Генерал-поручик отправился в Полтаву, где его ожидали жена и двухгодовалая дочь. Там, в Полтаве и в селе Опошня, Суворов провел все лето и всю осень. Сохранилось письмо Суворова своему бывшему бригадному командиру В. И. Храповицкому — редкое свидетельство недолгого семейного счастья полководца. Суворов не забывает напомнить о себе в Петербург. 19 июля он пишет рекомендательное письмо, которое должен вручить Потемкину Николай Сергеевич Суворов, тридцатилетний боевой офицер, сын двоюродного брата Александра Васильевича. Николай Суворов отличился в конфедератской войне, состоя адъютантом при своем дяде. При штурме цитадели Ландскронской крепости он был тяжело ранен в руку, но не оставил службу, Суворов протежировал племяннику и просил за него Потемкина, Просьба была уважена. Племянник был переведен секунд-майором в один из лучших полков — Санкт-Петербургский драгунский. Вернувшись из столицы, Николай Суворов передал дяде благожелательный отзыв главы Военной коллегии, и Суворов возобновил просьбу о своем новом назначении и о покровительстве.
Пока курьеры скакали в столицу и обратно, время шло. Обстановка в Крыму резко обострилась. Торопливость нового хана Шагин-Гирея, решившего провести реформы на европейский лад, его деспотизм и пренебрежение национальными и религиозны традициями, а главное — экономическая необеспеченность реформ — все это привело к недовольству, которое охватило самые широкие круги населения. Даже личная гвардия хана — бишлеи, устроенные по образцу европейских армий, оказалась ненадежной. Всем этим незамедлила воспользоваться турецкая агентура, имевшая в Крыму и в Прикубанье многочисленных сторонников. 5 октября 1777 г. бишлеи взбунтовались. Вскоре весь Крым оказался охваченным восстанием. Ша-гин-Гирей бежал под защиту русских войск.
Волнения перекинулись на Тамань и в Прикубанье. Столица ханства Бахчисарай оказалась в руках сторонников Селим-Гирея, племянника хана и претендента на престол. Турецкая агентура разжигала недовольство, помогая восставшим оружием и деньгами, заверяя их в скором военном вмешательстве Порты, готовящей флот с десантами. Русская дипломатия в Константинополе действовала твердо и настойчиво: по мирному договору Крым — независимое государство. Мятеж против законного государя — бунт. По просьбе хана Шагин-Гирея русские войска восстановили порядок. Военные действия носили ожесточенный характер. Прозоровскому пришлось не легко. К тому же Румянцев усмотрел из его рапортов, что Суворова нет в Крыму. Без сомнения, главнокомандующий рассчитывал на Суворова, на его военный талант.
Последовал строгий запрос Прозоровскому, и тот был вынужден донести о невозвращении Суворова из отпуска. 14 ноября Румянцев приказал строптивому подчиненному:
«По получении сего имеете, Ваше Превосходительство, явиться к команде в корпусе, вверенном Генерал-Порутчику Князю Прозоровскому, где, как и Вам небезысвестно, открылись уже военные действия». Тем же числом помечен ордер Прозоровскому. Румянцев требовал перехода к решительным действиям и еще раз подчеркнул недопустимость нарушений по делам службы. «Господину Генерал-Порутчику Суворову приказал я немедленно явиться к команде, а Вашему Сиятельству нахожу приметить, чтоб впредь подобных ради резонов увольнение из заграничных войск, не имев особливого на то дозволения, не делать» [19].
Суворов получил свой ордер раньше Прозоровского (Румянцев жил в своем имении на Черниговщине в Вишенках). Курьер еще скакал к Прозоровскому, когда Суворов уже ответил Румянцеву о невозможности немедленно выехать в Крым по причине болезни. Это было правдой, но не всей. Суворов не хотел снова идти под команду Прозоровского и добивался самостоятельности. 20 ноября он отправил из Опошни письмо Потемкину.
«По течению службы благополучие мое зависит от одной власти высокой особы Вашей Светлости! — писал он своему благодетелю.— Граф Петр Александрович посылает меня в Крым... Не оставьте покровительствовать того, который с благодарнейшим сердцем, полною преданностию и глубочайшим почитанием, Светлейший Князь, Милостивый Государь!
