Он спустил ее с кровати, поставил на четвереньки на пол и сказал:

— Пошевеливайся.

Она поползла по комнате, длинные светлые волосы свисали вдоль тела, а серебряный пояс казался грузом вокруг талии. Он встал позади Луизы на колени и, накрыв тело женщины своим, проник в нее. Взяв Луизу сзади, он просунул под нее голову и, крепко держась руками и губами, принялся сосать груди, словно она была животным. Оба тяжело дышали и извивались. Только после этого он поднял любовницу обратно на постель и обнял ее ногами свои плечи. Он взял ее грубо, и их тела задрожали в оргазме, таком яростном, что Луиза решила, будто вот-вот сойдет с ума от ненависти и желания, чего она никогда прежде не испытывала. Антонио лежал и улыбался, пытаясь отдышаться. Потом они легли спать».

На следующий день Мийар рассказал о художнице Мафуке, мужчине-женщине с Монпарнаса:

«Никто толком не знал, кто она такая. Одевалась она, как мужчина, и была маленькой, худенькой и плоскогрудой, с короткими, гладкими волосами. Лицо у нее было, как у мальчика, а в бильярд она играла, как мужчина. Пила она тоже, как мужчина, скрестив ноги, когда стояла за стойкой. Как мужчина, она рассказывала непристойные анекдоты, а рисунки ее обладали силой, какую редко встретишь у женщин. Однако имя ее звучало по-женски, ходила она походкой женщины, и поговаривали, что у нее нет пениса. Мужчины ума не могли приложить, как им с ней обращаться. Иногда они запанибратски хлопали ее по плечу.

Жила она в студии вместе с двумя девушками. Одна из них работала натурщицей, вторая была танцовщицей в ночном клубе. Однако никто не знал, какие у них взаимоотношения. Было ощущение, что две девушки живут как муж с женой. Каково же тогда было место Мафуки? Они никогда не отвечали на вопросы. На Монпарнасе всем всегда хотелось знать все до мелочей. Некоторые гомики предпринимали попытки подступиться к Мафуке, но получали от ворот поворот. Она всегда была готова вступить в перебранку и лупила от души.

Однажды, будучи подхмельком, я пошел к ней в гости. Дверь была распахнута, и, войдя, я услышал смех на балконе. Две девушки явно занимались любовью. Сначала их голоса звучали нежно и ласково, затем они стали страстными и неразборчивыми, а под конец до меня уже доносились только стоны. Потом все стихло.

Тут вошла Мафука и увидела, что я стою и прислушиваюсь.

— Можно мне подняться и посмотреть? — попросил я.

— Ладно, — ответила она. — Ступай медленно за мной. Они не станут беспокоиться, если решат, что это я. Им нравится, когда я подсматриваю.

Мы поднялись по узкой лестнице. Мафука крикнула:

— Это я.

Звуки не прекратились. Когда мы взобрались на самый верх, я нагнулся, чтобы меня не заметили. Девушки были совершенно голые. Они лежали на полу и странно терлись друг о дружку. Мафука склонилась над ними и погладила.

— Ложись с нами, Мафука, — сказали они.

Однако она снова пошла вниз, и я поспешил за ней.

— Мафука, — спросил я, — ты все-таки мужчина или женщина? Почему ты живешь вместе с этими двумя девицами? Если ты мужчина, то почему у тебя самой нет женщины? А если ты женщина, почему у тебя никогда не бывает мужчин?

Мафука ответила мне улыбкой.

— Всем это непременно нужно знать. Все чувствуют, что я не мальчик. Женщины это чувствуют. Мужчины не уверены на все сто. Я — художник.

— Что ты имеешь в виду, Мафука?

— А то, что, как и многое другое художники, я бисексуал.

— Да, но такова природа художников. Они могут быть мужчинами с женской психологией, но у них не бывает двусмысленного тела, как у тебя.

— У меня тело гермафродита.

— Ах, Мафука, дай мне посмотреть на него!

— А ты обещаешь, что не попытаешься переспать со мной?

— Обещаю.

Сначала она сняла рубашку и показала юное мальчишеское тело. Грудей у нее не было, только соски. Потом она сняла брюки. На ней были кружевные трусики телесного цвета. Ноги ее обладали красивыми женскими формами. Ко всему прочему, она носила чулки с подвязками.

— Позволь мне снять подвязки. Обожаю подвязки.

