Его поддержал Василий Фёдорович, не меньше беспокоившийся за свою старшую дочь, обе женщины были на сносях. С небольшой разницей, мой тесть собирался отправить нас с жёнами на запад, но, сам твёрдо намеревался остаться на заводе.
