Он возбудил ее до сумасшествия. Она едва могла ощущать, что кусает его, а он шептал ей на ухо:

— Продолжай, продолжай, я знаю вас, женщин, вы никогда не берете мужчин так, как вам на самом деле этого хочется.

Из глубин ее тела, неизвестных ей самой, поднялся жар, не дававший себя унять, не удовлетворявшийся ни ртом мужчины, ни его языком, ни членом, жар, не понижавшийся даже оргазмом. Она заметила, что его зубы впиваются ей в плечо, как она впивалась в его шею, после чего откинулась назад и потеряла сознание.

Когда она очнулась, то увидела, что лежит на железной кровати в какой-то жалкой комнатушке, а рядом с ней спит мужчина. Она была обнажена, он тоже, но до половины прикрыт простыней. Она узнала тело, пожиравшее ее прошлой ночью в Булонском лесу. Это было тело атлета, большое, смуглое и мускулистое. Голова на сильном шее имела красивую форму. Копна необузданных волос. Пока она с восхищением рассматривала мужчину, он открыт глаза и улыбнулся.

— Я не могу позволить, чтобы ты возвращалась к остальным, тогда я, должно быть, уже никогда тебя не увижу, — сказал он.

— Как ты меня сюда затащил?

— Я тебя похитил.

— Где мы?

— В очень плохой гостинице, в которой я живу.

— Значит, ты не…

— Я не один из тех, других, если ты это имеешь в виду. Я — самый обычный рабочий. Как-то вечером, возвращаясь с работы на велосипеде, я наткнулся на одну из ваших partouzes[36], разделся и принял в ней участие. Женщинам я явно понравился, и меня не раскрыли. Когда с любовью бывало покончено, я успевал улизнуть. Вчера вечером я снова проезжал мимо и услышал голоса. Я увидел, как тебя целует какой-то мужчина, и унес тебя от них. И вот теперь ты здесь. Быть может, у тебя из-за этого возникнут неприятности, но я не хочу тебя отдавать. Ты — настоящая женщина, остальные по сравнению с тобой — ничто. Ты по-настоящему сладострастна.

— Мне придется уйти, — сказала Линда.

— Я только хочу, чтобы ты пообещала мне вернуться.

Он сел и посмотрел на нее. Физическая красота придавала ему достоинство, и Линда задрожала от ощущения его близости. Он принялся целовать ее, и она снова почувствовала прилив хорошего настроения и взялась за его напряженный член. Она по-прежнему ощущала в теле наслаждение, оставшееся с прошлой ночи. Она опять позволила ему взять себя, словно затем, чтобы увериться в том, что это не сон. Нет, этот мужчина, умевший своим телом и поцелуями, словно то были последние поцелуи на земле, заставить все ее тело пылать, был реальностью.

Поэтому она вернулась к нему. Туда, где, как она ощущала, она живет по-настоящему. Однако по прошествии года она его потеряла. Он влюбился в другую женщину и женился на ней. К тому времени Линда уже настолько успела к нему привыкнуть, что все прочие мужчины казались ей слабыми, болезненно утонченными, бледными и какими-то стертыми в сравнении с ним. Среди тех мужчин, которых она знала, не было ни одного, кто бы обладал животной силой ее утерянного возлюбленного. Она продолжала разыскивать его по маленьким барам и другим унизительным местечкам Парижа. Ей встречались боксеры, циркачи и атлеты, и в каждом из них она искала то, что было присуще ему, но никто из них не мог ее завести.

Потеряв своего рабочего, потому что ему нужна была другая женщина, которая стала бы его, женщина, к которой он мог бы возвращаться домой, женщина, которая бы заботилась о нем, Линда доверилась своему парикмахеру. Парикмахер играет большую роль в жизни парижанки. Он не только укладывает ей волосы, которыми она весьма гордится, но и знает все о моде. Он оказывается ее лучшим критиком и духовником в любовных делах. Тех двух часов, которые уходят на промывку, закрутку и сушку волос, оказывается достаточно для всех необходимых признаний, а кабинка надежно хранит секреты.