Элегантным движением балерины она протянула мне ногу. Я осторожно избавил ее от подвязок и увидел очень красивую ступню. Рассмотрел ее ноги, которые были само совершенство. Потом скатал чулки и обратил внимание на то, что кожа нежная, как у женщины. Ступни у нее были маленькие, ноготки на пальчиках — аккуратно подкрашены. Я пришел в еще больший восторг и начал ласкать ее ноги.

— Ты ведь обещал, что не будешь ко мне приставать, — напомнила она.

Я поднялся. Она спустила трусики. И я увидел под кудряшками на лобке, похожем формой на женский, маленький сморщенный пенис мальчика. Она стояла, давая мне себя рассмотреть.

— Почему у тебя женское имя, Мафука? Не считая рук и ног, ты — вылитый мальчик.

Мафука рассмеялась, на сей раз звонким, приятным женским смехом.

Гляди почему, — сказала она, улеглась на кровать, раздвинула ноги и показала, что за членом у нее находятся пухленькие срамные губки, гладкие и розовые.

— Мафука!

Желание было разбужено. Странное желание переспать с мужчиной и женщиной одновременно. Она видела, что со мной творится, и встала на ноги. Я попытался убедить ее лаской, но она увернулась.

— Тебе что, не нравятся мужчины? — спросил я. — Ты никогда не спала с мужчиной?

— Я девственна. Я не люблю мужчин. Меня привлекают только женщины, но я не могу быть с ними мужчиной. Мой пенис, как у мальчика, — не встает.

— Ты настоящий гермафродит, Мафука, — сказал я. — Говорят, что в этом виновато наше время, потому что границы между мужским и женским началами оказались размыты. Большинство людей половинчаты. Однако мне никогда еще не приходилось видеть физических проявлений этого. Наверное, ты очень несчастна. Ты счастлива с женщинами?

— Женщины меня привлекают, но я страдаю, потому что не могу быть с ними мужчиной, а еще потому, что когда я оказываюсь с лесбиянками, они не удовлетворяют меня по-настоящему. Но мужчины меня не привлекают. Я влюбилась в Матильду. Ну эту, натурщицу. И не смогла ее удержать. Она нашла себе настоящую лесбиянку, которая, как она решила, удовлетворяет ее лучше. От моего пениса у нее все время возникает ощущение, что я не совсем лесбиянка. Она знает, что не имеет надо мной никакой власти, хотя я и была в нее влюблена. У тех двух девушек другие взаимоотношения. Я остаюсь между ними вечно неудовлетворенной. Не люблю я и с женщинами общаться. Они слишком индивидуалистки и мелочны. Держатся за свои тайны и секреты, разыгрывают комедии и выпендриваются. Мне больше по душе мужская натура.

— Бедная Мафука.

— Бедная Мафука. Когда я появилась на свет, никто не знал, как меня назвать. Родилась я в одной российской деревеньке. Меня сочли выродком и ради моего же благополучия хотели уничтожить. И только когда я приехала в Париж, печали мои поубавились, потому что я почувствовала в себе талант художника».

Покидая студию Мийара, я всегда шла в какой-нибудь кафе-бар и размышляла над тем, что он мне рассказал. Я думала о том, случается ли нечто подобное, например, здесь, в Гринвич Виллидж. Я была в восторге от работы натурщицей, потому что могло произойти столько всего интересного. Я решила посетить одну вечеринку, на которую меня пригласил художник по фамилии Браун. Меня обуревала жажда приключений.

В костюмерной Клуба Художественной Моды я взяла напрокат вечернее платье, а заодно и туфли. Меня сопровождали еще две натурщицы: рыжеволосая девушка по имени Молли и девушка со скульптурной внешностью, которую звала Этель и которая была любимицей ваятеля.

Голова моя все время была забита монпарнасскими историями Мийара, и я чувствовала, что вот сейчас увижу отсвет того мира. Зрелище захудалой мастерской несколько обескуражило меня: два дивана без подушек, холодное освещение и никакого украшательства, представлявшегося мне необходимым во время званых вечеров.

На полу стояли бутылки, стаканы и резные чашки. Лестница уводила на балкон, где Браун держал свои инструменты. Тонкая ширма скрывала умывальник и газовую плитку. На переднем плане в комнате висела картина женщины, занимающейся любовью с двумя мужчинами. Женщина вот-вот готова была кончить, тело ее съежилось, белки закатились. Мужчины покрывали ее, один держал пенис в ней, другой затолкнул свой ей в рот. Картина была написана в натуральную величину и действовала отталкивающе. Все рассматривали ее и восхищались. Я была в восторге. Я впервые видела такого рода искусство, и смешение чувств, которое вызывала картина, потрясло меня.