Вашей Светлости всепокорнейший слуга
Александр Суворов».
Но еще до получения этого письма Потемкин, обеспокоенный, как и Румянцев, положением на Кубани, где небольшое количество войск должно было прикрывать обширнейшую границу, предложил направить туда Суворова, как надежного и знающего военачальника. Румянцев, недовольный нерасторопностью командующего кубанским корпусом генерал-майора Вринка, 29 ноября предписал Суворову принять у него команду. 1 января нового 1778 г. Суворов прибыл в крепость Святого Димитрия Ростовского, главный опорный пункт на Юге России. Там размещался штаб Кубанского корпуса. Не задерживаясь, Суворов поскакал через Азов по цепи укреплений к Копыльскому рентраншементу — главному посту корпуса — и 5 января принял у Бринка команду. 18 января Суворов донес Румянцеву о личном обозрении «положения сей земли, всех в ней учрежденных постов и набережных мест». Не забыл он отписать и в Петербург. В коротеньком письме Потемкину от 18 января Суворов упомянул о «слабости своего здоровья», которое, по его словам, «подкрепляет высокое покровительство» Светлейшего Князя.
За три месяца пребывания на Кубани Суворов развил кипучую деятельность. Прекрасно поставленная разведка позволяла ему быть в курсе настроений и намерений горских и ногайских предводителей. Суворов выказал большое дипломатическое искусство. Среди ногайцев были сторонники Шагин-Гирея и его противники, сторонники России и Турции. Горские племена атукайцев, темиргойцев, бузадыков, черкесов, жившие войной и военной добычей, враждовали с ногайцами, совершали набеги, угоняли лошадей и скот, захватывали пленных. От набегов страдали казаки Войска Донского и жители приграничных губерний. Где ласкою и подарками, где угрозой применить силу, а где и решительными действиями Суворов сумел умиротворить вверенный край.
Войска, почувствовав твердое руководство, преобразились. Каждый пост, каждый солдат знали, что и как делать сообразно с обстановкой. Опыт конфедератской войны, носившей партизанский характер, пригодился Суворову. Сочетая систему опорных пунктов с подвижными резервами, он сумел сделать линию укреплений непреодолимой для набегов кочевников и горцев. При нехватке войск, Суворов сумел так поставить дело, что ему удалось высвободить значительное количество солдат для проведения фортификационных работ. Во время объезда Кубанской линии он обратил внимание на разрыв в несколько сот верст между Копылом и укреплениями Моздокской линии. В короткое время были сформированы две «работные армии» по семьсот человек, и опасное направление вскоре было прикрыто системой крепостей и шанцев. Не хватало инженеров. Командующий корпусом лично выбирал места новых укреплений, сам чертил планы, обучая на практике подчиненных основам инженерного дела. Румянцев был доволен своим подчиненным. Рапорты Суворова Румянцеву точны, обстоятельны и почтительны. Формально он оставался в подчинении у Прозоровского. Но Румянцев смотрел сквозь пальцы на жалобы последнего о непосылке Суворовым рапортов. Что касается переписки с Потемкиным, то сохранилась лишь официальная часть — несколько рапортов Суворова о попытке привлечь на сторону России некрасовцев, потомков сподвижника Кондратия Булавина, ушедших на территории, подвластные Турции. По поручению Потемкина Суворов хлопотал об их возвращении на родину, но безрезультатно.
За короткий срок Кубань и Тамань были защищены от покушений турецких десантов и от набегов их союзников. Власть Шагин-Гирея в Крыму была восстановлена, но обстановка оставалась сложной. С декабря 1777 г. в Ахтиарской гавани находился большой отряд турецких кораблей, готовый в любой момент высадить на крымский берег янычар. 23 марта 1778 г. последовал ордер Румянцева Суворову о назначении его командующим Крымского корпуса вместо Прозоровского. Последний давно жаловался на болезнь, но причиной его замены было недовольство императрицы. Имея значительные силы в Крыму, Прозоровский не сумел правильно оценить обстановку, действовал нерешительно, позволил восстанию разрастись.