Когда Линда впервые приехала в Париж из маленького городка на юге Франции, где она родилась и познакомилась со своим будущим супругом, ей было всего двадцать лет. Она плохо одевалась, была стеснительна и неопытна. Волосы у нее были красивы, однако она не имела ни малейшего представления о том, как их следует укладывать, и не пользовалась косметикой. Однажды, идя по Рю Сент-Онорэ и заглядываясь на витрины, она слишком отчетливо осознала свои просчеты. Она поняла, почему парижанки такие элегантные, как, благодаря дотошности в мелочах, они создают из себя произведения искусства. Суть заключалась в том, чтобы сделать их как можно красивее, что прежде всего осуществлялось при помощи мастерства портных. Ни одна другая страна не может предложить ничего похожего на французскую моду, ее эротический шарм, умение заставить тело выражать себя через одежду.

Во Франции известен эротический шарм тяжелого сатина. Он создает впечатление лоснящегося обнаженного тела. Здесь знают, как подчеркнуть линии груди, как заставить складки платья следовать движениям тела. Здесь имеют понятие о скрытом воздействии вуали, о значении кружев на коже, возбуждающего нижнего белья и платьев с вызывающими декольте.

Линии туфель и покрой перчаток дарят парижанкам ощущение хорошоодетости и уверенности в себе, далеко превосходящей обольстительность прочих женщин. Века кокетства выкристаллизовали в них совершенство такого рода, которое заметно не только в богатых женщинах, но и в молоденьких девушках, стоящих за прилавками магазинов. И священником в этом культе совершенства является парикмахер. Он берет на себя воспитание женщин, приезжающих из провинции. Вульгарных он делает утонченными, бледные в его руках начинают сиять — все они становятся новыми личностями.

Линде посчастливилось оказаться в руках Мишеля, чей салон находился в непосредственной близости от Елисейских Полей. Сорока лет, стройный, элегантный, Мишель был довольно женственен. Изъяснялся он изящно, имел отличные манеры, целовал Линде ручку, как будто она была графиня, и носил остренькие, ухоженные усики. Беседовать с ним было одно удовольствие. Он был философом и творцом женщин. Когда Линда вошла в его салон в самый первый раз, Мишель был внимателен, как художник, готовящийся создать новое произведение искусства.

За несколько месяцев Линда стала само совершенство. Мишель же сделался ее исповедником и советником.

Богатые клиентки попадались ему не всегда, и он был не прочь рассказать о том, что начинал в очень бедных кварталах, где парикмахером работал его отец. Там волосы женщин портились от голода, дешевого мыла, небрежности и неправильного ухода.

— Сухие, как парик, — говорил он. — Избыток дешевых духов. Как у одной девушки, которую я никогда не забуду. Она работала портнихой. Она обожала духи, но не могла себе их позволить. Я приберегал для нее остатки одеколона. Всякий раз, спрыскивая волосы очередной клиентки духами, я приберегал несколько капель. И когда приходила Гизель, я выливал их ей между грудок. Она так радовалась, что не замечала моего собственного наслаждения. Я брался за отворот ее платья большим и указательным пальцами, слегка его оттягивал и ронял капельки духов, украдкой разглядывая ее молодые грудки.

После этого движения ее делались соблазнительными, она прикрывала глазки и с удовольствием втягивала носиком аромат. Несколько раз она восклицала:

— Ах, Мишель, ты меня совсем промочил!

И с этими словами вытирала себя платьем.

Однажды я не сумел противостоять ей. Я окропил духами ее шейку, и когда она запрокинулась и закрыла глаза, просунул в вырез платья руку. Больше Гизель не приходила.

Однако это была всего лишь прелюдия к карьере женского парфюмера. Я начал воспринимать задачу серьезно. Я всегда держал наготове пульверизатор с духами и слегка опрыскивал из него груди клиенток, которые никогда не были против. Потом я научился чистить щеткой их одежду, когда они были готовы. Очень приятно чистить жакет стройной женщины.

Волосы некоторых женщин приводили меня в такое состояние, которое я не могу описать, иначе вы обидитесь. Скажу лишь, что существуют женщины, волосы которых пахнут настолько интимно, как мускат, что заставляют мужчину… короче, я не всегда могу с собой совладать. Вы ведь знаете, какой беззащитной бывает женщина, когда запрокидывается, чтобы ей вымыли волосы, или когда сидит под феном, или когда ей делают завивку.