— Веселым был пир в Чертогах Небесных в ту ночь! Если бы этот пир для короля королей давал я, Он и народ Небесный пили бы вечно!

Высоко воздев свое распятье, святой Гвиддварх призвал благословение Христа, аббата и короля на войско Мэлгона Высокого, сына Кадваллона Длинная Рука. Да будет этим летом победа с Кимри, да отдадут они третью часть добычи Христу, который есть верховный повелитель племен Придайна.

Король Мэлгон нахмурился, поскольку он намеревался отдать Святой Церкви не более десятой части того, что возьмет он во дворцах ивисов. Но в тот раз он не сказал ничего, поскольку решил, что поспорит на этот счет в более подходящее время, когда Христос уже предаст врагов в его руки.

Но поскольку этих тайных мыслей Мэлгона никто не знал, люди Кимри радостно приветствовали слова благословенного Гвиддварха и как один громко воскликнули «аллилуйя!». Затем святой и его монахи подошли к поросшему тростником берегу извилистой Хаврен, распевая тягучие псалмы и тихонько звеня колокольчиками. Так чудесна была эта музыка, что говорят, будто бы бобры, что живут по берегам реки, бросили свои труды, дабы преклонить колена в молитве к нашему Господу, Спасителю человеческому. К ним присоединились многие воины, что собрались на заливных лугах, дабы ступить в очищающие крестильные воды священной реки.

— Речной поток — счастье для Града Божьего, — провозгласил человек Божий, благословенный Гвиддварх, когда было совершено тройное погружение. После этого повел он благочестивое воинство назад, где посреди лагеря он со своими монахами построил церковь из зеленых ветвей. Пылая верой, хотя и влажные еще от вод крещения, воины входили туда, чтобы покаяться.

После этого, пока короли и воины готовились к выступлению, Мэлгон Гвинедд взошел на холм Динллеу Гуригон вместе со своими друидами, чтобы омыть свои королевские руки и лицо в источнике, называемом Чашей Брана. Ведь королевство Гвинедд с его снежными горами и темными озерами в прежние времена было известно как Земля Брана, и там правил Бран со своими Воронами, прежде чем уплыть за Западное Море в Иверддон.

Начиная с кануна Калан Май королевские друиды смотрели за королем, чтобы он не нарушил ненароком какой-нибудь из семи кинеддивов[95], что лежали на короле Гвинедда. Они пеклись, чтобы солнце не поднималось над ним, когда лежал он на своем ложе на равнине Поуис, чтобы этим утром не садился он на серого в яблоках коня, чтобы обошел он лагерь посолонь, наклонив голову к левому плечу. По счастью, все прочие кинеддивы в настоящее время не таили в себе опасности — чтобы не ел он при свечах в Лланармон-ин-Иал, чтобы не проводил он сырой осенней ночи на Инис Сайриоэль, не слушал родовых стонов женщин в Арвоне и не угонял скот из Кередигиона, когда кукушка зовет к себе возлюбленного. Ничего из этого он не нарушил, и потому все казалось благоприятствующим летнему походу в Ллоэгр.

Все было так, как должно было быть, и Красный Дракон был развернут перед крещеным воинством Кимри, когда выступили они — каждое племя со своим знаком, каждый отряд со своим королем. А впереди войска ехали два великих короля — Мэлгон Высокий Гвинеддский и Брохваэль Клыкастый Поуисский.

Так в Калан Май воинство королей Придайна выступило по великой мощеной дороге, что ведет от Каэр Гуригон на юго-запад. Ни реки, ни бури лесные не могли остановить сто тысяч воинов Кимри, идущих своим путем, поскольку король Брохваэль заранее выслал гонцов к пенкенедлам[96] всех родов по всему обширному краю Поуис, требуя предоставить мастеров и рабов, чтобы починить мосты и расчистить дороги от упавших деревьев.

