— Когда ты придешь ко мне в гости? — спросил он.

— Завтра. Я приду к тебе в гости завтра, Марсель.

Когда я пришла к нему, он, желая меня поразить, надел свой лоскутный костюм. Костюм напоминал русскую одежду, на голову он надел меховую шапку, на ноги— высокие, черные валенки, доходившие ему почти до бедер.

Его комната напоминала хижину путешественника, набитую хламом со всего света. Стены были завешаны красными коврами, а постель накрыта шкурой. Комната была замкнута сама в себе, интимна и роскошна, как комнаты в опиумном сне. Шкуры, темно-красные стены, вещи, похожие на фетиши африканского священника — все вместе это выглядело фантастически эротично. Мне захотелось нагишом растянуться на шкурах и быть взятой среди этого животного запаха и ласкового меха.

Итак, я стояла посреди красной комнаты, а Марсель меня раздевал. Он обнял меня руками за голую талию. Он усердно исследовал мое обнаженное тело пальцами и ощупывал мои покатые сильные бедра.

— Впервые настоящая женщина, — сказал он. — Здесь побывало много женщин, но ты первая настоящая, женщина, перед которой я могу преклоняться.

Когда я уже лежала на кровати, у меня было такое чувство, как будто аромат и ощущение от шкур и животность Марселя сливаются вместе. Ревность взяла верх над его стеснительностью. Он был, как зверь, с жадностью познающий меня всеми возможными способами и ощупывающий всюду. Он усердно меня целовал и кусал в губы. Он лежал на шкурах и целовал мои груди, трогал мои ноги, лоно и ягодицы. Потом он двинулся в темноте выше и воткнул свой член мне в рот. Пока он скользил взад-вперед, я пустила в ход зубы, но ему это, кажется, даже понравилось. Он смотрел на меня и ласкал все тело руками, чтобы досконально познать его через пальцы.

Я положила ноги ему на плечи, чтобы он мог одновременно проникать в меня и видеть. Видеть он хотел все. Хотел видеть, как член ускользает в меня, а потом выходит, сверкающий, большой и твердый. Я упиралась на кулаки, чтобы ему было удобнее пронзать меня. Потом он перевернул меня на живот, лег сверху, как собака, и ввел член сзади, держа мои груди в руках, имея возможность одновременно меня зондировать и ласкать. Он был неутомим и не мог кончить. Я ждала его, чтобы кончить вместе, но он продолжал оттягивать этот момент. Он мешкал и хотел все время ощущать мое тело, все время чувствовать свое собственное возбуждение. Я уже была готова устать и воскликнула:

— Кончай, Марсель, кончай!

Толчки его стали отчаянными, и мы начали приближаться к оргазму, пока я не застонала в голос, и он кончил почти одновременно со мной. Освобожденные, мы улеглись на шкуры.

Мы лежали в полумраке, окруженные странными вещами — санями, сапогами, ложками из России, поделками из хрусталя и ракушками. На стенах висели эротические рисунки из Китая. И это все вместе, даже кусок лавы из Кракатао, даже бутылка с песком из Мертвого моря, вызывали эротические ассоциации.

— Твой ритм подходит мне, — сказал он. — Большинство женщин для меня слишком торопливы, из-за чего я ударяюсь в панику. Они кончают, и тогда уже я боюсь продолжать. Они не оставляют мне времени почувствовать их, узнать их и угнаться за ними, и я чуть с ума не схожу, когда они уходят, я думаю об их наготе и не получаю оргазма. А вот ты медленна. Ты как я.

Мы стояли возле камина и разговаривали, пока я одевалась. Марсель просунул руку мне под юбку и снова начал ласкать, и мы вдруг вновь ослепли от желания. Я стояла с закрытыми глазами, ощущала руку и двигалась ей навстречу. Он закатал подол юбки своими крестьянскими кулачищами, и я подумала, что мы должны снова лечь в постель, но вместо этого он сказал:

— Подними платье.

Я прислонилась к стене и прижалась телом к его телу. Он зарылся головой между моих ног и стал сосать и лизать, пока я снова не увлажнилась. Тогда он извлек член и взял меня у стены. Член его был твердым и прямым, как бур, и он все бурил и бурил меня, а я истекала влагой и таяла в его страсти.

