Встало солнце во всем своем блеске и славе, разбросав сияющие лучи по прекраснейшему острову в мире. Моя светлая Гвенддид удалилась, когда золотое сияние, червонное, ослепительное, как ее слегка вьющиеся волосы, заполнило весь край Поуис, Рай Придайна. Я радовался при мысли, что настанет время и под пологом ночи я вернусь в ее податливые объятия, к ее нежным ласкам. Теперь же настало время действовать! Знак Тельца, под которым собрались войска короля Мэлгона Высокого при Каэр Гуригон в Поуисе, красный и оранжевый — цвета крови и огня. Цвета войны, угона скота и разрушений замков.

Вся с грана внизу, подо мной, зашевелилась — послышался звон кузнечных молотков, звяканье оружия, топот копыт. Я встал на содранную шкуру мертвого короля Алнона и увидел, как тень прошла над заросшей ярким кустарником вершиной Динллеу Гуригон. Оглядевшись, я увидел над собой парящего Орла Бринаха. Его оперение горело золотом, как жгучий шар солнца, а размах его могучих крыльев был широк, как самое небо. Орел закричал, и я послушно повернулся, чтобы спуститься со священного холма. Перед тем как стать пророком, я был воином, и я понимал, что мне и людям Острова Могущества предстоит потрудиться мечом и копьем.

В голове моей пронеслись слова, которые я сказал Талиесину, когда мы играли в гвиддвилл на горе Меллун:

Приближалось бледное ясное утро, и Заря ласкала нежными своими пальцами росистую вершину Динллеу Гуригон, прославленного превыше всех холмов Острова Придайн. Незаметно перейдя в своем волшебном легком плаще через море Удд, начала она золотить восточный край небес над мрачными холмами и лесами Ллоэгра. Одна за другой гасли свечи небосвода, когда божественный Ллеу пустился на Своем бледно-золотом жеребце в погоню за Своей неверной Блодеуэдд по угасающему сиянию Каэр Гвидион.

Прекрасная, ясная, одетая в белое, встала, улыбаясь, из тьмы розоперстая Заря в сознании своей красоты, как девушка, что выходит после купанья с обнаженной грудью и прохладной кожей на прибрежный луг. Девственная, бесконечно возрождающаяся — как истекает и снова начинает свой путь время, — прекрасна она, дочь небес и родительница дня. Она мать и сестра моей Гвенддидд, Утренней Звезды, и возлюбленная Охотника, звездное скопление которого лежит в восточной ночи, откуда и является ее краса. Сладостно, нежно и тепло было прикосновение ее уст к плодородной равнине и поросшему вереском склону холма, росистой лощине и холодной скале. Ее поцелуи пробуждали к жизни и давали силу травам и деревьям, коровам и оленям, закованным в доспехи пчелам и парящему ястребу-перепелятнику и не в последнюю очередь истерзанному сердцу ее ночного возлюбленного — Мирддина маб Морврин.

Пришло время и мне стать Охотником, поскольку разделил я с возлюбленной моей Зарей долгий и трудный путь, в конце которого были смерть, и ночная тьма, и погружение, и растворение в Стеклянном Доме Океана. Свет проникал сквозь мои веки во внешние чертоги моего разума, затуманивая быстрыми переменчивыми тенями те глубокие пещеры, что разведывал я во время своего ночного странствия. Закрыта была Голова Аннона, и пора было браться за дело! Осторожно перешел я от сна к яви, ибо сон так близок к смерти, что дух неосторожного человека может бессознательно скользить от одного к другому с извилистой легкостью змеи, заползающей в свою трещину.

Я поднялся с травянистого ложа и тотчас ощутил, что жестокие тени прошлой ночи покинули меня. Я омылся росой, в которой купался сейчас весь край Поуис — он лежал у меня под ногами, встававший, словно вновь родившись, из рассеивавшихся туманов того памятного Калан Май. Это был кинтевин, летняя пора, время свежего ветерка, зеленой росистой травы и веселых, громко распевающих птиц. Я взобрался на восточный вал, окружавший гребень Динллеу Гуригон, и воздел руки к светлеющему небу в одиноком приветствии:

При этих словах край золотой Колесницы Бели показался над восточным краем окоема, и ее яркое сияние осветило каждую выпуклость и каждую впадину. Я не мог оторвать глаз от прекрасной равнины внизу. Когда золотое сияние Бели падало на молодые ростки ржи и рассыпанные по полям первоцветы, то сердца людей начинали биться горячее и побуждали их к трудам. Из каждого крестьянского двора клубами поднимался дым горящих рябиновых веточек, изгоняя костлявых ведьм, засевших на каждой крыше. Злобные создания не тянули — бежали с воплями в темные провалы и непроглядные пруды высоко среди заснеженных утесов Эрири. Освобожденные от смертоносной стаи небеса остались теперь во власти Орла Бринаха, который величественно парил в вышине, а его медные перья отражали сияние Бели Великого, в честь которого назван этот Остров — прекраснейший в мире. Ликующе звенели голоса петухов с красными гребешками из их твердынь навозных куч. Гортанно мычали коровы, пронзительно кричали пастухи, и звонко трубили их рога, когда выгоняли скот, готовя его к длинному дневному подъему на горные пастбища. Шесть тяжких зимних месяцев изводили их проливные дожди и тяжелые снега. Со дня мрачного праздника Калан Гаэф лишь вепрь да олень паслись на холмах да голодный волк из диких краев искал убежища в покинутом пастушьем хаводе.

Весело пели и прелестные девушки королевства Брохваэля, приветствуя лето. «Весело девушкам, когда приходит к ним Калан Май» — так говорят. И радостно мне было видеть, как они проходят внизу, босые и прекрасные, стройные и страстные, без груза на спине или на сердце, без греха и без печали и чистыми голосами хором поют свое приветствие. Мое сердце устремилось к их щекам, пылающим и розовым, как сама Заря, к золотым прядям, развевающимся на ветру, как ветви ив, и к маленьким рукам и ногам, гибким, как олень, пробирающийся по тропе вниз по холму. Как просто может зло проникнуть в их ясные юные мысли — так ведьма проходит через лабиринт, начертанный на земле перед порогом каждого дома[93]. Ах, если бы и я так же легко мог вновь обрести ту чистоту и невинность, что были во мне перед тем, как раскололся Котел Керидвен!