Словно лебеди, плыло на косматых конях войско вокруг поросшего ярким кустарником холма Динллеу, и вместе с днем вступили они в прекрасный, обширный город и прошли сквозь него. У могильного камня Кинира Гвиддела на некоторое время задержались они, и благочестивый Гвиддварх благословил всех их, прежде чем вернуться к бдению на каменном ложе на склоне Галлт ир Анкр над своей церковью в Майводе.

Весело ехали воины Придайна, чуяли победу в чистом весеннем воздухе. Теперь отслужат они свой мед и вино, что пили они долгой зимой на пирах в чертогах Мэлгона Гвинеддского и Брохваэля Клыкастого! Вино и мед из золотых сосудов было по обычаю их питьем в течение года, и трижды по двадцать и три сотни было их — украшенных золотыми гривнами князей, храбрейших среди Кимри.

С окрестных холмов доносилось мычание коров и блеяние овец, которых гнали на летние пастбища по длинным горным тропам среди вереска и можжевельника. Как будут звенеть мечи и раскалываться щиты, когда вернутся они в свои зимние стойла! Горе, горе нечестивым ивисам, которые уже сейчас должны бы попрятаться в свои болота и канавы, заслышав грохот копыт приближающегося войска! Кто на всем Острове Могущества не видел пылающей звезды, что пролетела по небу на изломе года? А разве сияние на промерзшем северо-западе не имело вида пламенных копий? И теперь с северо-запада надвигался лес копий, который повергнет ниц толпы людей Ллоэгра, и плач вдов будет слышен по всей стране. Счастливая, счастливая летняя пора!

Мы с Талиесином ехали следом за двумя королями. По следам пены на его губах я догадался, что он искал свой ауэн и что каждую ночь на стоянке будет он петь песни о былых сражениях и предстоящих победах. Что значит добыча и завоевания, если только не воспоют их барды по всему миру, чтобы слава воинам звучала в королевских залах до скончания времен!

Я достаточно рассказал о войске Кимри и теперь должен поведать кое-что о себе. Мое участие было немаловажным, поскольку был я тем, чем Кинддилиг Киварвидд был для Артура. Чтобы войско шло в должном порядке, без несчастных происшествий, не нанося обиды Дивному Народу Материнского Благословения, живущему в эльфийских курганах среди холмов и чудных долин Придайна, было необходимо, чтобы я подробно рассказывал о старине мест, по которым мы проезжаем. Да и кто мог сделать это лучше, чем я, Мирддин маб Морврин, который (если все, что говорят, — правда) первым дал имена холмам, рекам и равнинам в те времена, когда Придайн, сын Аэдда Великого, впервые заселил Остров Могущества!

От Пенрин Блатаон на севере до Пенвэда на юге видел я шестьдесят кантрефов и сто и пятьдесят четыре удела Острова Могущества, его Три Близлежащих Острова, его Три Великие Реки и его Двадцать Восемь городов. И я знал название каждого и историю: королей, которые правили Островом в старину, королев, именем которых названы реки, мастеров, которые обтесывали камни, героев, которые властвовали в каждом блистательном городе.

Каждая гора и каждый лес, озеро и река, долина и известковый холм, каждая крепость на холме и каждая усадьба Острова имели свое имя и свою историю. И задачу сохранить каждое имя и каждую историю не назовешь ничтожной для мудрого. Ведь если старина мест уйдет из памяти людей — по забвению ли обычаев или из-за вторжения людей иной расы и языка, то земля станет тем, чем была до того, как ей были даны имена и устройство: девятью формами элементов, бесформенной массой, бесчувственной, бессмысленной, незавершенной. Короли ее не будут обвенчаны с властью, при дворах их не будет поэтов, а к поэтам не будет нисходить их ауэн. Племена ее станут тогда бродячими шайками, беззаконной варварской ордой без очага и дома, без родины и короля. Порядок и смысл уйдут из страны, чужаки завладеют ее двадцатью восьмью городами и будут бражничать в опустевших королевских покоях, Правда Земли развеется, и в конце всего темные орды Кораниайд прорвут границы.