Мне больше нравится заниматься любовью с Густаво, чем с Марселем, потому что он не бывает уклончивым, испуганным или нервным. Он отдается мечте, и мы гипнотизируем друг друга ласками. Я трогаю его шею и запускаю пальцы в черные волосы. Я ласкаю ему живот, ноги и бедра. Когда я трогаю Густаво от шеи до ягодиц, его тело начинает дрожать от наслаждения. Он, как женщина, любит, чтобы его ласкали, и это делает его член твердым. Я не прикасаюсь к нему до тех пор, пока ствол не начинает трепетать. Густаво задыхается от возбуждения. Я беру член в руку, сжимаю и двигаю кулаком вверх-вниз. Или же я дотрагиваюсь до самого кончика языком, а Густаво двигает им взад-вперед в моем рте. Иногда он кончает мне в рот, и тогда я проглатываю семя. В другой раз он первым начинает меня ласкать. Я быстро становлюсь влажной, потому что пальцы у него теплые и опытные. Иногда я настолько распаляюсь, что ощущаю приближение оргазма от одного лишь прикосновения его пальцев. Чувствуя, что я вот-вот кончу, он возбуждается. Он не ждет, пока мой оргазм кончится, но загоняет член внутрь, как будто затем, чтобы ощутить последние спазмы. Его пенис заполняет меня полностью, он словно создан для меня и потому легко скользит в одну и в другую сторону. Я обнимаю пенис внутренними губками и как бы посасываю его. Иногда он кажется больше, чем обычно, и словно заряжен электричеством, так что наслаждение оказывается бесконечно большим и долгим, а оргазм никогда не прекращается.

Женщины соблазняют его часто, но он устроен так же, как они, и должен чувствовать, что влюблен сам. Хотя красивая женщина может привести его в восторг, он оказывается импотентом, если при этом нет какой бы то ни было любви.

Странно, как характер человека отражается в его манере любить. Если он нервозен, смущен, неуверен и испуган, то же будет и с актом любви. Если человек расслаблен, любовь превращается в наслаждение. Член Густаво никогда не расслабляется, поэтому он не спешит и проделывает все с уверенностью. В возбуждении он ощущает себя как дома и вкушает соитие спокойно и полностью, до последней капли. Марсель же более неуверен в себе и беспокоен. Даже когда член его тверд, я замечаю, что он все время должен демонстрировать свою силу из опасения, что это скоро прекратится.

Вчера вечером, прочитав несколько эротических описаний Ханса, я вытянула руки над головой. Я почувствовала, что мои сатиновые трусики слегка сползли с талии. Мой живот и лоно ощущались, как живые. В темноте мы с Хансом бросились в долгую оргию. Мне казалось, будто я нахожусь вместе со всеми женщинами, с которыми ему довелось иметь дело. Все, к чему прикасались его пальцы, все языки, которые он когда-либо чувствовал, все срамные губки, которые он обнюхивал, каждое слово, сказанное им об эротике — все это я вобрала в себя как оргию незабытых впечатлений, целый мир оргазмов и лихорадки.

Мы с Марселем лежали в его постели. В полумраке комнаты он разглагольствовал о своих эротических фантазиях, о том, как трудно дается их воплощение. Ему всегда хотелось иметь женщину, на которой было бы множество юбок, под которые он мог бы лечь и заглянуть. Он помнил, как проделал это со своей первой нянькой. Он улегся и притворился, что играет, а на самом деле пялился ей под юбки. Это первое эротическое переживание он запомнил навсегда.

Тогда я сказала:

— Но я не против. Давай сделаем все то, что мы хотим. У нас впереди вся ночь, а здесь у тебя вещей столько, что всего и не перепробуешь. У тебя есть и костюмы. Я с удовольствием для тебя их надену.

— Правда? — обрадовался он. — Тогда и я сделаю все, о чем бы ты меня ни попросила.

— Сперва давай костюмы. У тебя есть несколько крестьянских юбок, которые я могла бы надеть. Начнем с твоих фантазий, воплотим их в жизнь первыми. А теперь я буду наряжаться.

Я вышла в другую комнату и надела разные юбки, которые он привез из Греции и Испании, одну поверх другой. Когда я вошла, Марсель лежал на полу. При виде меня он даже покраснел от радости. Я присела на край постели.